Kitabı oku: «Замуж за миллионера», sayfa 8
– Нет, Лиза не уходит. Она пойдет с нами смотреть рыбок, – терпеливо втолковывает Франсуа.
Может быть, мне, правда, слинять под шумок. Придумать, что забыла какую-нибудь страшно важную и срочную встречу? Язык так и чешется. Но это будет означать позорное дезертирство. Леа выйдет из этой короткой ожесточенной битвы однозначной победительницей, заполучив в виде трофея папино сердце и 150 миллионов евро. Я собираю в кулак хилые остатки силы воли и натягиваю заготовленную для случая слабоумную гримассу счастливой мамаши.
– Ты любишь рыбок, Леа, дорогая?
– Нет, нет, нет, – кучерявая голова опять тестирует шею на прочность.
– У нее сейчас такой период, она на все отвечает «нет», даже если подразумевает «да».
– Очаровательно. Леа, ты любишь папу?
– Да, да, па-па, па-па!
Вот вам пожалуйста!
– Па-па, а где ма-ма? Я хочу ма-ма!
– Мама дома, родная. А мы с Лизой пойдем смотреть рыбок.
– Нет-нет! Ма-ма, ма-ма!
Я ловлю себя на том, что мне искренне не хватает сейчас дородной родительницы Забельского. Я готова выстоять любые инквизиторские допросы, удачно ответить на самые каверзные вопросы и даже после трапезы отдраить весь фамильный сервиз горчичным порошком. Что угодно, только бы избавиться от непосильной миссии втирания в доверие вот этому маленькому категоричному гному. Папа с дочкой шкандыбают впереди, размахивая зайцем как победным флагом, я пристраиваюсь немного поотдаль. Обитатели морских глубин не вызывают у юного поколения особого восторга. Малышка вяло тычет пальцем в стекло и без устали бубнит «пу-пу-пу-пу-пу» (что на ее специфическом наречии, должно быть, обозначает poisson). Это настойчивое пу-пу маленьким металическим молоточком долбит мой мозжечок. «Хуже уже не будет» думаю я, и ошибаюсь. У резервуара с экзотическими рыбинами нас окутывает концентрированное вонючее облачко. Мою первую наивную догадку «аквариум давно не чистили» ставит под сомнение громкий возглас «ка-ка». Внутреннее чутье подсказывает мне, что на сей раз речь идет не о подаренном русаке, и стремительно проступающий на лице Франсуа ужас подтверждает это предположение. Папаша воровато приподнимает подол розового платица и красноречиво морщит нос. В поднятом на меня взгляде отчаянная мольба.
– Надо ее поменять.., – почему-то переходит на шопот он.
– Может, как-нибудь само… рассосется, – выдаю несусветную глупость я, не желая мириться с неизбежным.
Вообще не понимаю, при чем тут я? Это ребенок Франсуа, его, так сказать, кровь и плоть, яблоко от яблони… и все такое. Ко мне это грязное дело не имеет ни малейшего отношения.
– Нет, надо поменять. Вообще не понимаю, почему она без подгузника. Веро наверно забыла надеть, – лепечет между тем ответственный отец.
Забыла, как же! Зная немного женскую психологию, могу с уверенностью утверждать, что экс гражданская жена решила таким изощренным способом отомстить бывшему спутнику жизни. Небось еще специально запихнула в девочку с утра пораньше щедрую порцию гороховой каши.
– Мне неудобно тебя просить, малыш, но пеленальные столики есть только в женских туалетах…
Нет, это уже слишком! Мне хочется выловить из аквариума длинную полосатую рыбину и надавать ей нахалу по щекам. Это что получается, если я женщина, то меня можно вот так взять и в дерьме извалять?!
– Она со мной не пойдет, – с надеждой предполагаю я.
Но противный карапуз, относившийся до этого к незнакомой тетке с опаской и презрением, безоговорочно протягивает мне свою крошечную влажную ручонку. Должно быть, временная капитуляция является частью ее тщательно продуманной стратегии по устранению чужеродного в их счастливой тройке элемента. У меня не остается выбора. Франсуа протягивает мне розовый рюкзачок с кошачьей физиономией Hello Kitty, в котором, по его словам, должен находиться комплект начинающего бойца за детскую гигиенту. Оказавшись в туалете, я с трудом локализирую пеленальный столик и, разложив его на манер гладильной доски, задумывааюсь над следующим этапом. По логике получается, что теперь мне предстоит переместить триннадцать воняющих килограммов на это импровизированное ложе. Леа не считает подобное самоуправство хорошей идеей и наотрез отказывается отрываться от земли. Ладно, мы пойдем другим путем. Я пытаюсь стащить с этой миниатюрной ослицы фаршированное нижнее белье. Удается мне это только с пятой попытки, причем из-за хаотичных движений объекта добрая половина отвратительной начинки оказывается на полу и на моих сандалях. «Quelle merde alors» скрежещу я сквозь зумы, стараясь изо всех сил не грохнуться в обморок. В портфельчике первой помощи обнаруживается упаковка влажных салфеток и чистый подгузник. Спасибо тебе хоть на этом, милая Веро! Отчистить извивающегося как ошалевший червь ребенка оказывается задачкой еще посложнее, чем избавление последнего из грязного плена трусов. Леа вырывается из моих неумелых ручонок, и трясет головой, всхлипывая «нет-нет-нет», как-будто вместо салфетки я вожу по ее филейной части раскаленным утюгом. «Так, хватит!» потеряв терпение рычу я по-русски. Вертлявая непоседа послушно замирает, продолжая однако плакать и причитать. Должно быть, в этот момент она пропитывается черной лютой ненавистью ко мне. Но мне уже все равно. Я сражаюсь с плотным бумажным треугольником, который должен каким-то хитроумным способом крепиться на талии этой плаксы. В тот момент, когда мне наконец удается разгадать тайну сложнейшего механизма, враг наносит неожиданный удар. Малышка писает по-мальчишески стоя, прицельно направив струю на мой безупречно белый наряд. При этом на ее опухшей от слез мордахе впервые с момента нашей встречи расцветает добрая искренняя улыбка. Во мне бушует мощный ураган эмоций, ни одна из которых не подходит под определение «умиление». Пока я, мысленно ругаясь матом, старательно замываю шорты, рубашку и сандали, подлый вредитель куда-то исчезает. «Эй, Леа? Ты где?» испуганно кричу я, заглядывая в унитаз. «Смылась куда-то». С одной стороны, туда ей и дорога, с другой Франсуа вряд ли обрадует такой поворот. Я выбегаю в зал. Видок у меня тот еще. Глаза выскакивают из орбит, волосы взъерошены, из-под мокрого насквозь костюма нагло проглядывает кружевной лифчик. «На вас напали?» таращится на меня похожая на пуделя старушка. Да, маленький преводитель команчей. Снял скальп и ускакал куда-то. А мне мой скальп еще пригодился бы. Слава Богу, Франсуа дежуривший неподалеку успевает вовремя перехватить вынырнувшее из дамской комнаты орудие массового уничтожения.
– Все в порядке? – задает неуместный вопрос он.
Разве по мне невидно? Мне хочется промочить горло чем нибудь покрепче, чтобы отметить это боевое крещение.
– Спасибо! Леа, скажи Лизе спасибо!
– Нет-нет. Ка-ка.
– Ага, и тебе того же, – бормочу я себе под нос.
– Поехали обедать? – брызжет энтузиазмом умело отлынувший от своих обязанностей родитель.
Не могу сказать, что туалетная эпопея пробудила во мне волчий аппетит. Скорее наоборот. Я пытаюсь отмазаться, сославшись на испорченный наряд, но Франсуа подобный аргумент не кажется удовлетворительным (неудивительно, вопрос друсс-кода перед ним никогда не стоит).
– На улице 40-градусная жара. Твоя рубашка за три минуты высохнет, – заявляет он.
Мне приходится подчиниться. Я сохну, распластавшись на скамейке и с удовольствием затягиваясь сигаретой. Папаша и дочурка тем временем играют в прятки, скача вокруг Пежо. Я нахожу, что у Франсуа при этом невероятно глупый вид. Местом невиданного пиршества выбирается (ни за что не догадаетесь!) МакДональдс. Похоже, эта парочка разновозрастных садистов решила идти до конца в своем стремлении вывести меня на чистую воду.
– Там куча игр для детей, – пытается оправдаться Франсуа, – Леа очень нравится.
Я молча киваю, думая про себя «только попробуй мне сегодня вечером намекнуть на секс». Подобный денек зарядит меня неизлечимой фригидностью по крайней мере на неделю вперед.
– Что ты будешь? – спрашивает меня мой любезный кавалер, когда мы останавливаемся на кассе.
– Сан Жак с трюфелями и бокал Билькар Сомон Миллезиме, – злобно гнусавлю я, разглядывая фото переливающегося жиром гамбургера.
– Ясно. Тогда еще одно меню Биг Мак, – решает Франсуа судьбу моего желудка.
Мы устраиваемся за деревянным столом по соседству с шумной многодетной семьей. По губам моего бойфренда перекатывается довольная улыбка. Должно быть, этот жизненный огрызок удачно вписался в мозайку его представления о безоблачном счастье. Я с плохо завуалированным отвращением полоскаю трубочку в картонном стаканчике с Кока-Колой. Леа старательно размазывает ломтики картофеля фри по столешнице.
– Ты не говоришь ей, что так не надо делать? – сухо интересуюсь я.
– Леа, доченька, не надо играть с едой.
Это мягкое ласковое замечание не останавливает изувера, а наоборот мотивирует для дальнейшего зверского расчленения панированной рыбы (которая, если бы знала, что так плачевно закончит, удавилась бы в зародыше).
– Мне кажется, она не поняла. Может быть, надо быть построже?
– Наверно надо, – пожимает плечами Франсуа, – Но я и так совсем редко ее вижу. Если тратить время на запреты и воспитание, приятных минут вообще не останется.
Вот так и получается. Папаша не ругает, потому что редко видит, а маманя балует, компенсируя отсутствие отца.
– На, па-па, пей! – начинающий шеф-повар протягивает между тем своему родичу стакан, при виде содержимого которого, утренний завтрак у меня внутри грозится выскочить на свободу.
– Спасибо, сокровище мое, – не моргнув глазом, принимает ядерную смесь родитель и даже делает вид, что пьет.
Надо заметить, что игрушки, ради которых мы якобы и завалились в этот вредоностный общепит, так и остались лежать в стороне нераспакованными. Изощренное издевательство над желудком заканчивается дессертом – кулечком мороженного. Я стараюсь не смотреть, как Леа накладывает на физиономию толстый слой мороженной маски. Избегая тошнотворной картины надругательства над пищей (она хоть и не полезная, но такого отношения все-таки не заслуживает), я пропускаю момент, когда начинающий потрошитель тянет ко мне свою уделанную концентрированной смесью пломбира и кетчупа пятерю с мстительным возгласом «на!» Моя, едва пришедшая в себя от недавнего унижения рубашка, обретает затейливый красно-желтый рисунок на рукаве. Мне отчаянно хочется надавать пощечин им обоим – этому умиленно лыбящемуся бездарному папаше и его безудержной дочурке.
Всю обратную дорогу я храню гробовое молчание. Леа сладко похрапывает на заднем сидении. Франсуа протягивает руку и сжимает мою ладонь. Я не вырываю конечность, но и на теплое пожатие тоже не отзываюсь.
– Спасибо! – говорит он, когда Пежо тормозит недалеко от моего дома, – Я знаю, что это нелегко. Что у тебя нет подобного опыта. Но я вижу, что ты старалась ради меня. Мне это очень важно. Я уверен, что она тебе понравится. Не сразу, постепенно. Она замечательная. И она обязательно тебя полюбит.
Конечно. И мы втроем будем жить долго и счастливо и умрем в один день от передозировки этим нереальным счастьем.
– Да, ты прав. Все будет хорошо, – сверхчеловеческим усилием я выжимаю из себя улыбку.
– Я тебя люблю.
– Я тоже.
«Себя люблю» мысленно завершаю фразу я.
– Поужинаем завтра вместе?
– Конечно.
Глава 11
Предложение, от которого невозможно отказаться
Для ужина Франсуа выбирает недорогой, но вполне приличный ресторан, ценимый местными жителями за удачное отношение цены и качества. Судя по его торжественному виду и непривычному наряду – потертые джинсы и майку сменили светлый костюм дурного качества с биркой Father&Son на широком рукаве (только Святой Дух в производстве этого кутюрьерского чуда не участвовал), красная рубашка и белые кроссовки с алой (под сорочку) пумой на боку – мой кавалер готовит мне какой-то сюрприз. Будем надеяться, что это честно заслуженное предложение руки и сердца. Я достойно сдала экзамен по смене памперса и заработала-таки свои миллиончики!
– Мой дорогая Лиза, – подливает пафоса в узкий пузыристый бокал Франсуа,– Мы знакомы уже больше месяца, и мне кажется, пришло время перейти на следующий уровень отношений.
Какое бы мне платье лучше заказать? Алайа? Валентино? Что там было у Жанки? Ланван? А свадьбу я бы с удовольствием сыграла в Сан Тропэ. Как Наташа Поли. Хотя нет, там уже не сезон. Лучше в Монте Карло. А медовый месяц? Мальдивы? Сейшелы? Таити?
– Я подумал и решил предложить тебе…
Ну же, не робей мой прекрасный принц в костюме редиски! Доставай колечко. На сколько каратов позволила тебе разориться твое врожденное стремление к экономии?
–… попробовать пожить вместе!
Я давлюсь шампанским. Белые платья от кутюр машут мне пышными юбками и, сбившись клином, улетают зимовать на Мальдивы. Вместо главного приза судья предлагает мне еще одно испытание. И интуиция подсказывает мне, что оно будет посложнее предыдущих. Жить с Франсуа под одной крышей… видеть его 24 часа в сутки, стирать его носки и мыть посуду, слушать по ночам протяжные трели его храпа, строить из себя верную хранительницу домашнего очага – такую, о какой он мечтал – ратрепанную и без косметики… Мосье Дюбуа протягивает мне билетик второго класса в прошлое. И долго мне трятись в этом плацкарте, доказывая изо дня в день свою бескорыстную любовь? Месяц? Год? Десять лет?
– Плохая идея? – догадывается Франсуа, наблюдая мой прорезавшийся тонкими волнами морщинок лоб.
Сейчас этот рак отшельник надуется, заберется в свою раковину с надписью «значит, я все-таки тебя не достоин» на шершавом боку и захлопнет дверцу на замок. И мне придется опять неделями его оттуда выколупывать.
– Нет, что ты! Просто неожиданно, – мямлю я, утопив взгляд в бокале.
– Мне хочется, чтобы ты всегда была рядом.
Получив отсрочку в два дня, которая промелькнула как одно мгновение, я принила «заманчивое» предложение жилищного воссъединения. Единственный плюс в предстоящем консорциуме – экономия на квартплате. Все остальное – сплошные жирные минуса. Во-первых, апартаменты Франсуа исчерпываются 60 квадратными метрами (у меня было 110), в которые никак не удается впихнуть приличную гардеробную, и следовательно мне приходится ограничиться узким шкафом из ИКЕА. Во-вторых, на месте расслабляющей ванны ненавистная кабинка с вкрученным в потолок душем, который обрушивается утром на голову водопадом непредсказуемой температуры. В третьих, в отстутствии домработницы уборка всей этой небывалой роскоши теперь переходит в мои прямые обязанности (и тут выясняется, что скромность жилплощади, пожалуй, все-таки плюс). В четвертых (и это самый отрицательный пункт) мои действия теперь полностью прозрачны. Я не могу слинять на импровизированный коктейль. Не могу предаться вечерком легкой флирт-переписке с одним из бывших кавалеров. И, наконец, не могу просто завалиться на диван в какой-нибудь страшного вида полезнейшей питательной маске. Втечение рабочего дня я чувствую себя еще немного свободнее, хотя новоявленный гражданский муж примерно с часовым интервалом ненавязчиво интересуется моими делами. А вот вечерами из мягкий сетей домашнего симбиоза уже не вырваться. Однажды после сытного ужина (якобы приготовленного саморучно, а на самом деле заказанного в ресторане) Франсуа, завернув меня в объятия, как бы между прочим замечает.
– Ты больше не ищешь работу?
– Пока предложений нет, – вру я, закапываясь носом в его шею, – Из Парижа отказ пришел.
– Тебе наверно скучно так без дела дома сидеть.
– Ну как тебе сказать…
– Можешь не говорить. Я же вижу, что ты грустишь. Тебе нужно заняться чем-нибудь.
Я даже знаю чем! Камчатские бобры ждут не дождутся моего спасительного вмешательства в их тяжкое существование.
– Один мой знакомый работает менеджером в магазине Этам. Они ищут продавщицу. Желательно со знанием русского. Я подумал, что тебе это могло бы быть интересно.
Безусловно. Всю жизнь мечтала торговать низкопробным бельем. На следующей встрече с Аришей и Нанкой блесну своим великим достижением. Продавщица в магазине Этам это вам не хухры мухры! 15-евровый лифчик могу достать с 40% скидкой! Да, с таким блатом у меня отбоя от новых подруг не будет. Меня захлестывает крупная слезная волна. Хорошо, что Франсуа не видит моего увлажнившегося лица. «Я больше не могу. Я не выдержу» стучит резиновым мячиком в голове одна единственная навязчивая мысль.
– Как ты на это смотришь? – настаивает садист, не замечая моих беззвучных всхливываний.
– Я подумаю, – выжимаю из себя я.
– Подумай. Только недолго. Им срочно нужно. С одной стороны тебе будет дело, с другой сможешь и себе покупать одежду, и в семейный котелок что-нибудь откладывать.
Не лопнет твой котелок от моих 500 евро, жучара? Зарплата в магазине небось SMIC 1200. Конечно, на такие деньжищи можно так разбежаться, что на Феррари не догонят. Буду вкалывать день ото дня, откладывать копеечку на светлое будущее, пока миллиончики Франсуа покрываются пылью в каком-нибудь швейцарском банке. За обидой приходит злость. Мы надо срочно выбраться на свежий воздух, пока я не придушила этого благодетеля.
– Слушай, я забыла тебе сказать. Меня сегодня подружка пригласила встретиться. Сто лет с ней не виделись.
– Что за подружка? – хмурится как бы муж, – Я ее знаю?
– Арина. Я тебе про нее рассказывала. Одна всего два для в Каннах.
– А, ну, ладно. Не надолго?
Навсегда! Я быстро натягиваю первое попавшееся платье (естественно старого летнего сезона, новинок в моем гардеробе уже давно не было, и естественно поскромнее, потому что Франсуа ревнив как Оскар Писториус) и вылетаю из этой удушливой квартиры. Дрожащей рукой закуриваю сигарету. Страшно хочется выпить и разрыдаться. Пальцы сами собой набирают Аринкин номер.
– О, Люлю! Страшно рада тебя слышать! Я в Каннах! Собиралась тебе звонить. Как удачно! Тебе хреново? Да, ладно, что я не слышу что ли по голосу! Мне тоже не очень. Давай я тебя подберу где-нибудь, поедем развеемся. Как раньше.
Я поднимаю лицо к небу. Спасибо тебе, Господи, хотя бы за эту щедрую подачку. Лиловый Бентли тормозит у моих ног. Аришка выглядит значительно лучше, чем в прошлую нашу встречу. Она явно недавно побывала у своего, как она его называет, «уколиста». И свеженькое полосатое Эрве Леже свидетельствует о возвращении прежней беззаботной тусовщицы. По дороге в Монако подружка вдохновленно рассказывает мне, что Жанка не смогла выбраться, «упырь» ее не отпустил, что ее Катюха чувствует себя неплохо (я не перебиваю поток непонятных медицинских терминов, надеясь, что детская тема таким образом исчерпается за время поездки), и что бывший опять стал названивать и сыпать в трубку нелицеприятными эпитетами (со свойственным ей мазохизмом Арина перечисляет их все). Мы паркуемся в центре напротив Казино, и отправляемся в Будда Бар. Обменявшись символическими поцелуйчиками с охранниками, которые еще помнят наши веселые загулы, усаживаемся за наш любимый столик, который по удачному стечению обстоятельств еще пустует.
– Как обычно? – подмигивает нам официант Фабрис.
– Pourquoi changer une equipe qui gagne ?[12] – смеется в ответ Ариша.
Наступает мой черед вытаскивать все бурлящее внутри безобразие и вываливать перед подругой беспорядочным ворохом. Проглотив бокал принесенного Фабрисом Лоран-Перрье, я начинаю повествование с подлого дезертирства Мосье Сешо и завершаю пятью порциями шипучки позже предложением о работе Франсуа.
– Так что буду теперь торговать трусами китайского производства? Хочешь скидку?
– Люлю, вот ты дурочка в самом деле! Радоваться надо! Мужик – миллонер, влюбился в тебя. Все идет по плану, а она видите ли трусами торговать не хочет! Ты счастлива должна быть, что он вообще тебя выбрал! Я, конечно, ничего такого не имею в виду. Выглядишь ты отлично. Но тебе, мать, 36!
– 35!
– Ну, где 35, так и 36. Неважно. Стоит ему купить Бугатти Вейрон и Вашерон Константин, один раз прокатиться по Круазетту, и он запросто наберет целый букет моделей, начинающих актрисулек и прочей молодой упругой плоти, незнакомой с уколами ботокса. А он предпочел тебя…
– Ага, пожилую увядающую тетку!
На сей раз Ариша игнорирует мое язвительное замечание, увлекшись своеим нравоучительным монологом.
– И относится к тебе более чем серьезно. Если бы он хотел просто пожить вместе какое-то время, он бы не стал скрывать от тебя свои миллионы. А он специально тестирует тебя, потому что хочет быть увереным, что тебе нужен он, а не деньжатки. Как пить дать, предложение руки и сердца не за горами!
– Мне бы твой оптимизм! Но ты меня представляешь в роли продавшицы в Этаме? Меня же все каннские девчонки засмеют!
– Пусть засмеивают! Выйдешь замуж, посмотрим, кто будет смеяться. Ты говоришь, он даже внешне ничего такой?
– Да, нормальный. Только одевается как лох. Так что выйти в люди с ним стыдно.
– Ну, переоденешь, какие проблемы. У меня был один страшно серьезный ПДЖ, ничего кроме майки Лакост и джинсов Левис не носил.
– Ну, с Лакостом я бы еще смирилась. А как тебе зеленая майка с надписью In Tartiflette We Trust с мешковатыми коричневыми штанцами?
– О, Боже! – Аришка расползается по столу, сотрясаясь от хохота, – Реально запущенный случай.
– А я о чем! Я сказала ему «не очень уместная надпись для Лазурки», а он мне в ответ «она напоминает мне родной Гренобль».
– Так он еще из Гренобля?
– Ага, откуда думаешь такой менталетет? Наверняка еще и за Олланда голосовал. Я боюсь спросить, чтобы не разочароваться окончательно.
– Мда. Ну ты любишь его?
– Ариш, ты что не слышала, что я до этого тебе говорила? Тартифлетт, Олланд, Этам… кака така любовь?
– Ну, иногда любят вопреки! Как я своего урода. Во мне одновременно и любовь и ненависть сожительствовали.
– Любовь и ненависть бывает, а вот любовь и презрение как-то, мне кажется, вместе ужиться не смогут. С другой стороны у него масса достоинств. Он добрый, заботливый, в меру ревнивый, с чувством юмора…
– … молодой симпатичный миллионер. Может, он в постели противный?
– Нет, наоборот! Секс у нас с ним просто космический!
– Ого! Ну тогда разве нельзя за все перечисленное простить ему эту зеленую майку с тартифлеттом?
– Ой, не знаю. Понимаешь, Ариш, я боюсь, что он и, объявив себя официально миллионером, останется таким же ограниченным обывателем, способным только ползать, но никак не летать. Скажет с кислой миной – это не мое, и отдаст все деньги голодающим африканским детишкам.
– Ну, а ты на что? Проконтролируешь! Отдадите детишками миллион-другой и хватит с них. А если тебе не удастся вылепить из этого пластилинового мальчика достойного мужа, разведешься в конце концов. Главное, брачный контракт не подписывай.
Чем больше убывает жидкости из второй бутылки шампанского, тем больше во мне прибывает уверенности в собственных силах и способности пройти уготовленное мне Франсуа испытатние до конца.
– Точно не любишь его? – настаивает захмелевшая подруга.
– Понятие «любовь» придумали бедняки, чтобы залатать материальную прореху дурацкими песенками и стишками, – не сдаюсь я.
– Ничего ты не понимаешь! – многозначительно вскидывает указательный палец в небо эмоциональная натура, – Любовь – это когда бабочки в животе величиной с корову! Когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нем. Когда рисуешь палочкой на песке его имя. Когда готова все бросить и кинуться за ним хоть на Сан Барт, хоть в Маями.
– Хоть на Колыму.
– Нет, на Колыму это суицид.
– Бабочки вроде были. Но я их не измеряла, – мой голос начинает замедляться и растягиваться как на испорченной пленке. Похоже, с алкоголетерапией пора завязывать, – А имя на песке я точно не рисовала. Вот скажи мне, Ариш, почему они хотят, чтобы мы любили их голыми и босыми, а? По одному лишь факту, что он такой замечательный соизволил на свет появиться? Мы же не требуем обожать нас жирных, целлюлитных, со слоящимися ногтями и секущимися кончиками волос? Есть же какой-то мининум уважения к партнету, не?
Арина не успевает дать исчерпываюсь ответ на этот вечный вопрос, она замирает, уставившись широко распахнутыми глазами куда-то за мою спину.
– Что ты так странно смотришь? У меня кончики секутся?
– Добрый вечер, Лиза!
Я разворачиваюсь на 180 градусов, едва не потеряв равновесие и не приземлившись на полу.
– Добрый вечер, Тьерри!
С момента нашей последний встречи знакомый до боли облик мосье Сешо притерпел некоторые метаморфозы. Запомнившийся мне обрюзгшим и постаревшим, Тьерри помолодел лет на пять. Морщины на загорелом породистом лице заметно разгладились, погасший было внутренний огонь полыхает в полную силу.
– Схожу-ка я носик припудрить, – тактично заявляет Арина, выползая из-за стола и направлясь неуверенной походкой внутрь зала.
– Разрешишь присесть? – он как всегда вежлив.
Я слишком пьяна, чтобы разобраться, какие эмоции пробудило во мне это неожиданное столкновение. Радость? Вроде нет. Злость? Наверно тоже нет? Волнение? Пожалуй.
– Как твои дела, Лиза? – его глаза смотрят на меня с ласковой тоской.
– Неплохо, – бормочу я, – А твои?
Он неопределенно пожимает плечами.
– Я тебя искал. Ты больше не живешь на улице Антиб?
– Нет. Переехала. Квартплата оказалась высоковата, – не упускаю возможность ужалить его я.
– Извини. У меня были некоторые проблемы.
– Конечно, я понимаю.
– Моя жена умерла. Была большая нервотрепка с наследством.
– Сочувствую.
Эта новость не задевает ни одну струнку моей души. Шампанское завернуло меня в плотный пуховик усталого безразличия.
– Мне кажется, ты многовато выпила, – заботливо отмечает мой бывший «папочка».
– Это тебя не касается, – упрямлюсь я, опустошая очередной неведомо какой по счету бокал.
– Еще как касается. Пойдем, я отвезу тебя домой. А завтра поговорим.
– Нам не о чем разговаривать. Я никуда не поеду!
Разноцветные огоньки Монакского залива собираются в пеструю цепочку и принимаются водить хоровод, стремительно ускоряясь с каждым новым кругом. Я зажмуриваюсь, чувствуя, что моя опустевшая голова готова отправиться следом за ними. Вроде не так много выпила. По бутылке на нос для нас с Аришкой далеко не предел. «Надо было закусывать белым хлебом с маслом» вылезает из дебрей памяти бабушкин рецепт трезвости. Я собираюсь уже позвать Фабриса и потребовать буханку, но вернувшаяся подруга пресекает на корню эту справедливую просьбу.
– Представляешь, кого я встретила?
– Райяна Гослинга? – с трудом ворочаю языком я.
– Кого еще Рогожкина? Не, Ксюху! Помнишь ее? Из Сан Тропэ, у которой мужик бывший депутат. Ну как же ты не помнишь?! У них вилла в Памплоне. Мы там еще в бассейне с аквалангом ныряли! Там у нее мужички за столиком отпад. Пошли скорее.
– А отвезу Лизу домой, – не сдает позиции Сешо, ухватив меня за локоть.
– Какой домой?! Вечер только начинается!
Поднятся на ноги у меня выходит только с третьего раза. Увидав мои размашистые, плохо контролируемые раскачивания, Арина, видимо, решает добровольно отдать безвекторно телепающиеся остатки подруги в руки врага. Она кричит что-то на ухо Тьерри, а мне на прощание грозит кулаком. Если бы не крепкая хватка моего спутника, я, наверно позорно скатилась по ступенькам на глазах у всех присутствующих. Когда быстроходный Ягуар набирает скорость на трассе, я изо всех сил вжимаюсь в кресло, стараясь нечеловеческими усилиями удержать активно булькающее шампанское в пределах желудка.
– Куда тебя доставить? – интересуется мосье Сешо, поворачивая у указателя «Канны».
– На улицу 11 ноября, – бубню я.
– Ну, вот и приехали. Я помогу тебе добраться до квартиры.
– Не нужно. Я как-нибудь сама.
– Что с тобой происходит Лиза? – его бронзовое лицо растекается у меня перед глазами, разбившись на три одинаковых анфаса.
Пожалуй, мне больше всего по душе самый правый.
– Просто надо было съесть белого хлеба с маслом, – оправдываюсь я.
– Да, я не об этом. Ты всегда такая спокойная, рассудительная, сдержанная. Должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы так выбить тебя из колеи.
Этот простачок надеется выудить правду у пьяной женщины. Вот ведь наивняк.
Выкопавшаяся откуда-то брюнетка советует мне разрыдаться и начать причитать, как мне не хватало моего любимого пенсионера. Но на подобный спектакль нужны силы, а у меня их не осталось ни граммулечки. Единственное тяготящее меня желание это любовный союз с подушкой и одеялом.
– Мне пора!
– Мне тебя не хватало, Лиза, – шепчет левая физиономия трехглавого дракоши, – Я часто вспоминал о тебе, – добавляет центральная, – Мне не хочется, чтобы ты думала, что я вот так просто уехал и бросил тебя, – выдает правая.
На мое голое колено ложится теплая рука. Кому из этих троих она пренадлежит? Только бы они не попытались меня поцеловать. Три языка у меня во рту не поместятся.
– Поговорим об этом в другой раз, Тьерри. Я очень устала, – мне удается распахнуть дверцу и выставить наружу одну неуверенную ногу.
– Да, конечно, ты права, – он выскакивает из машины и подает мне руку.
Сделав невероятное усилие, я принимаю вертикальное положение. Чтобы сохранить его, приходиться немного облокотиться на мужчину. Его троящиеся губы оказываются совсем рядом.
– Лиза!
– О, Франсуа!
Как это я запамятовала, что живу в этом HLM[13]’е не одна.
– Что тут происходит!? – грозно вопрошает этот новый персонаж примитивной сценки.
– Ты его знаешь, Лиза? – удивляется Тьерри, разглядывая полинявшую майку-алкоголичку Франсуа и его спортивные штаны с вытянутыми коленками (этакий костюм волка из «Ну, погоди!»
Думает наверно – «как низко она пала!»
– Что вы с ней сделали?! – петушится Франсуа, не дождавшись от меня вразумительного ответа.
– Этот вопрос стоит адресовать вам, молодой человек, – высокомерно ухмыляется Сешо, – Я ни разу не давал ей повода доводить себя до подобного состояния.
– О, а я, кажется, догадываюсь, кто вы. Этот великодушный пристарелый спонсор, который благополучно пропал без вести, – не отстает молодежь, – И что же заставило вас восстать из мертвых? В продажу вышла новая сильнодействующая «Виагра»?
– Лиза, я не собираюсь реагировать на глупые нападки твоего приятеля, которому, судя по внешнему виду, кроме секса и пары дырявых носков предложить женщине нечего, – поворачивается ко мне Тьерри, – Я позвоню тебе завтра. Пока.
С этими словами он упаковывается обратно в свой Ягуар, и тот резко срывается с места. Лишившись опоры, я медленно оседаю на землю. Франсуа усаживается рядом и зажигает сигарету.
– Не хочешь мне объяснить?
Я отрицательно мотаю головой. Всю эту кашу я буду расхлебывать завтра на завтрак с чашечкой крепкого кофе и круассаном.
Глава 12
Контрольный в голову
Я просыпаюсь, когда солнце, уже добравшись до зенита, отчаянно палит лучами всю округу. Франсуа, отправившись на работу не оставил мне ни письменной записки, ни смски, ни привычного кувшинчика свежевыжатого апельсиного сока. Из этого следует заключить, что он глубоко обижен. Ну, это вполне логично. Придется замаливать вину. «Или не придется» потягивается брюнетка, «Может быть, проще вернуться в объятия милого Тьерри? Он, кстати, тебе звонил». Точно. Два пропущенных звонка со знакомого до боли номера (который я давно удалила из телефонной книжки). Голосовое сообщение. «Дорогая Лиза, приглашаю тебя сегодня на обед в Луи 15 в час дня. Пожалуйста, дай знать, согласна ты или нет. Целую». Наконец-то нормальное место! Не МакДональдс, не пиццерия, не среднестатестическая брассери, а приличный трехзвездочный ресторан! Не успев подумать о последствиях своих действий, я выбираю опцию «перезвонить» и оставляю автоответчику свое краткое согласие. На данный момент мне плевать, как отреагирует на мой спорный поступок жадный крот Франсуа. Надоело Дюймовочке сидеть в темнице и питаться безвкусными зернышками. Пора вырываться на волю. Самой свежей и актуальной шмоткой признается купленное рыхлым канадцем платье Ланван, а тренд на лучшую обувь без труда выигрывают туфельки Золушки. Тушь, помада, вереница магических средств, призванных уничтожить следы вчерашнего пьянства, и часом позже барышня готова к возвращению в привычный мир денег. Я с удовольствием сажусь за руль своей Миньки, которая за время изгнания успела прилично покрыться пылью, и врубаю на полную громкость Happy Фарелла Вильямса. По правую сторону дороги струится яркая голубезна морской глади, мелькают пушистые верхушки пальм, солоноватый ветерок, ворвавшись в салон автомобиля, ласково треплет мои волосы. Меня пропитывает с ног до головы сладкое щекочущее блаженство, отдаленно напоминающее по вкусу мифическое счастье.
