Kitabı oku: «Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие», sayfa 2
21 июля. Встреча вторая. Заговори с незнакомым человеком
И вот настало 21 июля. Я собралась вечером на бухту. Последнее время каждый вечер благоразумно гуляю, потому что не хочу довести себя работой до такого состояния, когда работать уже нет сил. Как было год назад, прошлым летом. Так, любя нашу бухту, я за всё прошлое лето ни разу не выбралась сюда.
Итак, настало 21 июля. Я собралась на ежевечернюю прогулку. Целый день работала над новой книгой, и мне надо было проветрить мозги.
Отправляясь на прогулку, я положила в рюкзачок свою книгу «Там, где всегда ветер», не так давно вышедшую, – роман о моём отрочестве. Я была почему-то уверена, что вернусь домой без неё, что я книгу кому-то подарю.
Вечер был холодный и ветреный, половина девятого, серели сумерки… На берегу – никого. Только на спортплощадке у одной из сеток молодые люди азартно играли в пляжный волейбол. А вдоль берега плавали караваны уток. И – ни одной души, кому я могла бы подарить свою книгу. Странно… Неужели предчувствие меня обмануло?
Я села на холодную скамью. Смотрела на бухту, на уток, на лес на другом берегу… И тут я увидела его. Он бодро шёл по дорожке через пляж. Он не уехал!!! Он – здесь! Мужчина с походкой снежного барса. Лет ему на вид 88, а то и все 90, но при этом его невозможно назвать стариком, потому что даже молодые редко держат спину так прямо и так быстро, энергично ходят.
Бог даёт мне ещё один шанс. Вперёд, Маша Романушко, которая ни к кому никогда не подходила первой, хоть и мнит себя очень смелой. Ну же, – говорю я себе.
О, как мне было страшно подойти и заговорить с ним! Но я встала с холодной скамьи и пошла к нему навстречу…
– Здравствуйте, – сказала я.
– Здравствуйте, – ответил он, слегка удивлённо.
– Можно вам задать вопрос?
– Да.
– Скажите, пожалуйста… (внутренне я была на грани обморока от страха. Мне было одинаково страшно услышать любой ответ: и «нет», и «да»). Скажите, ваше имя – Антонио Бареш?
– Как вы сказали? – спросил он, взглянув на меня большими голубыми глазами. Большими голубыми глазами – как у Антонио, как у Саши Милитова, как у моего отца… Эти глаза преследуют меня всю жизнь!
– Ваше имя – Антонио Бареш? – повторила я с трудом, потому что всё во мне в ту секунду пересохло, как в пустыне, и язык едва слушался меня.
Он мгновение молчал, как будто вслушивался в смысл того, о чём я его спросила. И это мгновение показалось мне вечностью.
– Нет, это не моё имя, – сказал он.
– Нет?.. Разве вы – не Антонио Бареш? Вы так похожи на моего давнего друга, которого я не видела 50 лет! Мне показалось, что вы – это он…
– Нет, я – не он. Простите, – он улыбнулся извиняющейся улыбкой. – Ничем не могу вам помочь.
– Простите… – сказала и я ему.
Он ушёл к спортплощадке, где молодёжь продолжала играть в пляжный волейбол, и довольно долго наблюдал за игрой. А я сидела на холодной скамье и смотрела на пустынный берег бухты… На тот самый берег, с которого начинается мой роман-трилогия «Побережье памяти». Это – он. Тот самый берег. Здесь многое происходило уже… Многие значимые моменты моей жизни. Многие яркие переживания настигали меня именно на этом берегу. Многие важные мысли приходили ко мне именно на этом берегу, который для меня является рубежом. Некоей разграничительной (и, одновременно, соединительной) чертой между ЗДЕСЬ и ТАМ. Между сном и явью. Между сбывшимся и несбывшимся…
И только сейчас я увидела, что наша бухта очертанием похожа на бухту Золотой Рог во Владивостоке и на бухту Золотой Рог в Стамбуле. Вот как интересно! Какая удивительная перекличка…
(Потом, когда я пришла домой и сказала об этом мужу, он засмеялся и сказал: «Нет! Это бухта Золотой Рог во Владивостоке и Золотой Рог в Стамбуле похожи на нашу бухту!»)
* * *
Я сидела на холодной скамье и размышляла на тему: должна ли я подарить свою книгу незнакомцу, который отказался быть Антонио Барешем? Тот ли это человек, для которого я принесла сегодня роман о своём детстве?.. И если да, то где мне набраться храбрости на такой поступок? Но я поняла, что если не сделаю этого, если не подарю ему книгу, то буду очень жалеть потом…
И когда этот человек пошёл обратно, я пошла ему навстречу, уже вынув книгу из рюкзачка.
Я спросила его:
– Можно вам задать ещё один вопрос?
– Да, – приветливо откликнулся он.
– Вы любите книги?
– А кто же их не любит? Конечно, я люблю книги.
– Я хотела бы подарить вам свою книгу.
– Свою книгу? Очень интересно, – сказал он.
Мы остановились. Я протянула ему книгу. Он прочёл вслух название:
– «Там, где всегда ветер»…
– Да.
– А где это место – там, где всегда ветер? – спросил он. Его ярко-голубые, живые глаза смотрели с интересом и молодым любопытством.
– На Украине. В степи. Недалеко от Днепропетровска.
– А почему там всегда ветер?
– Потому что эта степь – на плоскогорье. А это плоскогорье – самая высокая точка на Украине. И там всегда, всегда дует ветер! А поскольку книга о подростковом возрасте, когда ветер дует и внутри у человека, то название получилось символическое. Ветер снаружи – и ветер внутри…
Его глаза тепло улыбались – я видела, что он прекрасно понимает, о чём я говорю.
– Эта книга о вас? Автобиографическая? – спросил он.
– Да, обо мне. Хотите, я надпишу её вам?
– Да, пожалуйста, буду рад.
– А можно узнать ваше имя?
– Борис Иванович. Сударов.
«Какая красивая фамилия! – подумала я. – Исконно русская. Сударов, сударь… Да, к этому человеку именно так и хочется обращаться: сударь!»
Надписывая книгу, я совсем уж расхрабрилась и спросила: какая у него профессия?
– Я историк. И филолог. Закончил историко-филологический факультет. Преподавал историю в педагогическом институте.
– О, тогда вам точно будет интересна моя книга, потому что здесь много исторических моментов, – сказала я. – А сейчас я пишу вторую книгу про Украину, с выходом в сегодняшний день. У меня много родных на Украине. В том числе в Одессе… Мой дядя, у которого я всегда останавливаюсь, живёт недалеко от Дома Профсоюзов…
И я, сама от себя этого не ожидая, стала рассказывать ему о том, как два года назад, когда сжигали людей в Одессе, я три дня не могла дозвониться до своих родных, и чуть с ума не сошла от переживаний.
– Надеюсь, ваши родные не пострадали? – спросил Борис Иванович.
– К счастью, они в тот вечер были на даче.
– Там много пожилых людей погибли, – сказал он.
– Да…
Мы грустно помолчали.
– А вы здесь отдыхаете? – спросил он.
– Нет, я здесь живу. Уже много лет. Совсем близко отсюда.
– Я тоже совсем близко. Значит, когда-нибудь, может быть, ещё здесь пересечёмся, – улыбнулся он. – Спасибо за книгу. С интересом прочту.
– И вам спасибо!
Мы попрощались, и он пошёл в гору своим бодрым, молодым шагом. А я осталась с ощущением праздника в сердце…
Всю жизнь я дружу с людьми, которые намного старше меня. Люблю стариков! Вот таких живых, энергичных, любознательных, не утративших интереса к жизни. Я их просто обожаю. Хорошо, что я не струсила и подошла к нему.
* * *
Дома я рассказала мужу о том, как ушла на бухту с книгой, чтобы подарить её кому-нибудь – и подарила! Муж тут же набрал в Интернете в поисковике имя Бориса Ивановича Сударова.
– Ничего себе! С каким интересным человеком ты познакомилась! – воскликнул он. – Вот, читай, здесь много о нём…
И я прочла.
В возрасте я не ошиблась – через полгода Борису Ивановичу исполнится 90. Одногодка моей мамы… Он был 14-летним мальчишкой, когда его застала в Белоруссии война. Ушёл с частями Красной армии, стал сыном полка. Потом учился в артиллерийской спецшколе. Был послан на учёбу в артиллерийское училище, стал офицером. После войны служил в Германии. Награждён многими медалями.
Ушёл в отставку. Закончил Московский педагогический институт имени Ленина. Историко-филологический факультет. Работал в издательстве «Физкультура и спорт». Преподавал в пединституте. А самое главное – почти тридцать лет работал на Всесоюзном радио. Был заместителем главного редактора Главной редакции литературно-драматического вещания. Был знаком и сотрудничал с замечательными актёрами – с Качаловым, Пляттом, Грибовым, Бабочкиным, Сперантовой, Марецкой и многими другими, которые принимали участие в радио-спектаклях. О, я хорошо помню эти спектакли!.. Как мы с моим сыном Антоном их любили! Мы ждали их. Мы буквально вклеивались в наш маленький радиоприёмник, который дарил нам большую радость… Каждый спектакль – шедевр. «Театр у микрофона» – это был гениальный многолетний проект. Играли спектакли для взрослых и спектакли для детей. Играли классику, русскую и зарубежную, играли современных авторов, для детей играли сказки, не только русские, а всех народов мира, и спектакли, созданные по книгам прекрасных детских писателей, к примеру – моего любимого Аркадия Гайдара.
А Борис Иванович, оказывается, во всём этом участвовал. И даже руководил. Вот встречу его завтра на бухте – и скажу ему «спасибо!» И спрошу: пишет ли он мемуары о своей удивительной жизни? А если уже написал, то можно ли их прочесть? Хочу дружить с этим человеком! Точнее: я УЖЕ дружу с ним…
* * *
Они ходят мимо нас. А мы – мимо них. И редко придёт в голову остановиться, заговорить с незнакомым пожилым человеком. А ведь каждый из этих людей – эпоха, роман! Часть нашей общей истории.
Когда я общаюсь с человеком, по возрасту – ровесником моих родителей, которых давно уже нет на земле, я остро чувствую связь времён. И понимаю, что только от нас – людей следующих поколений – зависит: прервётся связь времён – или нет…
* * *
На следующий день я написала о Сударове на своих страницах в Фейсбуке и в Контакте. И многие мои читатели и друзья радостно откликнулись. Оказывается, эта тема волнует многих, и многим она близка.
Сын Антон прочёл мой пост и написал мне: «Кажется, это – начало новой маминой книги?»
Ну, я уж не знаю… Не думала пока об этом. Как жизнь сложится.
25 июля, на Ваганькове
Сегодня – день ухода Леонида Енгибарова. Очень грустный для меня день. Грустный и светлый… Ездила, как всегда, на Ваганьково. Подарила Лёне его любимые жёлтые розы… Долго стояла у его могилы. Заказала в храме Воскресения поминальный молебен. Потом опять вернулась к Лёне.
Когда уже собиралась уходить, пришёл Павел Авилов – молодой человек, который очень любит Енгибарова. Долго общались. Говорили о том, как личность и творчество Енгибарова повлияли на каждого из нас. Повлияли очень сильно. Вот уже полсотни лет, всё, что бы я ни делала, – я соразмеряю с тем, что и как делал он. Как будто смотрю на свою жизнь и на своё творчество ЕГО глазами. Всю жизнь чувствую на себе взгляд своего любимого клоуна, своего гениального Друга.
Он для меня – НЕ УШЁЛ.
А Павел больше общается с Енгибаровым в снах и счастлив этим. Я сказала ему, что сейчас в Москве идут два великолепных спектакля по новеллам Енгибарова, и в начале августа – ближайший. Я уже смотрела три раза, но пойду ещё. Пригласила и его.
25 июля, вечер, встреча третья
Вечером пришла на берег бухты, побродила по воде… Дошла до спортплощадки. Любители пляжного волейбола играли у трёх сеток.
Увидела на скамье среди зрителей Сударова. Он с интересом следил за игрой. Мы с ним не виделись четыре дня. Интересно: успел ли он за эти дни заглянуть в мою книгу?
– Добрый вечер, Борис Иванович.
– О, здравствуйте! – приветливо улыбнулся он. – Рад вас видеть. Давно не виделись.
– Почти неделю.
Он пододвинулся – и я села рядом с ним.
– Читаю вашу книгу, – сказал он. – Очень интересно. Много уже узнал о вас.
– А мы с мужем начитались о вас.
– Обо мне? Где? – изумился он.
– В Интернете.
– В Интернете?! – ещё больше изумился он.
– Да. В тот вечер, когда мы с вами познакомились, я рассказала о вас мужу, и он тут же пошёл в Интернет – смотреть про Бориса Ивановича Сударова. Оказывается, в Интернете существует сайт «Музея телевиденья и радиовещания». И там много написано о вас. И что вы были сыном полка во время войны.
– Да, было такое…
– И что вы закончили артиллерийское училище. И что вы служили после войны в Германии. И что после института 30 лет работали на Всесоюзном радио. И что делали спектакли «Театра у микрофона»…
– От вас не скроешься! – смеётся он.
– И много фотографий из разных эпох вашей жизни. И на двух из них вы с Юрием Левитаном.
– Ну, надо же! Но откуда они их взяли?
– Наверное, вы дали для музея.
– Да не давал я ничего.
– Может, забыли уже? Наверное, давно это было… Создавался когда-то на Всесоюзном радио музей, и вы принесли фотографии. А потом этот музей решили сделать в Интернете, все фото оцифровали. Так они стали доступны всем.
– Удивительно!
– А ещё мы узнали, что вы работали в литературно-драматическом вещании. И я хочу сказать вам огромное спасибо. За всё, что вы делали тогда на радио, но прежде всего – за прекрасные спектакли «Театра у микрофона». Я их ждала. Они были моей радостью. И я даже не подозревала, что человек, который доставляет мне такую большую радость, живёт где-то по соседству. Борис Иванович, спасибо вам!
– Я рад, – сказал он, несколько смущённо.
И я сразу поняла, что Сударов – очень скромный человек и, может быть, даже не осознаёт масштаба того, что он делал тогда на радио. Ведь миллионы людей жили в глуши, где не было никаких театров. Но у всех был «Театр у микрофона»! И любой человек на любом полустанке, в любом посёлке или селе мог услышать и Шекспира, и Бернарда Шоу, и Диккенса, и Льва Толстого, и Чехова в исполнении гениальных и великих актёров…
– А за детские спектакли отдельное спасибо, – сказала я.
– Это делала Детская редакция. Детская редакция была очень сильная.
– Мы с сыном всегда слушали эти спектакли. Каждый раз это был настоящий праздник. Это – незабываемо… Жаль, что сейчас ничего и близко к этому на радио нет.
– Вы правы, – согласился он.
– Радио измельчало, – сказала я.
– Да, вы правы.
– А ещё я нашла в Интернете вашу статью, посвящённую радиотеатру для детей. Очень хорошая статья.
– Не помню уже, когда её написал…
– А это даже не важно. Важно то, что она написана, оцифрована, и её можно прочесть.
– Я рад. Хотя не представляю, кому она сегодня нужна.
– Нужна тем, кто думает о детях, об их духовном и эстетическом развитии. Надеюсь, что наша жизнь в скором времени начнёт освобождаться от мусора, и на телевиденье, и на радио вернутся постепенно настоящие передачи для детей, в том числе и радиотеатр. Ведь многие люди как жили в глуши, так там и живут. Радиотеатр очень нужен – и взрослым, и детям.
– Хотелось бы надеяться, что это произойдёт, хотя надежда на это не очень большая, – сказал он. – А что у вас нового? Чем сегодня занимались?
– Ездила на Ваганьково. Сегодня, 25 июля, ушёл Леонид Енгибаров…
– Как ушёл, когда?
– 44 года тому назад.
– Этого не может быть! Я думал, что он жив… – сказал ошеломлённо Сударов.
– Увы, нет.
– Это как-то прошло мимо меня… А что с ним случилось?
– Сердце. Инфаркт.
– И сколько ему было?
– 37.
– Ой-ой-ой! Такой молодой… Как же это? Отчего в таком возрасте инфаркт? И почему не спасли? Сейчас разве от инфарктов умирают?
– Иногда умирают… Очень много работал. Совершенно не отдыхал. А в то лето ещё и страшная жара была… Помните лето 72-го года?
– Смутно, – признался Сударов. – Наверное, я уезжал в отпуск. Поэтому всё прошло мимо меня. А вы всё так хорошо помните? Почему?
– Енгибаров – дорогой мне человек. Мы с ним дружили.
– Дружили? Вы что, были с ним знакомы?
– Да. В той книге, которую я вам подарила, там описано, как мы с ним познакомились. Мне тогда было 17 лет. И мы дружили с ним пять лет – последние годы его жизни.
– Я прочту. Обязательно всё прочту. Очень интересно. Замечательный был артист. Очень жаль, что так рано умер.
– А вы с ним разве не были знакомы?
– Я? Нет, к сожалению. А как я мог быть с ним знаком? Я в цирк редко ходил, точнее – вовсе не ходил. Я ходил в театр.
– Но на Енгибарова ходила вся Москва! В том числе и артисты театров – Высоцкий, Михаил Казаков, Василий Лановой… Его все очень любили. Его невозможно было не любить…
– Моё упущение. Я его только по телевизору видел.
– А он ведь у вас на радио выступал.
– Когда?
– Весной 1970 года. И ещё не раз. Я сама слушала его в передаче, которая называлась «Для тех, кто не спит». Передача шла после полуночи. Енгибаров рассказывал о себе и читал свои новеллы. Он ведь был ещё и писателем.
– Писателем? Я не знал. И передачу эту почему-то не слышал. Вот, вы открываете мне новое. Наверное, это шло через музыкальную редакцию. А я работал в литдрамвещании. Я не знал, что он был писателем.
– Я дам вам прочесть свою книгу о Енгибарове.
– Вы написали книгу о нём?
– Да. Вообще, у меня шесть книг о нём. Две поэтические и четыре книги прозы.
– Шесть книг о Енгибарове?! А зачем так много? Почему нельзя было одну написать?
– А они все разные. Когда я написала первую, я думала, что это – моя единственная книга о Енгибарове. Повесть «Не прощаюсь с тобой» – это история нашей дружбы. Потом, через много лет, я написала его художественную биографию – «Леонид Енгибаров: Клоун глазами поэта». Затем – «Мим, говорящий с вечностью» – потому что много материалов оказалось не вошедших в первые книги. Плюс моя дружба с его пражским внуком Петером – это отдельная история, как бы книга в книге. А кроме того, у меня есть роман «В свете старого софита», который посвящён не только Енгибарову, а целой эпохе жизни, и там о многих интереснейших людях конца 60-х, начала 70-х годов рассказано, но Енгибаров всё-таки в центре повествования. Каждый раз, когда пишу о нём, я думаю, что это – моя последняя книга о Енгибарове. А сейчас у меня набралось материала ещё на одну.
– Кошмар! – сказал Сударов.
– Да никакого кошмара, Борис Иванович. Жизнь идёт, и она, как река, приносит много новой информации. И, кроме меня, никто об этом не напишет. Пока не вижу вокруг энтузиастов.
– Вы меня ошеломили, – сказал он.
– Простите.
Мы смеёмся… У него совершенно молодой, заразительный смех.
Во время нашего разговора он даже забыл смотреть на игру на площадке. Теперь он опять погрузился в неё взглядом…
– А вы здесь отдыхаете? – спросил он.
– Конкретно на берегу – да, отдыхаю. Но вообще-то, я здесь живу. В этом районе.
– Вы живёте в этом районе?! – изумился он, вновь оторвавшись от игры. – Разве вы живёте не на Украине? В книге вы живёте на Украине.
– Да, в детстве я жила на Украине. С отъездом на четыре года на Урал. Но летом 68-го года наша семья переехала в Москву. Мне не было ещё и 18-ти лет тогда.
– И с тех пор вы живёте в этом районе?
– Да.
– Почему же я раньше вас не видел? – спросил он. – Я тоже здесь живу.
– Как-то не встретились раньше.
– А почему ваш муж не гуляет с вами?
– У него свой режим и свои маршруты прогулок. Они с моими не совпадают. А вообще, мой муж сегодня уехал в лагерь.
– В какой лагерь?
– В реабилитационный. Он занимается с больными детьми литера-турным творчеством. А точнее – с особыми детьми. Аутисты, дети с ДЦП, с задержкой психического развития.
– Это интересно.
– Да, это очень интересно. Он разработал свою методику. И самые тяжёлые дети под его руководством начинают сочинять – эссе, афоризмы, стихи, сказки…
– Очень интересно!
– И так уже 15 лет.
– Подумать только – 15 лет уже… И так каждый год?
– Да. Был только один год перерыва. Когда у мужа случился инсульт.
– Инсульт?! У вашего мужа?!
– Да.
– И как он сейчас?
– Слава Богу, восстановился.
– Полностью?
– Да. Совершенно. Пишет книги. Ведёт литературную студию в Интернете. Занимается с детьми в летних лагерях. Всё хорошо.
– Но это редкий случай, чтобы после инсульта человек полностью восстановился.
– Очень редкий.
– И он, как и вы, пишет книги?
– Да.
– А ваши дети? У вас есть дети?
– Сын и дочь.
– А они чем занимаются?
– Сын профессиональный путешественник.
– Что это значит – профессиональный путешественник?
– Это значит, что уже больше двадцати лет он ездит по миру. Но не по туристическим путёвкам, а вольно – своими маршрутами. Он их сам придумывает, сам разрабатывает и сам осуществляет.
– В одиночку?
– Иногда в одиночку. Иногда с друзьями.
– А какова цель путешествий?
– Изучение мира, изучение жизни людей в разных уголках земли. Потом он описывает это в своих книгах.
– Выходит, он тоже писатель?
– Да.
– Подумать только! Мать, отец, сын – и все пишут книги!
– Дочка тоже пишет книги.
– Как? И дочка тоже? Вся семья писатели?! И родители и дети? Я никогда такого ещё не встречал.
– Да, все писатели. Но каждый пишет о своём. Муж работает в разных жанрах и темах – от афоризма до толстых философских книг. А ещё пишет сказки для детей.
– Как интересно! А дочь?
– Дочь пишет стихи и прозу. И чаще всего – о лошадях.
– Любит лошадей?
– Не просто любит. Прекрасно ездит верхом и обучает этому других. У неё свои две лошади.
– Свои лошади?! Где? На ипподроме?
– Одна на ипподроме. А вторая – в Нижнем Новгороде. Сейчас Ксюша живёт в Нижнем Новгороде, она уехала туда к мужу. И перевезла туда одну из лошадей.
– Какая у вас у всех необычная жизнь… – поразился Сударов.
– Да, каждый делает то, что любит. В чём видит смысл.
– Очень интересно! – сказал Сударов.
После чего последовал вопрос:
– А почему ваш муж с вами не гуляет?
Я смотрю на него: он что, забыл? Он две минуты назад меня об этом спрашивал. Или шутит? Нет, вроде, не шутит. Впрочем, я столько информации выгрузила на него за то короткое время, что сижу рядом с ним на лавочке, что вполне можно запутаться во всём и кое-что подзабыть.
– Муж в лагере сейчас. Да и когда дома, он гуляет по своим маршрутам.
– Почему?
– Ему нравится Берёзовая аллея.
– Та, которая идёт к метро?
– Да.
– Но здесь же воздух гораздо чище!
– Это так. Но ему нравится аллея. И там его любимая тренажёрная площадка.
– А здесь поблизости разве нет площадок? Вон, поглядите, отличная площадка!
– Но муж любит ту, которую уже любит. Он к ней привык.
– Понятно… Хотя и не очень.
Мы смеёмся. У него молодой, заразительный смех.
– Я столько интересного узнал уже о вашей семье! – говорит он.
– Борис Иванович, а у вас есть дети?
– Сын Володя, – сказал он.
– И внуки есть?
– Внуки?.. – сказал он, и его лицо сделалось каким-то далёким и отстранённым. И я поняла, что нечаянно задала вопрос, который причинил ему боль.
– Простите, – сказала я.
* * *
Стемнело. Игра закончилась. Стало холодно. Решили уходить.
Я подумала, что сейчас Сударов пойдёт очень быстро, как он всегда ходит, и я, стараясь от него не отставать, начну задыхаться, и из меня начнёт выпрыгивать сердце… Как это обычно у меня бывает при быстрой ходьбе. А ведь раньше я тоже ходила быстро, не ходила – а бегала! Но то было раньше… А сейчас, идя с мужем или сыном, умоляю их идти помедленнее. Придётся и Сударова просить о том же. Потому что мне за снежным барсом точно не угнаться!
На гору я всегда подымаюсь с двумя остановками, чтобы отдышаться, ибо гора крута. А тут мы поднялись на гору, и я за разговором даже не заметила подъёма! Меня это очень удивило. Давно так не было.
А дальше… дальше Сударов пошёл, стараясь ни на чуточку не опережать меня. Он шёл в одном ритме со мной, с моей скоростью, а не с привычной своей. И мне это показалось удивительным – такая чуткость к человеку, который идёт рядом с тобой. Он не навязывал мне свою скорость, он мгновенно настроился на мою – без всяких моих просьб. И я была ему благодарна.
Резко похолодало, ещё на сколько-то градусов. Как будто мы резко поднялись высоко в горы – как когда-то на Памире, когда мы ехали с Антоном на перевал…
Сударов шёл, обхватив себя руками. Ему было явно холодно, он ведь худой очень, и в одной лёгкой футболке.
– Вам холодно, – сказала я.
– Ничего страшного.
– Возьмите мою куртку, – сказала я.
– Да ну что вы!
– Это несправедливо: мне жарко, а вам холодно, и вы не хотите взять мою куртку.
Мне действительно было почему-то жарко, и я сняла куртку, несла её в руках. Мы ещё какое-то время пререкались, а потом я решительно накинула куртку ему на плечи. Как если бы это был мой друг Александр Шнеер, или мой одесский дедушка Митя.
– Ой, что вы делаете?! – испугался Сударов.
– Утепляю вас.
– Вы же сами замёрзнете.
– Мне жарко!
И он смирился. Шли, говорили о детях – о моих и о его сыне. Наши сыновья почти ровесники, его Володя старше моего Антона всего на пять лет. И вдруг Борис Иванович сказал негромко: «И жена моя умерла…» Он сказал это так тихо, как будто не мне, а только себе, так в отдалении от меня, как будто не ожидая отзвука.
– Сколько ей было лет?.. – спросила я осторожно, как будто ступая по хрупкому льду.
– Сорок пять.
– Такая молодая ещё…
– Да.
И я больше ни о чём не спросила его: давно ли умерла? Отчего? Я чувствовала, что пока не имею на это права – задавать такие вопросы. Выходит, что сына он растил один?..
– Я поздно закончил институт, у меня всё было как-то поздно в жизни, – сказал Сударов. – Долго служил в армии, в том числе в Германии. Десять лет в общей сложности в армии, с учётом училища. После института пошёл работать на радио, работал там тридцать лет. Все годы – в одной редакции: литдрамвещания.
– Вы столько всего успели сделать на радио. Тридцать лет – это ведь целая эпоха…
– Вы правы – целая эпоха. Да, кое-что сделал. Я любил свою работу.
* * *
Когда шли с бухты, проходили мимо киностудии «Центрнаучфильм». Сколько потрясающих фильмов было когда-то создано на этой студии!..
Сударов говорит:
– Я присматривался к этой студии. Думал: когда выйду на пенсию и уйду с радио, – приду на Научфильм работать. Рядом с домом – удобно. Но… к тому времени, как я вышел на пенсию, студия развалилась.
– И это было ужасно. Студию просто-напросто разграбили, одну из лучших студий в стране. А множество фильмов сожгли во дворе…
– Как сожгли? Откуда у вас такие сведенья?
– Моя дочка Ксюша в конце девяностых и в начале двухтысячного года занималась здесь в Мультстудии для детей. Она сделала мультфильм про Леонида Енгибарова. И мы видели, как Центрнаучфильм приходил к своему концу. Это было очень грустное зрелище. Трагическое. Мультфильм про Енгибарова мы снимали ещё на плёнку, на огромном – настоящем мультстанке, который занимал половину большой студии. Наш мультфильм был последним фильмом, который сняли на этом станке. После чего станок разобрали и увезли – кажется, в Алма-Ату. Наш фильм тоже мог бы погибнуть в огне. Но его спас оператор дядя Витя Ксенофонтов, он очень уважал Ксюшу, ей тогда было 10 лет всего, но она была большой трудягой. Кроме того, что очень талантливая. Вы не видели этот мультфильм? Он называется «Звёздный клоун».
– Нет, не видел, к сожалению. А где бы я мог его видеть?
– Его показывали по каналу «Культура», брали у Ксюши интервью – как у самого молодого режиссёра страны. И по разным другим каналам тоже показывали. Забавно: Ксюшу после этих показов стали узнавать на улице! Идём как-то с ней по Чистопрудному бульвару, а какая-то женщина говорит своему спутнику: «Ой, а я знаю эту девочку! Я её по телевизору вчера видела». Ну, вот. И Ксюшин фильм мог бы тоже погибнуть, если бы дядя Витя его не спас. Он как-то позвонил нам, сказал, чтобы мы скорее подошли к студии, это был уже поздний вечер, темно, и дядя Витя вынес нам из студии подмышкой, в чёрном пакете, несколько больших круглых коробок с плёнкой. С Ксюшиным фильмом. Он спас Ксюшин фильм! А иначе он мог бы тоже сгореть в тех кострах во дворе…
– Прямо детектив какой-то!
– Да! Именно детектив! Спасибо дяде Вите Ксенофонтову за спасение Ксюшиного шедевра. Хороший был человек…
– Почему «был»?
– Оператор дядя Витя всю жизнь отдал студии. Очень любил это дело. А когда её разгромили и разворовали, он с горя сильно запил и вскоре умер. Наверное, сердце не выдержало того, что он видел. Эти полы-хающие костры с фильмами… Хотя он был ещё не старым, шестидесяти лет ему не было. Очень хороший человек. Вот такая история.
– А я и не знал, что Центрнаучфильм так трагически завершал свою историю…
– Как вся наша страна. И как многое в этой стране в те годы. И как ваше Всесоюзное радио…
– Да, это так.
* * *
Кстати, мой муж нашёл в Интернете адрес Сударова. Оказывается, Борис Иванович живёт через три дома от нас! Но это сейчас через три, когда выстроили эту высотку, которая перегородила наш двор. А раньше мы жили через два дома! Можно сказать, что наши окна почти сорок лет смотрели друг на друга. И между нашими домами были только: большой двор с маленькой почтой и ещё один двор с маленькими качелями, которые очень любил мой Антоша в детстве. Это были самые лучшие качели в районе. А потом их возлюбила и моя дочка Ксюша. Это были самые певучие качели. И сын, и дочка, раскачиваясь на них, всегда напевали свои песенки, которые тут же и сочиняли, по ходу качания…
А выйдя на нашу лоджию, можно было бы помахать Борису Ивановичу Сударову, если бы он стоял в это время на своём балконе. И если бы мы были уже знакомы…
Я и не подозревала, что в нашем районе живёт такой интересный человек. Я думала, что всех интересных людей нашего района я уже знаю. Ан нет!
* * *
Когда мы шли с бухты, его дом был первым на нашем пути.
– Ваш дом, – сказала я. – До свидания.
– Да ну что вы! Я провожу вас.
– Не надо, пожалуйста. Уже темно.
– Тем более, я должен проводить вас!
Он сказал это так твёрдо, что я поняла: спорить бесполезно. Всё-таки он бывший офицер-артиллерист, он умеет говорить твёрдо. И мы пошли дальше. Обогнули огромный 25-этажный дом, построенный на месте маленькой двухэтажной почты.
– Я когда-то работала на той маленькой почте, когда мне было 18 лет, ещё перед институтом, – сказала я.
– Надо же! А я вас почему-то не замечал. Вы в каком окошке сидели?
– В том, где принимали ценную и заказную корреспонденцию. На втором этаже, окошко – справа.
– Конечно, я заходил иногда на почту. За конвертами хотя бы. Но вас я почему-то не замечал. Почему?
– Уж не знаю. Я была симпатичная девочка, у меня были большие голубые глаза, и я очень быстро работала. Я так быстро упаковывала все эти бандероли, а их тогда надо было упаковывать в жёсткую, рыжую упаковочную бумагу, крепко перевязывать бечёвкой и ставить на них горячие сургучные печати… Я это делала так быстро, что на меня даже приходили посмотреть, просто посмотреть, как я это делаю, у меня даже были фанаты в нашем районе, правда-правда!
– А я вас не замечал… Почему?
– Я вас тоже не замечала. И я знаю, почему.
– Почему?
– Вы были молодым красавчиком, судя по вашим фотографиям в Интернете, а я на молодых красавчиков никогда не обращала внимания. (Он смеётся). Я всю жизнь дружу с людьми, которые намного старше меня.
– Намного старше? Почему так?
– Да. Мне интересны люди, которые уже прожили большую жизнь. Мой друг художник Валерий Каптерев был старше меня на 50 лет. Когда мы с ним подружились, мне было 22 года, а ему 72. Он родился в 1900 году!
