Kitabı oku: «Русский храм. Очерки по церковной эстетике», sayfa 6

Судьба витберговского проекта

Проект Витберга весьма уязвим для разного рода критики. Прежде всего следует отметить, что главная для архитектурной формы храма идея Христа присутствует в витберговской концепции (подробно изложенной в «Записках» Витберга) с одной лишь исторической стороны – как троица центральных эпизодов земной жизни Спасителя. Трудно сказать, почему Витберг весьма слабо учел в своем проекте метафизику боговоплощения: нам не известна в деталях тайная христология масонства. Признающие авторитет Священного Писания русские масоны, по-видимому, должны были исповедовать новозаветное учение о Церкви как Теле Христовом. Однако данный экклезиологический момент упущен не только архитектурной символикой храма Витберга, но отсутствует даже и в концептуальном ее обосновании. Здесь, как кажется, сказалась изначально протестантская установка архитектора. Храм, замысленный им, по сути не более чем протестантский молитвенный дом несмотря на всю помпезность его форм. О литургическом собрании верующих Витберг, как представляется, мыслил не как о мистическом Теле Богочеловека, но как о толпе индивидов. Да, Витберг разработал сложную и философски красивую концепцию; но, думается, идея, воплощенная в облике древнерусского храма, более глубокая и точнее соответствует Св. Писанию: ведь однокупольная русская церковь ХII века – это как раз символ Церкви как Тела Христова⁸⁸. Конечно, вселенско-христианский – сейчас бы сказали «экуменический» храм не мог проектироваться в традициях древнерусской архитектуры. Но вряд ли вычурный храм Витберга вписался бы органично в скромный подмосковный пейзаж… Ныне на этом месте высится здание Московского университета (построено в начале 1950-х годов). И если вглядеться в архитектурный облик советского здания, то не уловит ли в нем внимательный наблюдатель отдаленного сходства с храмом Витберга?..⁸⁹

Судьба в общем-то замечательного витберговского проекта, равно как и участь самого архитектора оказались печальными: проект остался на бумаге, Витберг был отправлен в ссылку и умер в нищете и безвестности. Общество оказалось не готовым поддержать витберговские идеи; смерть Александра I в 1825 году положила конец эпохе мистических исканий… Внешне события, связанные с постройкой витберговского храма, разворачивались так. 12 октября 1817 года состоялась торжественная закладка здания на Воробьёвых горах. В крестном ходе участвовали император с семьей, высшее духовенство, толпы народа. В окружении леса хоругвей несли великие святыни России – чудотворные иконы Владимирскую и Иверскую; не умолкал колокольный звон всех московских церквей, шла пушечная пальба… На постройку храма Витбергу было отпущено 8 лет, строительные работы возглавил сам архитектор. Утонченный художник и богоискатель не учел типичных российских нравов. Начались воровство с одной стороны и клевета завистников с другой; лишенный практического опыта Витберг стал жертвой интриг. Когда обнаружилась денежная растрата, во всем обвинили Витберга. Кончина Александра I лишила его покровительства. В 1826 году работы остановились, и власти приступили к следствию, которое тянулось много лет. Между тем на архитектора одно за другим сыпались несчастья, умерли любимые жена и отец. В 1835 году расследование завершилось, Витберг был арестован и сослан на север в Вятку. Здесь завязалась его дружба с ссыльным Герценом, благодаря чему до нас дошли «Записки» Витберга и вообще была сохранена память об этом замечательном человеке. Витберг пытался в ссылке продолжать работу над архитектурным проектом, и ему даже удалось построить собор в Вятке. В 1839 году Николай I разрешил Витбергу вернуться в Петербург, где в 1855 году он скончался в отчаянии и крайней бедности… В николаевскую эпоху замыслы Витберга и сама его личность оказались неуместными.

Религиозно-политическая реакция

Время правления Николая I (1825–1855) было реакцией на западнический либерализм александровской эпохи. При Александре I русский дух в своем становлении ушел слишком далеко, отказавшись от национальной ограниченности и подойдя к вселенско-христианскому идеалу: развитие «души» и «тела» России не поспевало за ним. Наступление охранительной реакции внешне было вызвано страхом перед тем, что революционное брожение с Запада перекинется на Россию. Главным проводником религиозной реакции стал архимандрит Фотий (1792–1838) – «изуверный обличитель мистических происков», – по словам Г. Флоровского. Фотий считал мистицизм и масонские учения фундаментом политической революции; все без разбору мистические сочинения рассматривались им как бесовские, антихристовы. Уже в конце правления Александра Фотий приобрел влияние в высших кругах. Действуя совместно с адмиралом А. Шишковым, назначенным в 1824 году министром народного просвещения, ярым противником использования в Церкви русского языка, Фотий добился того, что русский перевод Библии, осуществленный Библейским обществом, был публично сожжен. В начале царствования Николая последовал и запрет Библейского общества, отождествляемого реакционерами со штабом революции.

Реакция, начавшаяся при Александре, резко обострилась в 1825 году после выступления декабристов, требовавших конституционного ограничения абсолютной монархии. Достаточно примитивный в духовном отношении, Николай I взял курс на «опрощение» русской души, которой ныне надлежало избегать каких бы то ни было чужеродных влияний и следовать канонам самобытно-русского строя жизни. Европейские революции 1830-х гг. еще сильнее встревожили Николая. Именно в 1830–1840-е годы охранительные тенденции в его политике приобрели идеологически отчетливые очертания. Идеология эта была разработана графом С. Уваровым и компактно выражалась в уваровском тезисе: «Истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности составляют последний якорь нашего спасения [от революционного мятежа. – Н.Б.] и вернейший залог силы и величия нашего отечества»⁹⁰. Конечно, натиск казенщины и примитивизма в николаевскую эпоху не имел столь тотального характера, каким обладало аналогичное давление сверху на русскую душу в советское время. Однако охранительная идеология сильно повлияла на общий стиль эпохи и, что нам сейчас важно, отразилась в стиле архитектуры – самом монументальном из искусств.

Символ русской истории

Хотя второй храм Христа Спасителя строился с 1838 по 1883 год и за период постройки на российском троне сменилось несколько императоров⁹¹, разработка его проекта пришлась на николаевское время и не могла избежать его идейного влияния. Порожденный мистическими исканиями александровской эпохи проект Витберга не был созвучен изменившемуся духу времени, и в 1829 году Николай I объявил новый конкурс проектов. Практически вне конкуренции оказалась версия придворного архитектора Константина Тона (1794–1883), работавшего в т. наз. «новорусском» стиле, который сам Тон называл «византийским, сроднившимся с давних времен с элементами нашей народности». Тону принадлежали проекты ряда зданий в московском Кремле, множества официальных строений в обеих столицах России (в частности, парных вокзальных комплексов), а также церквей. Тон не был кабинетным архитектором, культивировавшим на бумаге национальное начало: разработанные им образцы изб, жилых домов, храмов и т.д. директивно внедрялись в тогдашнее строительство. На языке архитектуры Тон пропагандировал господствующую идеологию «православия, самодержавия и народности».

Николай I ориентировался в своем правлении на культурный стиль допетровской Руси, свободной, по его мнению, от западных влияний. Хранительницей национальных традиций, в глазах русского человека, всегда была Москва, тогда как дух Запада веял в Петербурге. В 1830-е годы в северной столице шло строительство Исаакиевского собора по проекту французского архитектора А.Р. Монферрана; собор этот был символом европеизированной России – Росcии Петра I⁹², прорубившего, по слову Пушкина, «окно в Европу». И вот, московский храм Христа Спасителя – столь же гигантский, как и Исаакиевский собор – был призван сыграть роль его антипода: в основе тоновской концепции храма Христа было представление о российской истории, имеющей истоки в Византии и древней Руси. Храм Тона был задуман как национальный храм-памятник; мы помним, что данный – земной аспект в храме Витберга играл незначительную роль. Храм Витберга был зримым явлением русского духа, осознавшего свою бытийственную связь с Богочеловеком в недрах человеческого «я»; в формах храма Тона дух символически идентифицировал себя в своем национально-историческом и при этом соборном качестве.

…Даже сейчас, в многоэтажной Москве, восстановленный храм Христа (храм был воссоздан в версии Тона) доминирует своей громадой над московским центром. Пятиглавый гигант вмещает в себя 10 тысяч человек и фактически является площадью, крытой церковным сводом. Красив ли тоновский собор? Отвечая на этот вопрос, уместно вспомнить поговорку: «О вкусах не спорят». Вот две оценки, принадлежащие одному и тому же историческому моменту. «Чудный храм Спасителя, родная красота, словно солнышком обогревающая и благословляющая сердце России – Москву»: это слова из путеводителя по храму (1918 г.). «Как бы огромный самовар, вокруг которого благодушно собралась патриархальная Москва» – так о храме Христа пишет философ Е. Трубецкой в статье «Два мира в древнерусской иконописи» (1916 г.). При любом отношении к эстетике храма необходимо сознавать, что обращение Тона к древнерусским архитектурным формам имело искусственный, чисто рациональный – конъюнктурный характер, и потому в облике собора не чувствуешь духовного взлета, который запечатлен в древних церковных постройках. Храм Христа – это образец имперского академизма, но никак не плод органического творчества.

И вот еще одно важное замечание по поводу стиля тоновского храма. Как ни в одном другом монументальном церковном здании Москвы, в храме Христа ощущается присутствие азиатского начала: быть может, Тон вполне сознательно ввел его в свой проект – как антитезис подчеркнутому европеизму Исаакия. Отнюдь не кремлёвские соборы – «с их итальянскою и русскою душой» (О. Мандельштам)⁹³ а как раз храм Христа Спасителя имел в виду С. Есенин, когда в 1922 году писал о Москве:

 
«Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах…»⁹⁴
 

Не был ли сугубо проницателен Герцен, когда назвал стиль храма Тона «индо-византийским»?⁹⁵ И не присутствовал ли в творческой памяти придворного архитектора, разрабатывающего проект храма-усыпальницы, величественный образ знаменитой усыпальницы Востока – Тадж-Махала? «Азия», «опочившая» на золотых куполах храма Христа, это не только Византия-Турция, но также еще Индия и Персия.

Имперская идея

Храм Витберга, мы помним, символически выражает идею микрокосма – человека как храма Божества. Храм же Тона заключает в себе смысл макрокосмический: храмовое пространство это образ Вселенной. И здесь сходство московского собора с храмом Св. Софии в Константинополе, чей купол символизирует небесный свод.

Однако «Вселенная», заключенная под сводом храма Христа Спасителя, организована весьма специфически. В нее, в качестве важнейшего смыслообразующего элемента, входит Российская империя. При этом история государства Российского включена в священную историю – в план Промысла, начинающийся с сотворения мира. В основание храма Тоном был помещен равноконечный крест, расположенный в направлении четырех сторон света; подкупольное пространство при этом символизирует крестообразное мироздание. В куполе изображен облеченный в ризу из света Бог Творец, благословляющий Свое создание. Идею росписи храма задал сам Николай I: по его словам, живописные изображения должны напоминать о «милостях Господних, ниспосланных по молитвам праведников на Русское Царство в течение десяти веков».

Росписи размещались по стенам храма в соответствии, можно сказать, с «хронотопом» («временем-пространством», термин А. Эйнштейна) истории России: сюжет воспроизводился не где попало, а в созвучии с географической символикой – с организацией храмового пространства. Так, в восточном и южном крыльях храма находились изображения святых, живших на востоке и юге с I по Х век (т.е. до принятия Русью христианства). В частности, в глаза бросались огромные фрески по сюжетам четырех Вселенских соборов, а также росписи с эпизодами жития св. Николая Чудотворца, которому Тон посвятил южный придел храма (главный – восточный алтарь был освящен в честь Христова Рождества). Сюжеты из византийской истории указывали на преемственную связь России со «вторым Римом». Также они прозрачно намекали на многовековую имперскую мечту – на российские претензии обладать Царьградом–Константинополем. В контексте символики храмовых росписей, Византия выступала уже в качестве южнорусской провинции.

Фрески на стенах северного придела в честь князя Александра Невского изображали подвиги этого святого, чья деятельность – в частности, военные победы – была связана именно с русским севером. Живопись западного крыла воспроизводила деяния русских святых, направленные на укрепление на Руси православия… Помимо того в храме находились многочисленные изображения православных святых (а также горельефы икон Богоматери), в дни памяти которых происходили победоносные сражения войны 1812 года. Святой (или Богоматерь) при этом понимались в качестве небесных помощников русского воинства; верили, что победа над Наполеоном была одержана благодаря невидимой поддержке Небесной Церкви. Войне 1812 года тем самым придавался характер священной войны; вообще, в историософской концепции, стоящей за эстетикой храма Тона, российская история включала в себя некое сакральное измерение. Многозначное (а точнее, загадочное) понятие «Святой Руси» связывалось именно с Российской империей. Сакральность имперского государства дополнительно подчеркивалась посвящением престолов храма святым Николаю и Александру: как раз эти имена носили русские цари, при которых храм проектировался и строился.

За проектами Витберга и Тона просматриваются весьма различные версии «русской идеи», стоят разные ценностные системы. Для Витберга главной ценностью является личность человека как «образа» и «подобия» Бога; Тон подчинил эстетику храма Христа идее сакральности российской истории и российской империи. Человек в концепции Витберга – созерцатель, мистик, ищущий единения с Христом в глубинах своего «я»; у Тона даже святой, служа Богу, через это осуществляет служение государству. Проект Витберга эзотеричен и элитарен; храм Тона подчеркнуто «народен», его образность лишена глубинного измерения, общедоступна и общепонятна. В проекте Витберга русский дух осуществил дерзновенный прорыв в будущее, предвосхитил какое-то, по-видимому, весьма отдаленное состояние человечества⁹⁶; проект же Тона – это русский дух в его исторической наличности, архитектурно выраженная государственная идея России середины ХIХ века. Вершин тогдашней духовности Тону в его проекте достигнуть не удалось. Имперский и при этом чисто национальный характер стиля Тона – вот что, по-видимому, оказалось созвучным и современным российским властям, побудив их к восстановлению храма Христа. После отказа от коммунистических идеалов русский дух, в своем стремлении к самоидентификации, вновь опознаёт себя в пышной полуазиатской тоновской эстетике.

Антихристова пародия

Храм Христа Спасителя строился больше сорока лет и был освящен лишь в 1883 году. Его облик вполне соответствовал охранительной тенденции царствования Александра III (1883–1894). После февральской революции 1917 года храм стал свидетелем попыток религиозного возрождения. Именно здесь в 1917–1918 гг. проходил поместный собор русской Церкви, на котором после двухсотлетнего перерыва было восстановлено патриаршество. Патриархом был избран святитель Тихон, ныне канонизированный за свой исповеднический подвиг. Храм сделался идейным центром противостояния большевизму, и 11 марта 1918 года именно здесь было совершено торжественное анафематствование советской власти. А в 1920-х годах храм оказался в руках т. наз. обновленцев, целью которых было, в частности, установление союза Церкви и советского государства. Не сработала ли здесь логика священно-имперской идеи, неразрывно связанной с тоновским храмом?.. Однако в 1920–1930-е годы политика советской власти была направлена уже на уничтожение религии и Церкви – даже не на их подчинение государству. И в 1929 году «союз воинствующих безбожников» начинает кампанию по сносу храма Христа.

В это время шла реконструкция Москвы и сносилось множество зданий – церквей и особняков, мешавших, по мнению властей, развитию новой социалистической столицы. Так погибло свыше 2000 памятников культуры, и Москва оказалась исключенной из числа десяти красивейших городов мира. Но судьба храма Христа отличалась от участи сотен других уничтожаемых московских церквей. Храм предполагалось снести ради замены его на равную по смыслу – но при этом с обратным знаком постройку. Еще в 1922 году видный большевик С. Киров выдвинул идею строительства такого здания, которое сделается «эмблемой грядущего могущества, торжества коммунизма не только у нас, но и на Западе». Эта идея храма новой, противостоящей христианству коммунистической религии зрела в советском сознании на протяжении 1920-х годов и в 1931 г. оформилась в замысел построения именно на месте храма Христа Спасителя дворца Советов – символа, «штаба», «мозга» грядущей мировой революции.

В июле 1931 года был объявлен конкурс проектов дворца Советов. В конкурсе приняли участие не только все видные советские архитекторы, но и такие иностранные знаменитости, как, скажем, Ле Корбюзье. Представлены были все архитектурные стили – от классицизма до конструктивизма; существовали также проекты зданий в форме звезды, серпа и молота, турбины… Конкурс длился до 1933 года, и из ста шестидесяти проектов для осуществления был избран проект Б. Иофана, родственника сталинского комиссара Л. Кагановича, по чьей инициативе и уничтожался храм Христа.

Б. Иофан замыслил уникальное, гигантское сооружение, которое должно было занять территорию в три раза большую, чем Красная площадь. Здание выглядело как круглая трехъярусная, ступенчатая башня, опирающаяся на двухъярусное основание, имеющее в плане форму трапеции. Высота здания должна была составлять 416 метров, наверху же предполагалось установить стометровую статую Ленина. По размеру она должна была превышать в три раза статую Свободы, и ее вес составлял бы 6000 тонн. Длина указательного пальца идола достигала бы 6 метров, а ширина в плечах – 32-х метров. Соответственно климату Москвы, 80 дней в году бронзового гиганта закрывали бы облака. В здании дворца предполагалось устроить 6000 помещений, одновременно вмещающих 41000 человек; большой зал был рассчитан на 21000… Очевидно, что замысел Кирова 1922 года был переосмыслен, и в проекте Б. Иофана дворец Советов был превращен в храм Ленину, занявшему место Христа в сознании советского человека. Возможно, Б. Иофан создавал свой проект, сознательно заимствуя некоторые элементы из проекта храма, принадлежащего Витбергу (скажем, ступенчатую трехъярусную форму постройки). Так или иначе, дворец Советов – это не что иное, как антитезис к храму Христа, пародия на христианский храм, языческое – человекобожеское капище.

Иногда дворец Советов сравнивают с тем центром для партийных съездов в Нюрнберге, который предполагал построить Гитлер. Эта постройка была рассчитана на 160000 человек, и ее увенчивала женская фигура, на 14 метров превышающая статую Свободы. А в Берлине Гитлер хотел выстроить здание для «общественных форумов» вместимостью до 180000 человек. Его культовый характер был подчеркнут наличием в постройке углубления, подобного алтарному, где под золотым орлом со свастикой в когтях должен был находиться подиум для фюрера. Известно, что Гитлер и Сталин с большим интересом и при этом весьма ревниво относились к постройкам, осуществляемым другой стороной.

…Храм Христа Спасителя был взорван 5 декабря 1931 года – на следующий день после праздника Введения Девы Марии во храм. На Введение Церковь осмысляет и прославляет саму идею Храма как такового, и вряд ли здесь было случайное совпадение. Наблюдая из своего кабинета в Кремле картину взрыва, Л. Каганович произнес знаменательные слова: «Задерем подол России-матушке!..» До конца дьявольский замысел довести однако не удалось: дворец Советов так и не был построен. Строительство, начавшееся в 1937 году, в 1941-м в связи с войной было прекращено. Уже возведенный каркас здания в 1942 г. разобрали на металл; на месте фундамента постепенно образовались яма и болото – почва не выдерживала огромной нагрузки. После окончания войны Сталин уже не возвращался к мысли о возобновлении строительства: ведь проект предполагал почитание Ленина, а не его – Сталина. В течение нескольких десятилетий на месте храма Христа функционировал бассейн «Москва».

Разрушение храма Христа Спасителя свидетельствовало о глубоком падении прельщённого русского духа. Русский человек безучастно воспринял святотатство: никаких выступлений в защиту храма в Москве не произошло. Храм был уничтожен руками простых людей, из художников открыто вступился за святыню один А. Васнецов. Прообразом строительства дворца Советов была постройка Вавилонской башни, о чем рассказывается в Библии; неслучайно архитектура дворца может напомнить о зиккурате – пирамидальном храме древних вавилонян. Народ, собравшийся со всей России в Москву строить дворец, уподобился потомкам библейского Хама, задумавшим воздвигнуть башню до небес, чтобы прославиться; и подобно хамитам, русские люди были рассеяны войной в разные стороны… Языческие истоки советчины в постройке сталинского дворца проявились весьма характерно и недвусмысленно.