Kitabı oku: ««ОООООО»», sayfa 2
– Вся шкура у меня от ваших поцелуев… и нос, и губы набухли… и крови убыло, – ответил лось.
– Так что с того? Мы женщины и любим кровь, поэтому мы от любви целуем, а вот наши мужики всегда в цветах – они питаются нектаром. В связи с чем, пожалуйста, возьмите меня с собой, а то за сегодня я так накрутилась, что не пойму, где север, а где юг.
– Ладно, садись мне на рога, – ответил Люсик, – но только там без этих своих поцелуев. Хотя, попробуй поцелуй рога.
– Ах, приятно, приеду я сегодня домой, а муж меня грозно спросит: «Опять пришла ты на рогах?» – «Да, на рогах, – отвечу я, – нектарный мой, вот только что принес меня мужчина, цельный лось». И всю ночь он будет около меня крутиться. Так, о чем же я – о лосе иль о рогах?
– Так, Комарина, на рога садись и не болтай, – твердо ответил Люсик, – а то домой вообще ты не вернешься.
– Да, конечно, Люсик, ты только наклонись.
Люсик, пригнув колено, склонился и подставил к пню свои могучие рога, чтобы Комарине было удобнее взобраться, поскольку взлететь она, как ни пыталась, не могла.
– Ой, какой мужчина галантный, перед дамой на колено встал и голову склонил!
– Так, Комарина, кажется, я тебя предупредил! – ответил Люсик.
– Ой, все, молчу-молчу, любезный Люсик, – и, взгромоздясь на его огромные рога, она опять сказала:
– Какая прелесть, я в карете, ну прям королевишна.
– Прекрасная королева, не изволите ли пояснить, – спросил учтиво, чуть шутя, Сущ-Сущ, – как можно иметь губы в трубочку и столь четко разговаривать, пусть и «писща»?
– То есть анатомическая особенность, ведь мы говорим не губами, а крыльями. Весь наш чудный писк вы слышите от крыльев.
– Но не хватает сил терпеть, – уже ответил Люсик, – ваш чудный писк я слышу целый день.
– Мой друг, я вижу, вы слегка встревожены. Но еще нужно разобраться, что именно вы слышите в ушах своих – мой писк или у вас гудит вчерашнее веселье. Ну ладно, замолчу, чтобы мужчины побыли наедине и поговорили по-мужски, я сплю, – и Комарина распласталась на дне чаши рогов, казавшейся ей гигантской долиной. Отростки рогов смотрелись пиками гор, возвышающихся над ней. Засыпая, Комарина обдумывала слова Сущ-Суща о быстроте и силе, ловкости и не могла понять, как же ей соревноваться, если у нее не было необходимых качеств: «Хоть заразвивайся! Как же помочь своему миниатюрному организму? Не сможет даже Бог». Голова ее по-прежнему кружилась, и мысли закручивались в воронку сна, отчего она уснула, как говорят, без задних ног.
А Сущ-Сущ тем временем шел с Люсиком на холм, противоположный склон которого резко обрывался вниз: там журчала небольшая речушка. В верхней части холм был покрыт россыпью больших камней, которые появились неизвестно когда и откуда, поэтому там не росли большие деревья – лишь небольшие кустики пробивались к жизни через небольшие пространства, оставленные камнями.
Люсик уверенно шел впереди, прекрасно зная дорогу и все ее расщелины, которые он переступал своими длиннющими ногами. Несмотря на свою ловкость и мастерство, Сущ-Сущ явно уступал Люсику в этих упражнениях, поэтому иногда, перелезая через очередной валун или перепрыгивая через расщелину, кряхтел и сопел. Поэтому он стал отставать от Люсика, но спортивная гордость не позволяла ему просить нашего доброго лося о помощи или о том, чтобы слегка сбросить обороты. Уже возникший дух соперничества подгонял его преодолевать полосу препятствий, которую он прежде никогда не преодолевал.
Люсик тем временем с воодушевлением и неимоверным приливом сил, пришедшими от появления Сущ-Суща в его жизни, широко шагая в гору, высказывал свои искренние чувства, не забывая задавать и риторические вопросы. В общем, Люсика несло не только в гору, но и в выражениях, его шаги становились длиннее, а речь – еще более вдохновленной.
– Вот скажи мне, я тут лет пять пытаюсь всем рассказать о спорте, стараюсь их как-то расшевелить, а они – ни в какую, невозможно было их раскачать, – говорил Люсик и, конечно, немного лукавил.
Он знал лишь слово «спорт», но что это обозначало, ему не было известно. Хотя он и не имел понятия о спорте, по природе его могучее тело, внутренняя его суть тянулись к естественному развитию, желая и изнутри подталкивая к чему-то – тому, что и называлось спортом. Этому чувству он дал свое определение – «пруха». Поэтому он, ухватившись за слово «спорт», непроизвольно проявлял кипучую энергию в самых необъяснимых действиях: то начинал бодать дерево, пытаясь с ним бороться, то по грудь в воде бежал против течения реки. Иногда, чтобы усложнить задание, он разводил передние копыта на ширину берегов небольшой таежной речушки и бежал против течения, отталкиваясь только задними ногами. При этом впереди него вверх по течению неслась волна, отчего рыбки в реке теряли ориентацию и, заскочив на камни, вертели плавником у виска. Иногда он разгонялся и, как птица крыльями, махал копытами, говоря, что если очень быстро махать, то можно полететь, и приводил примеры полета насекомых, вводя в великое изумление местных пернатых. Но они испытывали не только изумление, но и определенное беспокойство от мысли, а вдруг и правда взлетит. Птицы наблюдали сверху за тем, как бьющая ключом энергия Люсика не давала спокойно жить обитателям леса, и перспектива встретить в полете лося не радовала крылатых. Млекопитающие же, видя такое усердие, жили в надежде, что божественное провидение поможет, и дух покоя никто уже не потревожит: «Авось взлетит?», в связи с чем некоторые пушистые подбадривали Люсика, хитро выпроваживая его с нижнего эшелона леса, отчего у него возникало еще больше страсти и желания полететь. В общем, Люсик не давал покоя местной фауне, обитающей во всех сферах и стихиях.
Однако лося терпели и как-то привыкли к нему, как люди, живущие недалеко от железнодорожных путей, привыкают к электровозам, и относились равнодушно к его экстравагантному поведению. Тем более, Люсик был всегда добр ко всем, и его широчайшая душа не знала границ, когда нужно было кому-то помочь. Проявление души было настолько широким, что некоторые хитрецы, использовавшие это в своих мелких корыстных целях, перестали так делать, а лишь обращались по необходимости. Иногда Люсик склонялся к употреблению «умопомрачительной» жидкости – всего, что веселит и расслабляет волю, но его внутренняя энергия не давала душевному состоянию киснуть, и стремление всегда жило в нем. Однако стремление куда и к чему – он не понимал.
Отсутствие вектора стремления напоминало своим проявлением разрывающиеся петарды, только длительного действия. Его энергия, выражающаяся в поступках, с треском разлеталась искрами в разные стороны, образуя много шума и света, и когда в лесу наступало небольшое затишье, обитатели уже знали, что Люсик опять наелся каких-то грибочков или скушал кустик загадочного мха.
Собеседники сидели вдвоем на вершине холма среди россыпи камней, которые словно образовывали дорогу, уходящую вниз. Оба завороженно смотрели на поднимающуюся луну над долиной леса, листва которого шелестела от дуновения ветра. Вдруг Люсик попросил Сущ-Суща, по-прежнему любуясь луною:
– Расскажи мне побольше про спорт.
– Спорт – это когда все забывают все плохое и собираются вместе, чтобы соревноваться друг с другом, кто окажется сильнее, выше, быстрее. Соревнуются по видам спорта – кому какой нравится или у кого что получается лучше делать.
– Это как?
– Ну, например, бегают на лыжах или коньках, спускаются на санках, прыгают с трамплина. В общем, кто быстрее пробежит и дальше прыгнет.
– Хорошо, кто пробежит быстрее у нас в лесу – сразу понятно: тот съест тебя, а если медленней, то не съест. А вот в спорте тоже едят?
– Да нет же, будь цивилизованнее! Там чествуют победителя, его уважают за то, что он оказался лучше.
– Ну а что с теми, кто не лучше, их что, съедят?
– Да нет же, их тоже чествуют, как участников соревнований. Ведь один из самых главных принципов – не победа, а участие. Ведь они тоже тренировались, терпели боль, превозмогали лишения, и являются своего рода победителями. Потому что каждый раз они побеждали себя.
– Да как же можно победить себя? – Люсик осмотрелся. – Если только как-то изловчиться и ударить себя копытом? – и стал обдумывать место, куда ударить и как.
– Это не в том смысле – физически победить себя, – отвечал Сущ-Сущ Люсику, который, видимо, окончательно решил расправиться с самим собой, пытаясь лягнуть себя копытом, куда душа укажет или куда копыто ляжет. – Это победа над самим собой, когда тебе не хочется рано вставать и начинать тренировку, когда тебе хочется много и вкусно покушать, но ты побеждаешь себя, когда тебе нужно много раз повторять упражнения, несмотря на усталость и боль, когда нужно вставать, когда упадешь.
Он и дальше объяснял Люсику основы подготовки спортсменов. Но до лося доходили лишь отдельные фразы, поскольку он уже рьяно занялся соревновательным процессом и искал способ победить самого себя, пытаясь ударить себя то рогами в бок, то копытом через спину, а когда ему удавалось попасть в самое больное место, то он выкрикивал: «Такой спорт нам не нужен!»
Сущ-Сущ же смотрел на луну, возвышенно читая лекции о психологическом настрое, о раздвоении личности, о центральной и периферической нервных системах, не замечая, что за его спиной Люсик, в прямом смысле этого слова, нашел на свою голову лужицу чистой блестящей воды, гладь которой отражала не только звездное небо и луну, но и страстную улыбку на морде лося. Согнув в боевую дугу свою шею, Люсик шел на бой с самим собой: поднявшись на задние копыта, с боевым кличем «Сибирь за нами, отступать некуда!» он ринулся навстречу своему отражению.
На этот клич Сущ-Сущ оглянулся, но сделать уже ничего не мог, даже хоть как-то остановить разыгравшегося Люсика, который уже летел лбом и рогами вниз к отражению. Последнее, что услышал учитель, был сдавленный возглас, после которого Люсик застыл в вечном реверансе. Он и подумать не мог, что у его соперника – его же самого – окажутся такими крепкими лоб и рога.
После этого столкновения Сущ-Суща подбросило. Ему показалось, что вздрогнула земля. Он догадался, что Люсик понял его слова буквально и не только искал соревнования с самим собой, но и, судя по застывшей позе, уже нашел. Но такая поза устраивала Люсика, потому что не давала ему упасть: раскидистые рога после удара об огромный плоский камень удерживали его в равновесии.
– Люсик! – окликнул его запереживавший Сущ-Сущ.
Очнувшись, Люсик не увидел перед собой никакого отражения, так как камень от удара раскололся, и вода, находившаяся на нем, вытекла через разлом, пока он почивал на лаврах победы.
– Люсик, ты что делаешь? – спросил его Сущ-Сущ, приближаясь торопливыми шагами.
– Я?! Как ты сказал – побеждаю себя самого!
Сущ-Сущ, посмотрев на разломившийся плоский валун и выросший на лбу Люсика огромный третий рог, сказал:
– Смотрю, мозги у тебя выпирают. Так себя можно только покалечить. Для достижения побед существуют методики тренировок.
– Кстати, а где Комарина? – спросил Люсик, почесывая копытом свой внезапно вылезший третий рог. – Неужто она меня так поцеловала в лоб?
– Скорее, это ты поцеловался с камнем.
– Да не было никакого камня! Где все-таки Комарина?
– Наверное, там, где ты ее оставил.
– А где я ее мог оставить?
– Под камнем, видимо, она с водою в трещину ушла, слетев с твоих гигантских рогов.
Люсик, поддев рогами половину расколовшегося камня, аккуратно отодвинул его в сторону. На фоне серебристого света луны им удалось рассмотреть Комарину, которая посапывала, ничего не заметив. Это успокоило приятелей, и, подцепив нежными коготками тельце Комарины, Сущ-Сущ положил ее обратно в рога. После чего они оба тихонько, с заботой о сне Комарины, пошли отдыхать.
Когда они спустились утром на опушку леса, вся лесная братия уже собралась. Было удивительно глядеть на такое разнообразие лесных зверушек. Некоторые сидели в обнимку и что-то обсуждали. Росомаха привычно ковырялась в корнях ели, дикий кабан слегка похрюкивал, зарывшись в мох, благородный олень, словно маятник, ходил то вперед, то назад. С гор даже спустились ирбис с винторогим козлом. Вот как всем стало интересно, что в тихом затухающем лесу начали рассказывать о спорте. Никто, конечно, ничего не понимал, но всем было жутко занимательно узнать об этом. Даже змей приполз одним из первых и водрузился на пень, где еще вчера спал барсук, внимательно ожидая рассказы о спорте.
Сущ-Сущ, влившись в компанию, обладая уже прекрасным, способным на свершения настроением и быстро поздоровавшись со всем лесным сообществом, начал рассматривать зверушек, подходя к каждому из них. Со взглядом искусного скульптора он предлагал кому-то что-то подкачать, усушить, убрать, подтянуть в телах недоумевающих зверушек. В каждом из них он уже видел спортсменов, которые могли соревноваться в тех или иных видах спорта. Он доверял своему многолетнему опыту и годами выработанной интуиции, хотя понимал, что есть исключения и придется пробовать будущих спортсменов в различных вариантах. Обойдя всех, Сущ-Сущ поднялся на камень, где лежал змей. Аккуратно взяв рептилию, он положил его себе на шею, словно шарф, и с высоты своего естественного постамента объявил:
– С сегодняшнего дня, если кто-то хочет изменить свою жизнь к лучшему, вернуть былое величие леса и его жителей, то должен начать тренировки по видам спорта.
– Огласите весь список, пожалуйста, – вопросительно пролепетал очухавшийся после вчерашнего веселья еж.
– Да, и как мы успеем подготовиться? – спросил мудрый филин.
– Как-как, по бразильской системе! – весело ответил Сущ-Сущ, продолжая трогательную воодушевляющую речь, начало которой было обращено к предкам зоофауны, когда еще жили смилодоны и другие млекопитающие плейстоценового периода. Он убеждал, что их гены живут в лесной братии, и нужно их только разбудить, и результат не заставит себя долго ждать. От такой пламенной речи многие зверушки почувствовали, как стали просыпаться те самые гены их предков. В конце своего захватывающего и увлекательного выступления Сущ-Сущ призвал:
– Думайте о том, что и там, за морями и океанами, на других континентах живут и тренируются быстрые и ловкие, сильные и могучие звери, и они имеют предков, может, еще более великих и могучих существ!
Зверушки, уставшие от образа жизни, нехарактерного для их внутренней природы, который они вели до появления сущего существа, хотели уже сейчас приступить к тому, что называлось малознакомым словом «тренировка», но не знали, как это сделать, и наперебой просили Сущ-Суща определить их в какой-нибудь вид спорта. В образовавшейся толчее, указывая то на одного, то на другого, Сущ-Сущ распределял: олень – на лыжи, соболь – на фристайл, белка-летяга – на прыжки с трамплина, волк, ирбис, баран – на хоккей, кабан – на бобслей. И так продолжалось, пока зверушки не разбились на группы по отдельным видам спорта, не совсем понимая, к какой группе они примкнули и чем будут заниматься. Многочисленные томные взоры были обращены к наставнику, порождавшему прозрение в умах зверей. Но среди них выделялась одна пара глаз, выражавшая удивленное недоумение.
– Аааа… как же я? Куда я буду включен? – протяжным голосом спросил Люсик. Лося охватило вечно пугающее его состояние, что он опять остался за пределами общественного внимания.
Учитель и наставник повернулся к Люсику и спокойно ответил:
– Тебя невозможно забыть. Тебе уготована судьба быть первым играющим тренером по общефизической подготовке по всем видам спорта. Ведь не зря у тебя уже есть все, что нужно: и свисток, и секундомер, и бейсболка.
– Да он родился в них, – махнув хвостом в сторону Люсика, сказал Змий. – Они у него, как родимые пятна.
Все закивали в поддержку сказанного, потому что с момента его рождения никто и не помнил Люсика без этих тренерских атрибутов. Как они попали к нему, оставалось загадкой, – то ли в момент зачатия, то ли в момент рождения.
Внимательно обозрев Змия, у новоиспеченного играющего тренера в душе засвербело от переживаний, что тот тоже никуда не был включен. А осознание того, что у него нет лап, ног и вообще конечностей и он никак не сможет быть участником спортивных мероприятий и останется не у дел, разожгло переживание Люсика еще сильней.
– А Змий останется здесь? – вопрошающе вымолвил лось.
– Я даже не ящерица, для которой и хвост может быть лучше, чем крылья и ноги, – риторически высказался Змий.
– Не все определяется в спорте ногами, крыльями или хвостами, а еще и этим, – указал Сущ-Сущ на голову Змия.
– Головой, что ли? – выкрикнул вечно колющий еж.
– Умом! – ответил тренер и учитель. – А коли вы одна команда, вы должны быть один за всех и все за одного. Одни выступают, другие помогают – где умом, где советом.
– Да, да, он у нас умный! – прошел гул среди присутствующих.
– Конечно, он нам еще пригодится! – радостно отозвался Люсик.
– Ну, тогда, Люсик, возглавляй команду, начинай тренировки. Нужно подтянуть всем животики, повысить общие функции организма! – призывно и восторженно напутствовал Сущ-Сущ.
Люсик гордо встал во главе группы и своим радостным и счастливым ревом оповестил весь лес: «Ребята, побежали спортом заниматься!» Приспустив козырек бейсболки на глаза и откинув рога назад, он гордо побежал легкой трусцой впереди колонны. Все будущие спортсмены, а некоторые – и будущие чемпионы, потянулись в преддверии побед за Люсиком.
Глава 2. Кто ищет, тот всегда найдет
В то самое время, когда животные Сибири и Европы бежали кросс в хвой ном лесу, в Африке с песчаной горы, стоя на двух задних ступнях, закованных в деревянные лыжи, набирая скорость, несся слон. Его уши развевались на ветру, словно знамена за головой, а хобот был вытянут вперед, исполняя роль рассекателя воздуха. По крайней мере, так думал хозяин этого одного из самых удивительных органов в мире природы, подкатываясь с горы ближе к трамплину. Но задуваемый встречный ветер попадал в хобот через ноздри с такой силой, что от сопротивления воздуха животное (зверушкой назвать его было бы неловко) прилагало немало усилий, чтобы сохранить позу летящего лыжника. От такого диссонанса ускорение вскоре прекратило расти, а силы разгона и торможения стали равны. Это обстоятельство пугало строителей трамплина: инженеры-термиты, взявшись за голову, понимали, что разгона для отрыва от так называемого стола новоявленному спортсмену-прыгуну не хватит и при такой его массе что-то в конструкции трамплина явно не выдержит. Оправдывая их ожидания, прыгун докатился до края трамплина, который тут же с треском разлетелся. А сам участник происшествия, скатываясь вниз, вспахал своими могучими бивнями полосу приземления, словно бульдозер.
– Да уж, теперь эта гора подойдет только для посева риса, – сказал главный инженер-термит.
– Ты только не говори Лефе про сноуборд, слалом или фристайл, а то он тут все в каток сравняет.
– Может быть, мы ему посоветуем заняться конькобежным спортом? – тихонько под ухо посоветовал один из членов строительной команды. – Там нечего ровнять и негде врываться, а так через пару дней у нас не останется ни одной горки – ни для слалома, ни для фристайла.
– Да он и не послушает, если решил, а самое главное – и не удержишь. Да, если ему захочется летать, тут будет одна большая воронка.
– Так, давайте быстрее решать, кто ему будет предлагать, пока пыль не осела! – едва успев договорить, один из термитов поднял глаза вверх, где через туманную пыль уже появился болтающийся хобот, за которым стали проявляться бивни и голова со свисающими большими ушами Лефы. Слон, еще не отдышавшись, хотел спросить, где у них тут еще другие горки, но, увидев их сконфуженные физиономии, сам стушевался. От мощного его дыхания, исходящего из хобота, на маленьких термитов создавался сильный ветер, меняющийся в противоположных направлениях в зависимости от того, вдыхал или выдыхал слон. Благо, произрастающие травинки позволяли строителям закрепиться за них и болтаться туда-сюда, ведя диалог с ищущим себя в мире спорта слоном.
– Что-то разгона не хватило, да, ребята? – обратился к ним слон. – Может быть, чуть повыше горочку сделаем?
– Но, видите ли, Лефа, согласно строительным нормам, с учетом геодезических изысканий, а также сейсмической активности плато и необходимых согласований, для увеличения высоты нам потребуется месяцев этак несколько, – болтаясь на травинке и удерживая строительную каску на голове другой парой лапок, объяснял главный инженер, спасая спортивные сооружения. – Боюсь, не хватит срока даже начать строительство до зоосоревнований.
– Может, вам попробовать заняться конькобежным спортом на соленых озерах, там точно изысканий проводить не нужно. Тем более, вся Африка говорит о вашем маленьком родственнике-попрыгунчике, – поддержал беседу бригадир строительной бригады.
– Ты про Жужика, что ли?
– Да-да, про него, про Жужика!
– Кстати, я давно его не видел, как пришел с Занзибара в прошлом году, – ответил слон.
– Да, конечно, Лефа, Жужик подскажет, как тебе найти свой вид спорта. Ведь почти вся Африка уже определилась. Небесный прорицатель сказал тебе, что ты обязательно найдешь себя в спорте. Только горные виды тебе будут труднее даваться, уж поверь мне, старому горному строителю, – подключился к разговору ветеран отрасли, опасаясь, что Лефа обратит внимание и на другие строения горнолыжной инженерии.
– Да, что-то мне спуски не даются. Тут пробовал спуститься на бобе по желобу, так сначала почему-то боб развалился, а потом и желоб, с чего бы это? Может, мне действительно в конькобежный спорт податься? – подняв свой хобот, Лефа задумался. В связи с этим внизу тайфун угас, волнения закончились, и все строители встали на задние лапки, отряхиваясь от пыли.
– Спасибо за совет, ребята! Пойду к Жужику. Если у него получается, то и у меня обязательно получится, – сказал Лефа и, повернувшись на восток, удалился в медленно оседающей туманной пыли, сквозь которую уже стали проявляться другие сооружения для занятия лыжами и сноубордом.
– Ну, слава богу, пронесло! – сказал главный инженер.
– Летающий пушистый зверь говорил, что ты найдешь свой вид спорта, когда поймешь свое предназначение, но для чего ты предназначен – ты должен понять сам! – кричал ему вслед старый мудрый бригадир.
В облаке пыли, отдаляясь от строителей в сторону джунглей, маячил круп африканского слона, задорно трубившего в свой хобот. В противоположной стороне вверх вылетали зверушки, демонстрируя кульбиты, и падали обратно в облако пыли. Это были фристайлисты – лыжные акробаты. Кто они такие – мы вскоре узнаем.
А у Лефы все начиналось так. Мысль о поиске себя в спорте не давала ему покоя. Время шло, а он до сих пор так и не приступил к тренировкам, а остаться за бортом зоосоревнований ему никак не хотелось. Лефа был огромного роста и размера, а в душе был простым и добрым, и действовал без каких-либо условностей, не замечая, что кому-то он доставляет неудобства: ему никто не говорил, что он мешает либо что-то ломает. Не встречались пока такие животные, которые могли бы сделать слону замечание воспитательного характера.
Так и сегодня, взобравшись на холм, с вершины которого бил ключ и срывался вниз ручьем-змейкой, слон, как обычно, бестактно вклинился в команду бобслеистов, состоявшую из довольно крепких малых: бородавочника, антилопы-гну, буйвола и носорога. Лефа стал членом команды обычным способом – никого не спрашивая, невзирая на то, что боб не мог вместить его не очень-то тонкий зад. Носорог вежливо уступил ему свое место разгоняющего, с грустью в последний раз провожая свой боб.
Не имея льда в Африке, звери устроили желоб между берегами ручья: его быстрая струя зигзагами скользила по склону между камнями. После разгона, взгромоздясь не только на боб, но и на членов команды, которые, кряхтя, уперлись мордами в пол, Лефа трубил: «Оооооо!!!». Это походило на спуск по трубе в аквапарках. Не имея ни малейшего представления о маневрировании телом, переносе центра тяжести на поворотах, большой добряк на виражах трубил от восторга. После прохождения каждого изгиба скорость увеличивалась, а центробежная сила нарастала с геометрической прогрессией, так как боб разгонялся быстрее положенного, а слон давил на него своей тяжестью, сильно превышающей гарантийную нагрузку. И вот на предпоследнем повороте боб затрещал и разлетелся по желобу, а все остальные бобслеисты вылетели из него, словно игрушки из новогодней хлопушки, и их тела забарабанили о крутые берега ручья. Лефа же при этом выбил несколько массивных камней, которые, упав в ручей, перегородили его течение, образовав дамбу и перекат. В общем, желоб вышел из эксплуатации и требовал нескольких дней ремонта. «Да еще какого ремонта!..» – чесал затылок носорог, наблюдавший сверху за фейерверком от разлетающегося его любимого, им же сконструированного боба, в который он так нежно вложил душу.
– Ну вот и при… при… при… при-при-приехали! – заикаясь, еле выговорил Борданучи, бородавочник.
– Сто-сто говорись? – толком не слыша, спросил его буйвол Буля, рот и уши которого были забиты песком и галечником.
– Да ладно, ребята, падения нас только закаляют, как говорил летающий пушистый зверек! Ну, упало пару камушков, – стал поддерживать их Лефа.
– Да уж, кто не познал боли падений, тот не поймет восторженного чувства возвышения, – поддерживая беседу, с легким чувством сарказма проговорил Гну. – Да мы тут каждый день падаем и разбиваем вдребезги ЕДИНСТВЕННЫЙ боб! Подумаешь, потом нам его делать недели две. А желоб вообще после каждой попытки ремонтируем, чтобы ощутить действительную боль утрат спортивного снаряда, над которым носорог Горонос корпел десять дней. Подумаешь, мы тренироваться не будем, вместо этого неделю будем восстанавливать все разрушения, ведь нам не привыкать, правильно, ребята!? – ища поддержку, обратился он к Борданучи и Булю.
– Фейчас как фледует прочуфтфуем падение, фтобы потом, мофет быть, фкуфить флавость победы, – уже безнадежно-мечтательно ответил Буля, выплевывая до сих пор песок и гальку изо рта.
Лефа внимательно и удивленно слушал парнокопытных, наблюдая их впервые в таком ворчливом настроении. Хотя на словах не говорилось, что что-то пошло не по плану, интонации рогатых и клыкастых порождали в нем неловкость от того, что он действительно что-то сделал не так. От этой неловкости появилось некое необъяснимое для Лефы, слегка неприятное ощущение, которое мы называем стыдом, но слон, по своему простодушию, не знал такого слова. Так же он не задумывался, что причинил неудобство собратьям или поставил их в неловкое положение, пусть и по неосторожности и без злого умысла, но это совсем не радовало его товарищей. Скорейшее переключение на что-нибудь другое облегчало его состояние. Он был эгоистом, но, правда, не знал и об этом. Наверное, если бы кто-то ему объяснил, он бы так не поступал. Нет, Лефа не родился эгоистом, скорее всего, эгоизм в силу жизненных обстоятельств зародился и прижился в нем.
Так и сейчас – он отвел взгляд в сторону долины, где труженики-термиты воздвигали сеть горных массивов для различных прыжков на лыжах: фристайла, сноуборда, трамплина. При этом взгляд нашего добряка привлекла самая большая возвышенность, с которой прыгали и тренировались животные.
– Ну и ну, мне бы так! – подхватил Лефа и, ни с кем не попрощавшись и не принося извинений, уже увлеченный новой идеей, чуть ли не вприпрыжку, размахивая хоботом и мотая головой с огромными ушами, побежал в сторону летающих меньших собратьев, оставляя команду бобслеистов со своими заботами и мыслями о решении проблем, которые он же и создал, сломав им боб и желоб.
– Иди с богом, Лефа, удачи тебе! – кричала вслед вся бобслейная команда и, повернувшись к внезапно появившимся «легким неполадкам» и осмысляя, что нужно делать, чуть ли не в унисон проговорили вполголоса: «И нам всем удачи и терпения».
А Лефа, с обыкновенным душевным спокойствием, поднимался в гору, чтобы осуществить первый в своей жизни прыжок с трамплина. А поскольку он забегал на гору, мотая головой (но не в приступе ярости, а от нахлынувшего после спуска с холма прекрасного настроения), все представители местной фауны разбегались, разлетались и расползались от него подальше.
– Сейчас я произведу фурор! – трубил Лефа, поднимаясь выше в гору. Его не беспокоило состояние потревоженных им земляков, его занимало только ощущение полета.
Там, на самом верху, он каким-то чудесным образом нашел лыжи своего размера, видимо, стоявшие в качестве постамента и потому сооруженные такими большими, чтобы все их видели. Напялив эти лыжи на себя, Лефа принял указанную на стенде стойку и начал свой незабываемый спуск, перефразировав известную фразу «рожденный ползать летать не может», видимо, по глубокому непониманию ее смысла в «только рожденный ползать летать не может», и устремился вниз. Ну, а что было дальше, мы уже знаем.
Видимо, Лефа был единственным представителем африканских слонов, который проживал в северной части Африки. Раньше он выступал в цирке, но был им потерян в этом районе, оставшись проживать с другими млекопитающими, птицами и насекомыми. А так как он был единственным представителем своего рода, то все, конечно, относились к нему снисходительно, может быть, поэтому в нем и развился такой эгоизм.
Вот и сейчас слон напевал себе под нос арию Мефистофеля, идя по оазису в нужном ему направлении, невзирая на то, что он сломал какое-то строение, заставил свернуть кого-то со своей тропы. Откуда слоны знают, в каком направлении необходимо двигаться, не знает точно никто. Но ему нужно было пройти определенное количество километров, чтобы посетить своего дальнего родственника Жужика, о котором шла слава по всей Африке, что он очень быстрый и ловкий конькобежец – шорт-трекер, и равных ему нет. Само слово «шорт-трек» Лефе, конечно, ни о чем не говорило, но он точно знал: если у родственника получилось, то и у него получится занять достойное место в этом виде спорта.
Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но никак не наоборот, но вот наконец слон дошел до большого соленого озера, целиком покрытого плотным слоем соли, выступающей в качестве льда, на котором уже тренировались конькобежцы. По большому кругу раскатывались страусы, гепарды, зебры, окапи, гиеновидные собаки, большой куду и геренук, но Жужика среди них не было. Рассматривая медленные аккуратные движения спортсменов, которые раскатывались по соли (хочется сказать «по льду», уж так она похожа на лед, когда плотная), Лефа не увидел никакой сложности в их движениях: «Все то же самое, как прыгать с трамплина, – думал он, – согнуть корпус параллельно плоскости, на которой стоишь, согнуть в коленях конечности – лишь переставляй себе ноги и все».
