Kitabı oku: ««ОООООО»», sayfa 4

– Стефалд, это Опосскунсович из Северной Америки, жертва генетической ошибки, – отозвался на ситуацию галантный Жужик.

– Понятно, понаехали тут, – не оборачиваясь на обращение, ответил Стефалд. Встав по привычке на четыре лапы, раскачиваясь и подпрыгивая с высоко поднятым задом, так как на задних лапах были коньки, он побежал догонять свою команду, которая уже цепочкой заворачивала в находящуюся неподалеку пещеру, над входом которой было написано: «Тренерская Раздевалка» (видимо, в нужном месте забыли поставить точку).

– Как-как ты его назвал? – тут же придя в себя, спросил Крутыш у Жужика. – Это знаменитый бесстрашный Стефалд, который сражается с семью львами и отважно кидается на леопардов, это тот, который вообще ничего-ничего не боится?

– Ну, не с семью, конечно, – указывал всей мимикой на себя слон, влившись в беседу, – но сражаться может.

Пока между Крутышом и Лефой происходил диалог о личности Стефалда и о том, где правда, а где вымысел, Жужик уже успел надеть коньки и заскользить по внутреннему периметру хоккейной площадки. Увидев это, оба закончили разговор и поспешили тоже выйти на лед. Лефа, уже наученный горьким опытом, ступил на лед очень аккуратно, чего не сделал Крутыш, который уже шлепнулся и, распластавшись, покатился к воротам. Лефа также последовал за ним, семеня ступнями. Дойдя до ворот, он присел на лед и облокотился на ворота, сделавшись вальяжным отдыхающим туристом на горном курорте. Крутыш, встав на носочки задних лапок, пытался посмотреть в сторону тренерской раздевалки, не вышел ли оттуда Стефалд. Но из-за высокого борта не было видно пещеру, поэтому время от времени он стал даже прыгать. Но и это ему не помогало. Жужик же, дорвавшись до льда, катался кругами вокруг своих соплеменников.

Горный воздух, яркое солнце, монотонные механические звуки скользящих коньков, иногда глухие звуки из пещеры, доносившиеся до ушей Лефы, опустили его веки и большую голову. Ведь он за последнее время устал, переплывая пролив туда и обратно, пройдя сотни километров и получив массу впечатлений. Гигант погружался в сладкий безмятежный сон.

Крутыш не находил себе места, он то вставал на задние лапки, то, глядя на Лефу, тоже пытался уснуть, то подскакивал, то подпрыгивал, ведь он с рождения боролся со своим недугом – от страха выпадать в аут. Он пытался, но ничего не мог поделать: страх был бессознательный, и контролировать его он не мог. Уже находясь в Африке, он слышал о Стефалде. До его ума не доходило, как зверек, чуть больше его в размерах, без раздумья кидается в драку с тем, кто смеет на него напасть, и дает отпор любому, кто пытается обидеть его или его семью. Он даже слышал историю, как на него напали семь огромных львов, но в этом сражении Стефалд кидался на всех, поцарапал и покусал их так, что хищники бежали с поля боя, а Стефалд их преследовал. Яркие образы доблестных сражений разыгрывались в маленькой голове Крутыша и так на него влияли, что он перед варанами представлял себя Стефалдом с грозным оскалом на морде. Но увы, это было лишь его воображение. Доставшийся ему, видимо, от мамы широкий улыбающийся рот выражал не угрозу, а напротив, добросердечную улыбку. Поэтому вараны не замечали его свирепый вид и относились к нему с безразличием, продолжая как ни в чем не бывало свою охоту. Мысли о том, почему они его не боятся, не успевали зародиться в полушариях нашего героя, так как врожденный страх, доселе не изученный наукой, подкатывал из глубин его психики и парализовывал Крутыша от кончиков ушей до пяточек. А что происходило дальше, читатель уже знает. Скажем, как говорят в народе: «Гены пальцем не раздавишь».

Но вот в калитке борта показались входившие на лед друг за другом звери, начиная раскатку на площадке. Крутыш, засуетившись, прошмыгнув между некоторыми, все же нарвался на силовой прием и вылетел пулей за борт. Однако, преодолев неприятности, он высунул свою крысиную мордочку и начал высматривать Стефалда. Тот быстро показался среди массивных, снующих на скоростях хоккеистов.

– А где ворота? – вдруг вскрикнул медоед.

Из ниоткуда, как в сказке, вынырнул Жужик и, приблизившись к уху медоеда, что-то нашептал ему. Стефалд, прислушиваясь, кивал головой, соглашаясь со всем, что он говорил. После того, как Жужик отъехал, Стефалд подал знак, и все подъехали к капитану, образовав плотный замкнутый круг. Что там происходило, Крутышу не было ни слышно, ни видно. Как внезапно образовался круг из спортсменов – так же внезапно он и распался. На льду появилось множество мелких плоских камней в виде плисточек. Все начали накатывать там, где сидел, видя свои прекрасные сны, Лефа, и при помощи своеобразных клюшек начали накидывать один за одним эти камни в слона.

А Лефе снился сон – его детство, когда он играл с другими зверушками в игру «подтолкушки», и почему-то он во сне все время голил и отворачивался от них, а они тыкали его большим пальцем, а после, повернувшись, он должен был угадать, кто его подтолкнул. Когда он поворачивался к ним лицом, то видел их задорные смеющиеся мордочки, вытянутые большие и указательные пальцы… Глаза у всех были озорные, и по взгляду он не мог определить, кто бы это мог сделать. Но главное, что вводило его в замешательство, это факт, что его толкают то в один бок, то в другой. И он вроде бы видел всех перед собой, и лапы их тоже, но толчки продолжались, он ничего не понимал, и всем от этого становилось веселей и веселей, и Лефа начал ухмыляться от каждого тычка, а потом тоже смеяться от такой забавной ситуации.

Наяву же звери пытались пробить внезапно появившегося для них гипервратаря. Видя, что Лефе все равно, и даже когда он спит, ворота пробить не представляется возможным, они стали после каждого броска смеяться над этой ситуацией, а когда Лефа после каждого попадания начинал хихикать, то все сначала улыбались, а потом исходили от смеха. Особенно надрывала живот гиена: упав на лед на четвереньки, она стала ползать, закатываясь своим заразительным смехом.

От такого радостного веселья поневоле может проснуться кто угодно, и Лефа был не исключением. Пробудившись, он воочию увидел всех тех, кто играл с ним во сне, только все они стояли поодаль, а кто-то лежал, ухахатываясь. Лефа тоже смеялся, не понимая, от чего. Но смех был такой заразительный, что не оставлял никого равнодушным. Даже суровый Стефалд смеялся, также не зная, от чего.

Глава 3. Если вдруг оказался друг

Примерно в то же самое время в Южной Америке, где-то в Андах, сформировался центр по подготовке спортсменов. У подножия одного из горных хребтов обезьяны разных видов катали камни по льду и какими-то палками наподобие швабр с неимоверным усердием терли перед камнем лед, когда тот катился к скоплению других камней, находившихся от них в нескольких десятках метров. При этом тот, кто кидал камень, после броска строил гримасы, подпрыгивал и издавал нечленораздельные звуки, с воплями кусал свои же руки, после чего неимоверно подскакивал. За повадками обезьян и так интересно наблюдать, но когда они начинают переживать в азарте, то их физиономии выражают такое, что их облик описать становится весьма затруднительно.

Около них на бревне сидел ленивец и о чем-то любезно рассказывал черепахам, которые пристально на него смотрели своими невыразительными взглядами и внимательно слушали. Ленивец медленно выговаривал слова, но и черепахи не торопились куда-либо, поэтому не перебивали его. При этом они иногда поворачивали свои головы в сторону обезьян, которые бросив камень, демонстрировали очередной этюд, только без музыкального сопровождения. Каждый раз звуки были разные как по тональности, так и по частоте, что и мотивировало слушавших оборачиваться в их сторону и с недоумением смотреть на следующие пантомимы.

Время от времени мимо пробегала еще группа спортсменов, создавая небольшое дуновение воздуха и завихрение снега, который медленно оседал на их вытянутых шеях. Ни черепахи, ни ленивец не успевали проследить взглядами за лыжниками. Когда они поворачивали головы туда, откуда происходил звук скользящих лыж, там уже никого не было, а когда поворачивались в другую сторону, ожидая увидеть лыжников там, то снова никого не видели. Поэтому интерес захватывал их с еще большей силой, и они задавались вопросом: «Ну что это там такое?»

На склоне горы у этого же подножия большой муравьед спускался вниз и, зачем-то вытаскивая кактусы из снега, перемещал их, приставляя ближе друг к другу. Кактусы, конечно, там не росли, а кем-то были поставлены, а вернее, воткнуты в снег.

– С этой системой я и сам стану, как кактус, – бубнил себе под нос муравьед. Действительно, его пушистый хвост походил на кактус, но только черного цвета. Дойдя до места, где велась тренировка по керлингу, он присел на то же бревно, на котором восседал ленивец, продолжавший упоительно повествовать внемлющим слушателям.

Сказания его были о спортивных состязаниях и о том, что он тоже когда-нибудь займет свое почетное место в команде, обязательно пригодится и без его участия невозможно будет обойтись, и что черепахи тоже будут вовлечены в процесс покорения спортивных вершин. Он говорил им, ссылаясь на воздушного зверька, спустившегося к ним когда-то с неба. Невольно муравьед стал слушателем этих баек и через некоторое время неоднозначно посмотрел в сторону рассказчика, окинув его взглядом с ног до головы, после чего, цокая и мотая головой, иронично высказался: «Да, с такими скороходами весь пьедестал будет наш!»

– Зря вы ерничаете, господин муравьед, ибо только вера в себя заставляет нас идти вперед и побеждать, – повернувшись к нему, с пафосом парировал ленивец.

Начавшуюся дискуссию прервал оклик с вершины горы, куда, как вы еще, может быть, не поняли, устремили свои взгляды новоявленные спортсмены. Какая-то черная точка на белом снегу, объезжая расставленные кактусы, скатывалась вниз. Понаблюдав некоторое время за данным явлением, муравьед вновь повернулся к лектору, поскольку его стали занимать, уж не знаю чем, эти блистательные фразы о вере в себя. Все остальные также повернулись к ленивцу, поскольку, видимо, такое событие, как спуск с вершины, они видели не раз.

– Ну что вы, милейшая, я не настолько быстр, как вам кажется, – обратился ленивец к одной из черепах. Видимо, обсуждение скоростных качеств ленивца началось задолго до того, как беседа была прервана озорным окликом с горы.

– Да ты для нее просто спринтер, поскольку только тебя она может заметить, а остальных не успевает, – продолжал подкалывать муравьед, говоря о черепашке. – Но не переживайте, скоро зооспортивные игры, ребята. Поедете туда в качестве группы поддержки.

– Кстати, скоро состязания, и они будут проходить в Новой Зеландии, а как вообще туда добраться? – не обращая внимания на колкости муравьеда, беседовали между собой черепахи, обсуждая уже светскую жизнь, что царит вокруг соревнований. Животное с пышным хвостом стало им неинтересно. Однако и эта миролюбивая беседа прервалась, но только уже от стона самого муравьеда, который, онемев и вытаращив маленькие глаза, застыл в ужасной гримасе. Он показывал длинными изогнутыми когтями в сторону горы. Все сначала направили взгляды туда, куда указывали кончики его когтей, но, не увидев там ничего необычного, кроме рядом стоящих соплеменников, посмотрели в ту сторону, куда смотрел сам муравьед.

Со склона горы к ним приближалась на жуткой скорости бесформенная зеленая масса. Все обезьяны засуетились, издавая крики тревоги. За ними в панике заметались по площадке все остальные. Спрятаться было негде – ровная снежная пустошь не предоставляла такой возможности. Все стало походить на муравейник, в суете невозможно было понять, кто, куда и зачем бежит. На этом фоне выделялся только ленивец, который бежал во весь опор на всех четырех лапах. Выделялся он потому, что создавшееся вокруг него движение, которое можно было охарактеризовать как броуновское, огибало его, и он никак не попадал в скоростной режим.

Зеленое нечто приближалось, ревело, рычало и практически уже наехало на спортсменов, но вдруг из-под него стал вылетать снег, образуя снежную туманность, в которой ничего не было видно. На спортивный лагерь опустилась белая мгла, и все затихло, как будто белое безмолвие поглотило наших новых героев. Кристаллики снега осели так же резко, как и поднялись. Словно после фокуса ландшафт местности изменился: на месте, где проходил тренировочный процесс, выросло странное дерево. Оно было без листьев, неказистое, с растущими во все стороны ветвями, которые заканчивались корявыми пятилучьями. Само дерево, как ни странно, неравномерно дышало. На одной из верхних ветвей висел в свойственной ему позе ленивец, склоняя дерево своим весом, отчего оно не скрипело, а почему-то кряхтело. Как он туда попал за такое короткое время, одному богу было известно. Из-за комля дерева на ветру развевалось что-то пушистое, явно похожее на хвост. Рядом лежало зеленое нечто и издавало стонущие жалобные звуки.

– Будь проклята эта бразильская система! Мурик, я же тебя просил ставить кактусы через шесть прыжков, а не через шесть шагов, а ты что сделал? – страдающе говорило зеленое нечто. Поскольку голос уж очень походил на речь пантеры, дерево стало поворачиваться и показало свои таинственные слагаемые: основание составлял муравьед, на котором верхом восседали обезьяны, друг на друге. С раскрытыми от удивления ртами они внимательно смотрели на зеленую колючую кучу. Теперь все становилось понятно, за исключением того, как Леня, ленивец, оказался за такое короткое время на самой верхней ветке. От такого поворота гимнастическая фигура стала еще больше крениться в ту сторону, где висел Леня.

– Отцепись, – прозвучал истошный голос, видимо, обращаясь к Лене.

– Ни за что, – отвечал Леня.

– Отцепите его уже! Что вы стоите? – сказала самая верхняя обезьяна.

– Как мы его отцепим, если ты на нас сидишь?

– Руками, своими руками!

И длиннющие руки потянулись со всех сторон отцеплять с ветки Леню.

Во время этого процесса, который можно было охарактеризовать как «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», происходила беседа двух товарищей, Мурика и пантеры Панты:

– Я и так прыгал, как мог, но только ты, наверное, мерил по своим прыжкам, а не по моим. Мы же не договорились с тобой, какие шесть прыжков, – оправдывался неловко Мурик, не без сострадания глядя на Панту. Чувство вины начинало подтачивать его, и в этой болезненной ситуации несвойственное ему чувство жалости проникло в душу, на что муравьед незамедлительно отреагировал и начал двигаться в сторону Панты. Внезапно возведенная конструкция развалилась, как карточный домик. Скоординированным и проворным обезьянам не составило труда приземлиться на ноги, а вот Леня, вцепившись в одну из рук, которая для него была веткой, так и не отпускал ее, вися вниз головой.

Вся группа обезьян, видя, как Мурик, колясь об иглы кактусов, суетливо отдергивал одно растение за другим, принялась помогать ему вызволять Панту из зелено-колючего плена. Когда пантеру очистили от кактусов, и она медленными, но точными движениями терпеливо вытаскивала из себя обломленные иглы, раздался протяжный воинствующий клич. Видимо, Леня все же отцепился или его удалось отцепить и ему рассказали, что Панте нужна помощь, поэтому он, можно сказать, галопом спешил на помощь Панте, возвещая о своем скором приближении.

Тут мимо них пробежал дикобраз, от вида которого Панту подбросило и началась непроизвольная икота. Дикобраз, как обычно, ничего не замечая, выбежал на так называемое стрельбище и посмотрел на свои песочные часы, а потом вдаль. Из-за возвышенности, огибая ее, показался нанду, позади бежал альпака. Они неслись на приличной скорости, причем на лыжах. Все пристально следили за гонкой: на стрельбище всегда царило волнительное напряжение во время поражений мишеней биатлонистами. Мишени в виде небольших чурбачков располагались на стоявших поодаль валунах.

Когда к месту изготовки для поражения мишеней подъехал нанду, он так тяжело дышал, что его маленькая голова на длинной шее болталась, словно на ветру. Но он резко успокоился и снял лыжу со своей правой лапы. Подняв лапу параллельно земле в сторону мишени, он прижался головой к бедру, закрыв один глаз, потом открыл и закрыл другой, не помня, каким же глазом нужно прицеливаться. Расположение мишени менялось относительно его ноги, появляясь то слева, то справа. Не поймав в перекрестие мишень, нанду, причудливым образом вскинув крыло вверх, откуда-то из-под полы своего оперенья достал трубку, которую ловким движением прикрепил к когтистой лапе. Однако мишень упорно не появлялась в трубке, поскольку от столь стремительного забега нога нанду ходила из стороны в сторону. Но как только показалась в перекрестие мишень, нанду, не раздумывая, в один прием поменял положение ног: прицельная нога стала опорной, а из опорной ловким движением вылетел снежок. Он пролетел чуть ниже мишени и образцово-красочно, подобно маленькому хлопку, оставил на камне белоснежную отметину. Среди зрителей подобно эху пронеслось: «Уух».

– О, мама мия!!! – схватившись за голову, склонился к земле дикобраз, как это делают обычно футболисты, которые не попадают в ворота, когда они пустые. При этом иглы дикобраза распушились, отчего у Панты возобновилась прошедшая икота. Икота совпадала с тактом метаний нанду, который так и не мог попасть в мишень и все время мазал на шесть часов.

– Курок дергает, плавнее нужно нажимать, ствол ныряет, – словно мастер, заявил Леня. – Или на пару делений нужно планку поднять, – продолжал он комментировать метание нанду.

Дикобраз повернулся к комментатору и неодобрительно посмотрел. Не выдержав такой взгляд, Леня возвел глаза к небу, как будто не из его уст изливались комментарии. Но тут в сектор для метания подбежал альпака, которому было легче, поскольку он мог и целиться, и метать одновременно. Он тоже примостил к своему копыту странную трубочку и через нее прицеливался к мишеням. Но после его бросков так и не удалось не то, что найти место, куда попал снежок, но и понять, куда он его запулил, поскольку пространство впереди никаких признаков полета снежков не содержало. Это было не «молоко», как говорят стрелки, а за пределами «молока». Зрители молчали, недоуменно смотря вдаль, поскольку их ожидания услышать хоть какой-то хлопок устремились в бесконечность.

– А у этого дуло раздуто, наверное, – неугомонно продолжал комментировать Леня.

Все присутствующие уставились на него: эти слова либо были им не знакомы, либо ассоциировались с самым главным врагом – охотником. После такой чистой стрельбы-метания дикобраз, соединив пальцы передних лап в пучок, обратился к Лене, используя только ему понятные «дикообразные» диалекты. Можно было понять лишь, что речь была очень эмоциональна. Выпалив таким образом все, что он хотел сказать, дикобраз еще раз вдохнул воздух, видимо, для новой партии изречений. Но вдыхаемый им воздух остудил его, и поэтому, махнув рукой, он повернулся в сторону стрельбища.

Расстреляв весь свой боевой комплект и не поразив ни одной мишени, спортсмены принялись наматывать штрафные круги. К этому времени как-то незаметно на третий огневой рубеж подкатился тапир. Он спокойным движением оперся на все четыре конечности и из хоботка, как из пулемета, расстрелял снежками все стоявшие мишени, прихватив даже чужие. Все зрители зааплодировали столь блистательному выступлению, на что тапир, поклонившись своим почитателям, скрылся за поворотом также незаметно, как и появился. Альпака и нанду все еще наматывали круги, а когда стрельбище опустело, обезьянки Тити, Саки, Уакери, Капуцин и Тамарин взялись за свои камни и вновь продолжили тренировки. Они, как обычно, катали камни по льду, пытаясь как можно ближе поставить их к центру круга. Катнув один из камней, Тити по-прежнему издавала истошные звуки, как будто криком можно было что-то изменить. Однако камень стал странно себя вести. Сначала он без каких-либо причин стал объезжать другие камни не там, где Саки и Капуцин натирали место для движения, а потом, и вовсе прокатившись по внешнему кругу, откатывались назад, в ту сторону, откуда прикатились.

Глядя на это, Тити недоумевающе почесала затылок, а Саки и Капуцин после таких виражей, вытаращившись, с изумлением смотрели на Тити. Тамарин подошел к другому камню и не совсем уверенно взял его в руки, катнул, как всегда, в сторону других камней, находившихся около круга. На сей раз бросок был совершен в тишине. Камень проделал абсолютно такую же траекторию и остановился около предыдущего. Удивление и даже изумление на лицах приматов проявились еще очевиднее. Саки катнул еще один камень, который проделал то же самое, но, приблизившись к остальным, резко замедлился, а потом поступательными движениями втиснулся между ними, будто занимая свое, определенное место. На это обратил внимание и Леня, которого заинтересовала тишина у керлингистов. Он медленно, в своей манере, подошел к обезьянам, взял лежавший камень, приподнял его и посмотрел с обратной стороны, но тут же от испуга отдернул голову и руку, выронив камушек. Из упавшего камня показались сначала лапки, а потом черепашья голова. Черепашка пыталась встать, так как лежала на спине.

– Леня, Леня, – взахлеб бормотала черепашка. – Ты жив, ты жив!..

Леня отреагировал на знакомый голос, но его мозг не смог так быстро перестроиться, когда из камня стала проявляться фигура его подруги-слушательницы. «А не галлюцинация ли это на фоне недавно перенесенного стресса?» – подумал грешным делом Леня и, помотав головой, словно вытряхивая изображения из своего сознания, стал интенсивно тереть глаза. Нет, мираж не рассеивался, по-прежнему слышались бормотания его подруги, а ее лапки гребли воздух. На мордочке Лени нарисовалась сконфуженность. Из-под ног доносились голоса. Посмотрев вниз, он увидел вместо камней черепашек, которые взывали к нему как спасителю и вызволителю.

Приобретя столь убедительную популярность, Леня преисполнился гордости, но еще не совсем, поскольку был занят тем, что поднимал упавшую черепашку. Около Лени уже толпилась вся команда обезьян, поднимая то камни, то черепашек, примеряя их в руках, взвешивая и осматривая, при этом что-то коллективно обсуждая на понятном только им обезьяньем языке.

В это время на одинокой доске зигзагообразно скатился к ним броненосец, следуя по пути Панты.

– Привет, братья, еду, смотрю сверху, тут у вас то переполох, то затишье. Думаю, что за шум, а драки нету, дай, думаю, докачусь, – обратился он к присутствующим.

– Привет, Броня, да какие тут тренировки, – отвечал ему Муря. – То кактусы катятся, то камни, куда их несет нелегкая, скоро горы покатятся – дотренировались уже. А все это бразильская система.

– Ну вы и натренировались, у вас уже и камни поехали, и кактусы? Ну вы, блин, даете, – немного удивленно произнес Броня. – Камни в горах понятно, как двигаются – камнепады бывают, обвалы, землетрясение, в конце концов. А как вы дошли до того, чтобы кактусы у вас задвигались?

– Легко! Главное – использовать бразильскую систему, – ответил Мурик и указал на лежавшую Панту, которая по-прежнему вытаскивала иголки кактуса из своей мордашки.

Броня посмотрел внимательно на Панту, но пока ничего не понимал. В его голове вертелся вопрос: «При чем тут кактусы и Панта?»

– Жалко, что у меня нет такой шкуры, – откликнулась Панта, пытаясь перевести разговор, потому что понимала, что речь о ней. – Можно было бы рискнуть и через четыре прыжка поставить кактусы.

Броня грешным делом подумал, что Панта захотела снять с него шкуру, и, слегка побледнев, инстинктивно стал сворачиваться в клубок. Мурик постучал когтями по броне и, приведя броненосца в чувство, поведал, как Панта решила выстроить вместо барьерных флажков кактусы, чтобы было больше стимула их не задевать. Но так как они не оговорили, через какие шесть прыжков нужно было их выставить, система дала сбой, и практически все колючки, нанизавшись на Панту, съехали с горы вместе с ней.

– Так вот, как только кактусы двинулись на нас, началось и наше движение, от которого, как мы все полагаем, создалось такое завихрение, что Леню занесло на самую макушку дерева, от которой он не мог отцепиться. Другого объяснения я не нахожу, – весело рассказывал о недавних событиях Мурик. – Ну, а потом камни начали катиться, куда им заблагорассудится, – и он рассказал, как черепашки притворились камнями во время нашествия на лагерь кактусов.

– Это сейчас смешно, а тогда было не до смеха, – присоединился к ним Леня. – И вообще, пора отправляться вниз к морю, а то, пока доползем до моря, настанет зима.

– Вы можете отправляться прямо сейчас, коллега, к зиме как раз дойдете, – отозвался на предложение дикобраз.

– Нет, его нельзя отпускать, – присоединилась к беседе Панта, – он у нас сейчас является центральным сервис-зверем. Кто будет правильно лыжи смазывать, коньки точить, дуло чистить, чтобы не раздувало?

Панта слегка подшучивала, но в ее словах была доля правды. Дело в том, что на тренерском совете было принято решение взять для команды не сервисмена, как обычно называют в человеческом сообществе сотрудника, а сервис-зверя, а также психолога команды. Лучшей кандидатуры, чем Леня, не нашлось: в силу своего одержимого желания принять хоть какое-то участие в играх он интересовался всеми техническими спортивными достижениями. Он кое-что знал из истории спорта, а его плавные медлительные движения хорошо успокаивали зверьков-спортсменов. Леня обладал неповторимым характером. Он никогда не обижался на уколы или поддевки, скорее всего, он их вовсе не замечал. Для него они не были чем-то задевающим. Он был любознательным, вдумчивым, часто фантазировал, благо, для этого у него хватало времени. Он любил давать советы и полагал, что этим помогает товарищам.

Проблема Лени заключалась в том, что хоть он и обладал знаниями, они были поверхностными, как в поговорке: «Слышал звон, да не знает, где он». Свои так называемые теоретические познания он никогда не применял практически, поэтому не мог знать, правдива ли информация, применима ли она в конкретном случае, соотносится ли вообще с ситуацией. Обычными его слушателями были те, кто и сами, с практической точки зрения, ничего не делали и ограничивались, как им казалось, великими рассуждениями, получая от этого удовлетворение.

Так получилось и при метании снежков. Леня где-то от кого-то слышал о стрельбе в биатлоне и решил применить свои знания в качестве советов. Но он не учел, что зверушки не стреляли, а метали снежки, и, скорее всего, все те правила, которые действовали при стрельбе, здесь не работали, поскольку не было ни винтовки, ни курка, ни дула, и теперь, видимо, из-за этих советов над ним будут подшучивать. Но все его поступки были искренними, с желанием помочь, и это не могло не подкупать его оппонентов. И сейчас он, услышав, что его берут в сборную Южной Америки в качестве сервис-зверя, который должен следить за инвентарем, разлился в широчайшей улыбке. Его душу наполнила огромная радость, так как он в глубине души точно знал, что он должен где-то пригодиться и может внести свою лепту в будущие победы. И вот он, шанс, – судьба ему его предоставила, и он должен на деле доказать, что он что-то значит. Но, взяв себя в руки, Леня решил перепроверить и спросил: «Шутить изволите?»

– Какие тут шутки, – ответил дикобраз, смотря на свои песочные часы, – от всего тренерского совета я должен вам сообщить: так как соревнования не за горами, а горы впереди нас, то для быстрой нашей доставки к играм ты должен договориться с правителями верховного мира о наших перелетах.

– Я? Как я? Так – это как? Как это так?.. Это… – Леня замешкался. В нем перемешались радостные чувства и страх перед правителями верховного мира – так называли андских кондоров, самых больших в мире летающих птиц. И вдруг чувство отчаяния посетило его от мысли, что он не справится с такой задачей и не проявит свою значимость.

Панта, видя это, решил в шутливой форме поддержать Леню:

– Если ты не договоришься, то тебе придется ковылять пешком – так наковыляешься, что дуло раздуть может.

– Какое дуло? Вы хоть понимаете, где я живу, а где кондоры? Если я их и видел, то высоко в небе, – говорил Леня, пытаясь не брать на себя столь ответственную роль.

– А ты, когда договариваться будешь, главное, курок не дергай, а то ствол нырять начнет, – поддержал Панту дикобраз. – Кто кроме тебя может так забалтывать и при этом так мило улыбаться?

– Какой курок? – не слыша в свой адрес оды, отвечал опешивший Леня.

– Я помогу тебе добраться до них, но договариваться будешь сам. У меня нет такой способности забалтывать, как ты это умеешь, – поддержал его Броня. – Я слышал, что они едят только падаль, но как-то не уверен. Там, повыше, они летают выше гор, почти около солнца. А когда спускаешься вниз на скейтборде в солнечную погоду, то, когда кондор пролетает, ощущение такое, будто солнце скрылось за тучей. Такой вот он, большой-пребольшой. Если с ними договориться, они нас запросто доставят куда нужно.

– Я тоже пойду с тобой, а то вас одних отпускать опасно, прослежу хоть. Бог не выдаст, свинья не съест, – поддержал компанию Муря.

– Вот и отлично. У всех вас есть когти, они, как ледорубы. С такими когтями можно любые горы покорять и ледники, – заключил дикобраз.

Все – Муря, Броня и Леня – посмотрели одновременно на свои передние когти – они, действительно, были невероятных размеров по отношению к телу. Муравьед Муря вообще никогда не ходил на подушечках своих лап, а лишь на своих когтях.

– Договоритесь, чтобы они доставили нас ближе к морю, к Атлантическому океану, – с этими словами дикобраз залез в нору, из которой он постоянно вылезал со своими песочными часами.

– Видимо, там тренерский совет? – спросил Леня, мотнув головой в сторону исчезнувшего в недрах земли дикобраза. – Скоро мы узнаем и о спортивных комитетах, и о WADA. Эти хоть в горы посылают, – указал он на нору, – а те пошлют в неизвестном направлении. Начинается уже бюрократия, – вдохновился подбодренный товарищами Леня.

– Мурик, а как же наша система? – спросила муравьеда Панта.

– Тебе больничный на неделю, наверное, выпишут, еще неделю нужно будет лечиться от кактусофобии и иглофобии, у тебя же икота возникает, как только ты Дико увидишь – невольно подпрыгиваешь. А что, если вместо флажков еще что-нибудь колючее поставят? Так что лечись и отдыхай, друг мой, – ответил Муря. – Леня, а ты лучше залезай ко мне на спину, давно я не катал своих маленьких спиногрызов, которые остались на равнине, скучаю, – обратился он уже к ленивцу. Муравьеды действительно носят своих детей на спине до определенного возраста, в связи с чем им не привыкать катать кого-либо. Ленивца на спине муравьеда в природе, наверное, не встретишь, но в нашей сказке и не такое бывает.