Kitabı oku: «Через семь лет…», sayfa 2
– Понимаешь, нравится мне Лена…
Валька перебил:
– Все знают, кто кому нравится: тебе – Кнопка, Равиль спит и видит, как бы «со Светом» переспать, Кашира Алевтину обхаживает, Аркадию и Ремизову всё по барабану – у них невесты в Москве, а остальные запали на Дашку, но это дохлый номер. Уж с кем с кем, а с ней переспать точно не
удастся: сама по себе – недотрога, да ещё на пути к ней настоящий цербер в лице Алевтины. Кстати, с твоей Кнопкой тоже вряд ли что-нибудь выйдет – она на какого-то гонщика запала, и там любовь… Мне Светка сказала.
– Ты не мог бы заткнуться и послушать?! Про гонщика я знаю и спать с ней не собираюсь,.. то есть я бы конечно… Да не об этом речь. Она от этого «гонщика» на втором месяце…
И Тимофей поведал Вальке историю Лены. Тот озадаченно протянул:
– Во блин! И без аборта не обойтись и идти нельзя. А если к другому врачу, – но сам же себя оборвал, – да что это я, были бы варианты – она бы тебе не плакалась, а ты бы сейчас со мной не разговаривал. Ну давай думать! Значит, на самом деле нужно решить только одну проблему – нейтрализовать доктора. Ну так это просто! Подпольный аборт – это же уголовное дело. Если девочка придёт не одна, то побоится эта гнида что-то ещё делать, кроме операции. Да только, зуб даю, он ей сказал, чтобы приходила одна, и если вместе с ней заявится ещё кто-то, то он даже разговаривать не станет, скажет, что ошиблась дверью. Тут нужен какой-то хитрый ход… А знаешь что, узнай-ка у неё, как она к нему домой напросилась? Через кого?
Тимофей внимательно посмотрел другу в глаза:
– Дело говоришь. Как всё обставить – придумаем.
***
И они придумали. Тимофею пришлось два раза смотаться в Дмитров. В первый раз он пришёл в женскую консультацию. Подошёл к дверям кабинета, где принимала врач-гинеколог, определившая беременность у Лены, и, когда очередная пациентка покидала кабинет, заглянул туда и хорошенько запомнил врача. Затем встретил её после работы и, изображая деревенского парня, заговорил:
– Елена Сергеевна, мне бы поговорить с вами.
Она не удивилась – её часто вот так ловили мужья женщин, приходивших на консультацию. Особенно молодые. Поэтому, поправив очки, она строго, но в то же время доброжелательно сказала:
– Ваша жена была у меня на приёме? Ну и что же вы не пришли вместе с ней? Беременность – дело серьёзное, и нечего тут стесняться зайти в консультацию. Там бы и поговорили, и всё выяснили.
– Сеструха…
– Что?!
– Не жена у вас была, сеструха моя младшая. У неё … с этим,.. ну,.. с ребёнком всё нормально, только рожать ей нельзя.
Елена Сергеевна от удивления остановилась.
– Как её зовут?
– Лена Лыкова. Маленькая такая и трусливая, как стадо зайцев.
Она помнила эту девочку. Узнав, что беременна, та и вправду перепугалась не на шутку. Глаза наполнились слезами, она сунула кулачок в рот и сжала зубами, чтобы не разреветься в голос.
– Да, я её помню. Она мне всё рассказала. Я дала ей совет,.. хотя я против аборта: первая беременность – ей лучше родить.
– Нельзя ей сейчас. Я у вас время забираю? Если вы на автобус, то я провожу.
– Да нет, я тут живу недалеко, на Комсомольской, погода хорошая, прогуляюсь пешком. Провожайте.
И она направилась между деревьев парка к выходу на улицу.
– А вы её любите, – она запнулась, вспоминая его имя, и сообразила, что он не представился, – как вас зовут?
– Тимоха, Тимофей то есть. Да, а кто ж её любить-то будет. Мать вся замотанная: работа, дом, огород. Батя трезвый только на работе бывает. А дома как выпьет, на мать ругаться начинает, а Ленка ещё совсем малая была, а мать всегда защищать бросалась. Ну, батя за ремень – всыпать ей, чтоб не совалась. Та – бегом ко мне. А кто ещё отца остановит? Когда и я малой был – попадало обоим. А как вырос – так батя до меня добегал и успокаивался, знал, что я за малую и звездануть могу.
Елена Сергеевна, малая вам всё рассказала, только одно она Вам не сказала. Да, если в деревне узнают, то всё, кранты. Но это не всё. Есть один парень, наш, деревенский, он её любит давно, с мальства, она ещё совсем сыкушка была, лет тринадцати. Она в этого Гришку-гонщика… ну который ей ребёнка сделал, втюрилась, как сумасшедшая, совсем голову потеряла. Знаете – девки. Тут парень свой. Так нет нужен городской, да ещё хрен откуда, да взрослый. А тут, когда всё так обернулось, мозги-то у неё на место и встали. Она на Петьку теперь совсем по-другому смотрит. Ей бы замуж за него, да я не знаю, как он… если что узнает.
Елена Сергеевна, я может непонятно говорю, путано. Но Вы правильно угадали, я её, эту куклу малую, люблю, я за неё башку снесу – пусть потом сажают. Я как узнал – думал кончу этого гонщика. Я его подловил, когда они с Ленкой расстались, схватил за грудки. Он услышал, кто я и говорит: «Погоди, я тебе расскажу всё, потом бей». Ну и что, у него тоже крышу сорвало, когда он с ней познакомился. Да и по согласию всё было, и знала она, что у него жена и ребёнок.
Двинул я его в сердцах разок, он не обиделся, я ему сам руку подал. Он тоже за малую переживает. За что его бить? Он же её не насильничал.
Елена Сергеевна, врач-гинеколог с более чем двадцатилетним стажем, прекрасно знала нравы в окрестных деревнях. Историй всяких она навидалась немало: иной раз девочек после абортов или родов, когда ребёнок был «со стороны», приходилось прятать от родителей и помогать уехать насовсем. Помогали, как правило, её бывшие сокурсники,
работавшие, как и она, в районных поликлиниках. Устраивали девчонок на работу в колхозы или совхозы, то есть в те же деревни. И её всегда поражало это странное противоречие, которому она за двадцать лет работы так и не смогла найти объяснение: пришлую одинокую женщину с ребёнком сельчане привечали, жалели и всячески ей помогали.
Она с уважением посмотрела на Тимофея – в её практике почти не встречались родственники, готовые вот так беззаветно вступиться за совершившую ошибку девушку.
– Тимофей, простите, а с чем, собственно, вы пришли ко мне?
– Да тут такое дело, – он замялся, – словом, она не пойдёт, куда вы её послали.
– Я её никуда не посылала! – насторожилась Елена Сергеевна.
– Я понимаю, понимаю – про это и говорить-то вслух нельзя, но только малая никуда не пойдёт, будет плакать потихоньку, а потом как бы чего сама с собой не сделала.
– Вы что же хотите, чтобы я её уговорила?
– Не, ну что вы, малую я сам уговорю: меня-то она послушает. Только придётся её к самым дверям за руку подвести, чтоб эта трусиха по дороге не сбежала. Если меня там увидят, то, я так понимаю, даже дверь не откроют. Елена Сергеевна, я на колени встану, вы скажите… там, что мне шум совсем не нужен. Если Петька узнает… Я её на улице обожду, сколько нужно, на руках потом домой отнесу, если ей ходить нельзя.
И она ему поверила, и позвонила хирургу, и клятвенно заверила того, что брат пациентки абсолютно надёжен, и в подтверждение пересказала ему многое из сказок Тимофея.
А второй раз он приехал в Дмитров вместе с Леной, и когда она через пару часов вышла на улицу, вопросы можно было не задавать. Он по лицу увидел – порядок.
***
Валька был прав, утверждая, что Даша будоражила воображение сразу троих парней. Стоило ей появиться, их сердца почему-то сбивались с нормального ритма, а глаза загорались огнём… Может быть учащённое сердцебиение наблюдалось и без Дашиного присутствия, но доподлинно мне про то неизвестно… А известно лишь, что в случаях Сметаныча и Лёни Толмачёва огонь в глазах был всего лишь огнём вожделения. Валькин же случай был намного сложнее и, я бы сказал, безнадёжнее…
Он не понимал, почему сердце вдруг наполнялось нежностью и… жалостью, когда, например, видел, как ветер играет завитками её волос у висков или как она мило краснеет и прячет глаза, встретившись с ним взглядом. Когда же он ловил на своей «зеленоглазке» (ха! – на «своей»?!) сальные взгляды соперников, то всё внутри переворачивалось от ревности. Успокаивало лишь то, что эта недотрога не обращала ни малейшего внимания на все попытки подкатиться к ней или мгновенно принимала боевую стойку, когда её пытались погладить по голове, тронуть за руку, положить руку на плечо или обнять за талию. И хотя при этом у неё был вид рассерженной кошки, готовой кусаться и царапаться, Валька почему-то был уверен, что ни того ни другого она делать не станет.
Она ни с кем не кокетничала, как все остальные девушки, включая Алевтину, и вообще старалась не оставаться и не разговаривать ни с кем из парней наедине. Исключением был почему-то Кашира. С ним она не так дичилась и могла спокойно болтать с глазу на глаз. Да и то сказать, мало у какой особы женского пола (независимо от возраста) не заходилось в учащённом ритме сердечко, когда Мишка, широко улыбнувшись, ласково называл её «солнышко» и произносил, казалось бы, самые обычные слова, но у него они почему-то звучали как нежный и изысканный комплимент.
Как-то раз Тимофей с «ударной» бригадой вернулись с очередной «шабашки» довольно рано и с приличными деньгами. Спросив мнение остальных, решили устроить гулянку, но когда стали решать, что будут пить и есть, вперёд вдруг выступил Сметаныч:
– А давайте возьмём шампанского.
– И кто будет пить этот девчачий напиток? – скептически хмыкнул Аркаша-большой.
– Вот девочки и будут. И торт им нужно купить, и вообще – давайте устроим им праздник.
– Это за что? – опять возразил Аркаша. – Нет, я, вообще-то, не против – девчонки классные, свои, но за что?
– Ну хотя бы за то, что никто из нас, кроме особо непонятливых, ни разу не зависал над унитазом, как орёл над горной кручей, а мы здесь уже больше трёх недель, – пришёл на помощь Сметанычу Равиль.
– Это мало тебе, да?
В ответ раздался взрыв хохота.
Равиль говорил вот о чем.
***
Уже на второй день знакомства девчонки на раздаче почему-то не стали накладывать некоторым из ребят то, что они заказывали. Незаметно для остальной очереди качали головами «нет» и указывали глазами на другое блюдо. Все смекнули, что пытаются заказать что-то несъедобное, и согласились с выбором «поварёшек». Только Аркаша настоял на своём. В итоге все ели гороховый суп, котлеты с кашей и пили компот. А Аркадий – борщ, отварное мясо с картошкой-пюре и чай. Работать в тот день ему больше не пришлось – времени не было. А вечером Алевтина остановила Мишку, шедшего покурить:
– Угостишь сигаретой?
– Солнышко, – расплылся в улыбке Кашира. – Ты куришь?
Они вышли из подъезда.
– Давай отойдём немного в сторону, а то вахтерша увидит, я вообще-то не курю, просто четверг сегодня, – произнесла она загадочную фразу.
– Про четверг я понял – курение, а в другие дни у тебя что? – опять расплылся в улыбке Мишка, протягивая ей сигарету.
Алевтина в ответ и прикрыла ему рот ладошкой:
– Балабол, послушай меня и не прикуривай сам, я отдам тебе сигарету, мне только пару затяжек, – и она наклонилась к зажигалке, – вы в столовой не заказывайте ничего, девчонки вам сами положат. Мы почти все блюда получаем из Дмитровской кухни, а они нам присылают и вчерашнее, и позавчерашнее. Сами здесь готовим, только когда у них на
нас еды не хватает. Так девчонки вам будут давать только то, что приготовлено сегодня и из свежих продуктов. Усёк? И не болтайте про это никому. Как там, кстати, этот ваш упрямый-непонятливый?
– После обеда пронесло… мимо работы… прямо к унитазу, – расхохотался Кашира.
– Ну так ты меня понял.
Она вернула ему сигарету и пошла в общежитие.
***
Аркаша смущённо втянул голову в плечи:
– Да я что, я как все.
Тут в разговор вступил Лёня:
– А может вообще устроим дискотеку?
– Где? – спросил Тимофей. – Нас попрут из общаги, если мы шум устроим. Нас сейчас любят только потому, что у нас каждый вечер преферанс, а не пьянки с драками, криками, сломанной мебелью и проломленными стенами.
– Да прямо на канале, там, где эта полянка красивая. И от общаги далеко и лес густой со всех сторон. Я машину прикачу – будет свет и музыка.
Валька так и заскрипел зубами от зависти, что не ему в голову пришла такая шикарная идея. Теперь эти двое будут героями среди девчонок. И если бы просто среди девчонок – а то ведь… Валька ни секунды не сомневался, ради кого они всё это затеяли.
Он совсем извёлся от того, что Даша, казалось, вообще его не замечала. На других ребят эта дикарка реагировала хотя бы отрицательно, но, когда Валька оказывался рядом, она мигом превращалась в бесплотную тень, так что он даже «привет» не решался сказать – да и кому привет, если тут и нет никого. Когда же она вместе с другими девушками приходила к ним на посиделки, то преспокойно болтала со всеми, пусть и не так живо, как остальные. Только на Валькины реплики ни разу не ответила. Бывало, сверкнёт глазищами и опустит голову. И парень никак не мог понять, то ли он глупость сморозил, то ли сказал что-то обидное для неё…
Пригласить дам поручили Кашире, как самому обаятельному. Тот пожал плечами, сунул в рот сигарету и отправился в скверик перед столовой караулить «поварёшек».
Девушки вышли немного позже, чем обычно, видимо, готовили что-то на завтра.
– Девочки, – поднялся им навстречу Мишка, – а у нас для вас сюрприз: дискотека на канале, с шампанским и тортом. Те радостно загалдели, выспрашивая подробности. Конечно, все были «за»: из развлечений после работы у них были только душ, настольный теннис с разбитыми и ободранными ракетками, бильярд, на котором никто из них
играть не умел, да старый телевизор в зале на втором этаже. И вдруг этот радостный галдёж внезапно стих. Лена прикусила губу и стукнула себя кулачками по бёдрам. Светлана умоляюще взглянула на Алевтину и сразу отвела глаза в сторону. Даша обняла старшую подругу за плечи, прижалась щекой к её щеке и жалобно посмотрела на Каширу. Тот обвёл всех недоумённым взглядом:
– Мы что, не вовремя всё затеяли? У вас сегодня рандеву с английской королевой?
– Нет, – со вздохом ответила Алевтина, – все идут к вам на дискотеку, а у меня сегодня грёбаный четверг.
У Каширы губы сами собой расплылись в улыбку.
– Солнышко, я помню, по четвергам ты куришь!
Девчонки опять заговорили все сразу:
– Миш, Миш, Миша мы не можем сегодня,.. вы нас простите,.. не обижайтесь… нам с вами так хорошо,.. а то мы тут со скуки дохли, пока вы не приехали,.. инженеры же ваши с нами вообще не разговаривают, мы все деревенские, кроме Али, им с нами не интересно,.. да, да, а студенты, когда приезжают, так только лапают, да норовят затащить куда-нибудь,.. да ещё вдвоём-втроём,.. мы вечерами поодиночке вообще не ходим, только все вместе…
– Ну хватит, раскудахтались, я же сказала – все идут, – прикрикнула на них Алевтина.
Но остальные трое, уставив глаза в землю, тихо, но твёрдо заявили, что никуда они сегодня не идут.
– Девочки, не ссорьтесь, – примирительным тоном сказал Кашира, – проблемы никакой нет. Завтра – пятница. По пятницам, надеюсь, у вас четвергов не бывает? Нет? Вот и славно! Дискотека переносится на пятницу!!!
Алевтина мягко отстранила от себя Дашу, развернула её лицом к общежитию и, захватив другой рукой пару кареглазых, легонько всех подтолкнула:
– Идите, я задержусь, – а когда те, оглядываясь на неё, медленно побрели по дорожке, повернулась к Мишке, – давай сигарету, что ли.
Прикурила, помолчала, собираясь толи с духом, толи с мыслями, и наконец со вздохом спросила:
– Миша, а правда всё можно перенести на завтра? Ребята не обидятся? Вы уже небось всё приготовили и сами настроились, а я всё испортила.
– Не переживай – не смертельно. Торт и шампанское пристроим на ночь к вам в холодильник, вот и всё. Правда Аркаша и Игорь завтра после работы рванут в Москву к невестам, но, я уверен, мы и вшестером затанцуем вас до смерти.
Она отдала ему сигарету, вытерла влажные глаза и виновато улыбнулась:
– Откуда вы такие взялись? Восемь человек – и ни одного говнюка. Ладно, пойдём, а то «твои» сейчас начнут приставать к «моим», что да как, а те не знают, что и ответить. Я объясню, но не сегодня, а лучше – пусть девчонки расскажут.
Кашира расплылся в улыбке:
– Эти фрейлины не предадут королеву-мать хоть ты их режь. Они будут молчать, глазками хлопать и плечиками пожимать: что вы такое спрашиваете – не понимаем.
– Я им велю. Они расскажут, – в тон ему ответила Алевтина.
У подъезда им встретился Аркаша. Он шагнул было навстречу с широкой улыбкой, но Алевтина кивнула ему виновато:
– Аркаш, прости, не могу говорить, Миша всё объяснит чуть позже, – и они прошли мимо него в подъезд.
Поскольку в здании был цокольный этаж, то, чтобы попасть на первый, нужно было подняться на половину нормального лестничного марша. Прямо напротив входа располагалась «дежурка» с вахтером или вахтершей. Налево по коридору была только одна жилая комната с «поварёшками», дальше – женский туалет, а напротив – две кладовки. Все остальные жилые комнаты были справа от «дежурки».
Алевтина тронула Каширу за плечо:
– Зайдём на минутку к девчонкам, пока они в душ не убежали, – и, бросив вахтеру: – добрый вечер, дядя Семён, – она повернула налево.
Девочки уже сбросили с себя рабочую одежду, но не успели толком облачиться в домашнюю, поэтому при появлении Каширы последовало срочное запахивание халатиков и судорожное застёгивание пуговиц не на те петли. Когда же с этим было покончено, три пары глаз вопросительно уставились на вошедших.
– Это опять я виновата, это я его попросила зайти со мной, – сказала Алевтина, – я хочу им всё объяснить и начну прямо сейчас, а подробности доскажете вы. И не смотрите так испуганно: не придётся вам больше за мной по лесу бегать и крапивой в чувство приводить, за полгода уж привыкла жить в этом дерьме – всё лучше, чем в колонии. Так вот, – она обернулась к Кашире, – ещё год назад я работала в столовой Объединённого Института Ядерных Исследований в Дубне. На самом деле эта «столовая» – ресторан класса «люкс». Я была заведующей производством и через меня проходили все продукты, которые мы получали прямиком из Москвы. При очередной проверке ОБХСС выяснилось, что далеко не весь деликатесный дефицит попадал на столы. Почти сорок процентов икры, крабов, осетрины, лосося, ну и так далее, куда-то бесследно исчезали. Мне «светила» колония и один человек меня спас – «отмазал» от заключения. А теперь вот, два раза в месяц, по четвергам, он приходит ко мне в «гости», и я делаю всё: что он хочет и как он хочет.
– А просто послать,.. – начал было Кашира, но Алевтина покачала головой.
– Чтобы нельзя было доказать мою «вину», – она горько усмехнулась, – про мою «вину» девчонки тоже расскажут – я им плакалась, – он вынул из моего дела с десяток документов с моими подписями. Их никто, кроме него, не видел. Так вот, эти листочки он сохранил и дело моё на доследование может вернуть, когда захочет, пока не вышел срок давности.
– Вот сволочь, – прошипел Мишка.
– Да нет, он мужик неплохой, он меня пожалел, рисковал из-за меня. Он жениться на мне хочет, да только мне он не нравится, а после того, как начались «четверги», меня и вовсе с души воротит, когда его вижу. Так что два раза в месяц меня трахают без моего согласия и желания.
И она вышла из комнаты, оставив за спиной напряженную до звона тишину.
***
Первая заёрзала на своей кровати Даша:
– Миш, если нужно что в холодильник положить, давай я схожу отопру.
Кашира мотнул головой, приходя в себя, и уставился в зелёные глаза, с трудом переводя звуковые колебания в ассоциативные образы.
– А?.. Да,.. Дашунь, ты иди открывай, а я возьму бутылки и через минуту буду.
Он вышел и побрёл по коридору к своим комнатам. Тимофей, Аркаша и Ремизов вопросительно уставились на него, хотя по его понурому виду сразу поняли – что-то не так.
– Не того послали дам приглашать, – сокрушённо воздел руки к потолку Тимофей и улыбнулся.
– Ладно зубы скалить, не смешно, там похоже дело серьёзное: Алька не может сегодня, а остальные, из солидарности, тоже не идут, и я их за это уважаю, – Кашира глянул на Тимофея почти со злобой, – никто не смеялся, когда с Леной…
Вошедший в комнату Валька сжал его плечо:
– Миша, остановись, ты сейчас лишнее скажешь. Никто к Але, да и вообще ко всем четверым плохо не относится. Нам всем плевать, что они деревенские и книжек умных не читали. Это не их вина. Быть может потенциальных жён мы в них и не видим, но за дур, а тем более за шлюх, уж точно не держим, – и, заметив, что Тимофей, перестав улыбаться, открыл было рот, повернулся к нему, – и ты заткнись, тоже ляпнешь сейчас чего не надо.
– Да я шутил. Чего Ленку-то цеплять? – пожал плечами Тимофей.
– И Свету не нужно, и Дашу, и Алевтину, и никто и не цеплял, и, вообще, дайте человеку слово сказать, – и Чибисов повернулся к Мишке. Ну, что там приключилось? Надеюсь, наши принцессы нас ещё любят?
– Да любят, любят! Они обрадовались так, что аж подпрыгивали, а потом вспомнили, что Алька сегодня не может. Хором извинялись, чуть не плакали. Я обещал всё на завтра перенести.
– А с Алевтиной-то что?
– Обстоятельства у неё. Подробности можно у девчонок узнать, если уж очень интересно.
Тимофей скептически хмыкнул:
– Они не скажут, если только под пытками… Ленка перед абортом, случайно, в горячке, начала было говорить, да так перепугалась, что кулак в рот затолкала, а с меня пять честных-пречестных слов взяла, что я и вам ни гу-гу и сам забуду.
– Они скажут, – возразил Кашира. Алевтина разрешила и даже просила их рассказать. И давайте устроим сегодня чай – на такое мероприятие они и без Али прибегут. Нужно только торт с шампанским в столовую отнести, да ребят с канала забрать.
В столовую вызвался идти Валька. Остальные пошли на канал сообщить нерадостную весть Равилю, пытавшемуся сделать из полянки танцпол, и Сметанычу с Лёней, которые возились с машиной.
Даша, ожидая Каширу, уселась на стол возле раздачи (обычно на нём лежали подносы) и уже начала беспокоиться, когда дверь хлопнула. Она проворно спрыгнула со стола:
– Несёшь, да? Всё в порядке? А то я уже подумала, может Аркаша с Игорем всё равно захотят сегодня…
И тут вместо Каширы она увидела Вальку: «Так Миша же шёл».., – и замолчала, будто у неё перехватило дыхание (его и вправду перехватило), она только махнула рукой, мол, иди за мной. Но Чибисов проворно поставил свою ношу на стол, ещё хранивший тепло милой ему попки, и поймал эту руку. Нет не руку, пальчики, тоненькие и лёгкие, как пёрышки. Она замерла, но руку не выдернула, лишь обернулась к нему с мольбой в глазах.
Он не выпускал её пальцев.
– Даша!
Она дважды легонько потянула руку к себе и почти прошептала:
– Отпусти, пожалуйста.
Валька разжал пальцы:
– Ты не разговариваешь только со мной. Почему? Что я делаю не так? Я такой же, как все!
Она повернулась и, жестом пригласив его следовать за собой, быстро пошла вперёд. Валька со вздохом подхватил поклажу и поплёлся следом за ней в подсобку, где Даша уже открывала тяжёлую дверь промышленного холодильника.
– Сюда ставь, – она указала ему свободную полку и не меняя тона продолжила, – нет, ты не такой, как все, и Кашира ваш не такой: вы – добрые, – и, помолчав секунду, добавила, – ты же не обидишь никогда. Тебя остановить легко – только попросить.
Она захлопнула холодильник и пошла мимо ошалевшего Вальки к выходу, бормоча на ходу что-то про то, что все мужики – полоумные. Тот опомнился наконец (немая заговорила!), догнал её, тронул с опаской за плечо:
– Ты со мной говоришь?
– А с кем? Тут больше нет никого. Я и дальше буду, – она щёлкнула выключателем, – выходи, что застрял? Только ты не уставляйся на меня, когда говоришь…
– Чего не делать?
– Ну, не пялься, а то воткнёт свои глаза в мои, прям как ножи, так у меня язык становится деревянный и не ворочается.
Она заперла дверь и медленно пошла по дорожке к общежитию. Валька так осмелел, что обнял её за плечи.
– Вот глупая, да просто ты мне… это… ну… нравишься.
– Я?! Тебе?! Не смейся! Ты – вон кто! А я – дура деревенская. Говорю вроде по-русски, а ты переспрашиваешь. Кашира говорит, ты тыщи книжек прочёл. Ладно, пойдём. Вон ваши приехали, с канала, что ли? Пойдём, будут сейчас с расспросами приставать, – и она, сняв его руку с плеча, ускорила шаги.
***
Вся бригада была на улице: кто-то молча курил, Сметаныч и Лёня мыли лобовое стекло, а Равиль и Аркаша, присев на корточки, о чём-то вполголоса беседовали. Все дружно повернули головы в их сторону, а Тимофей и Кашира шагнули навстречу Даше.
– Даш, ваши все разбежались по комнатам, ты хоть,.. – начал было Тимофей и замолчал, увидев, как та сразу превратилась в натянутую струну.
– Солнышко, – шагнул к ней Кашира и взял за руку, – приходите к нам на чаёк. Позови Лену со Светой, и сама приходи. Сметаныч из дискотечных угощений коробочку шоколадных конфеток для вас заныкал. В холодильник к вам только торт пошёл ночевать. Игорька и Аркаши завтра вечером не будет, так хоть сегодня все вместе посидим.
Она растерянно оглядела обступивших её ребят и очень встревожилась (когда тебя берут в кольцо восемь парней – положено, по крайней мере, встревожиться). Но Валька взял её сзади за плечи, кто-то завладел второй рукой, кто-то ласково погладил по голове, а Сметаныч, воспользовавшись замешательством объекта атаки, чмокнул её в щеку. От такого всеобщего проявления внимания, если не сказать любви, глаза у Даши повлажнели. Она ещё раз обвела всех глазами: «Да мы придём, придём, дайте только часок, себя образить». Парни заговорили все разом, выражая одобрение такому «исключительно правильному» решению. Пленница немедленно была освобождена из дружеского плена и заспешила к подъезду, успев, впрочем, пробормотать вполголоса, проходя мимо Каширы: «Ну, Мишка, обманщик, попомнишь!»
Кашира озадаченно уставился ей вслед.
– Пойдём, чего встал? Нужно в душ забежать, пока дамы не пришли, – Валька подтолкнул его к общежитию.
– Что она сказала? Слышал? О чём это?
– Слышал. Она думала, что бутылки принесёшь ты, а явился я. Между прочим – спасибо!
***
Девочки, успевшие вымыться, сушили и расчёсывали волосы. Даша передала им приглашение на чай, те дружно закивали головами, – конечно, идём.
– Сама-то мойся скорей! Мы дверь в душевую не запирали, чтобы тебе с замком не возиться (замок этот, действительно, иногда доводил девчонок до слёз), – Светлана подтащила к себе стул с Леной и взмахнула расчёской, готовясь плести «колосок».
Схватив халатик, полотенце и шампунь, Даша выскочила за дверь и, пробежав за спиной у вахтера, скатилась вниз, в подвальный этаж.
Душевая была одна на всех. За входной дверью с «вредным» замком открывалось довольно просторное помещение-раздевалка, шириной во всё здание. Из раздевалки через широкие дверные проёмы без дверей можно было попасть в две душевые комнаты, отделанные белым кафелем. Левая почему-то считалась женской, а правая – мужской.
Даша попалась, как зайчонок в силок. Дед Семён видел, как девушки поднимались наверх с полотенцами на головах, но это были только Света, Лена и Алевтина. Он не видел Дашу, проскочившую вниз, когда, отвернувшись от входа, наливал себе чай. Поэтому, на слова Игоря: «Дядя Семён, мы в душ», – он только махнул рукой: «Давайте», – и, сняв с гвоздика ключ, протянул его парням.
Она смывала шампунь и не слышала, не видела, как все восемь вошли в раздевалку.
Мальчишки застыли: в струях воды, в ярком свете лампы, в бело-розовой пене, стекавшей по пшеничным волосам, плечам и юной груди, открылась пред ними тоненькая, стройная, почти прозрачная богиня красоты и любви, Афродита. Она грациозно изгибалась то вправо, то влево, то слегка наклонялась вперёд, помогая струям воды смыть пену с волос, плеч и спины, при этом что-то напевая и пританцовывая в такт своей песенке. И, наконец, приподняв ладошками груди, выгнулась, открывая всю себя падающему сверху потоку воды и давая ему разом покончить с остатками пены на лице, груди, животе и бёдрах. Затем выключила воду, откинула назад волосы и открыла глаза…
Лучше бы не открывала: на неё смотрело восемь пар мужских, горящих желанием, глаз!
Она даже не вскрикнула, просто мгновенно присела на корточки и обхватила колени руками. Снизу вверх, навстречу этим властным, агрессивным, полным грубой и жестокой силы глазам, не оставлявшим ей даже крохотных шансов на спасение, на мгновение вспыхнул, молящий о пощаде и не верящий в неё, взгляд изумрудных, насмерть перепуганных
глаз и тут же погас. Она уткнулась носом в коленки и закрыла голову дрожащими руками…
И, о чудо, этот затравленный, беспомощный взгляд победил…
Лёня Толмачев, стоявший впереди всех, обернулся к приятелям:
– Ну что вылупились – девок голых не видали?!
Сметаныч, весь ещё во власти прекрасного видения, судорожно сглотнул и еле двигая губами, протянул:
– Таких, как эта, нет! У неё кожа… прозрачная… насквозь светится…
– Давай, двигайся, – подтолкнул его Лёня к правой стене раздевалки, от которой женская душевая и Даша на полу были не видны.
– Пошли выйдем, пусть она оденется, – сказал Игорь.
– Да что теперь взад-вперёд бегать, – отозвался Кашира и повысил голос, – Дашуня, солнышко, мы пойдём к себе в душ, дай нам пару минут раздеться и можешь спокойно одеваться и уходить.
– А можешь, в отместку, высунуть голову в раздевалку и полюбоваться на кучу голых мужиков, имеешь полное право, – со смехом сказал Тимофей.
Парни дружно рассмеялись следом за ним и заговорили, перебивая друг друга: «Дашуня, не сердись… Мы ж не специально… Дед нам ключ дал, мы и пошли… Да, кто знал, что ты здесь,.. ключ-то на гвоздике – значит, здесь пусто… Ну, увидели тебя, да что такого… Да, раньше, вон, мужики и бабы в одну баню ходили, мне бабушка рассказывала… В Германии, говорят, и сейчас в общественных банях все вместе моются… А струи воды на лице… Так красиво, точно ты под водопадом»,.. – болтали они, снимая напряжение с себя, а главное, со своей невольной пленницы, второй раз за день попадавшейся к ним в руки.
Валька обрёл наконец способность двигаться и соображать, окинул взглядом противоположную стену, где во всю её длину была такая же лавка для одежды, как и с их стороны, и увидел там сиротливо лежащую кучку одежды. Глянул на Дашу, которая так и сидела на корточках, закрыв голову руками, подскочил к лавке, помедлил секунду, соображая, что ей подать.
– Даш, возьми, я не буду смотреть, ты возьми, и я уйду, – опустился он на одно колено, протягивая ей халатик.
Та чуть приподняла голову, быстро схватила предложенную одежду и горестно забормотала:
– Стыд-то какой, я тут выплясываю голая, а вы все, все, все на меня смотрите. Что за день такой сегодня, за что мне это наказание?
Он коснулся её мокрых волос.
