Kitabı oku: «Через семь лет…», sayfa 3
– Не трогай! Уходи!
Валька отдёрнул руку и быстро заговорил, пытаясь сгладить ситуацию.
– Нечего тебе стыдиться! Ты … ты точно богиня в пене морской … такая красивая была! Это мы бесстыжие – нет бы отвернуться, а мы даже глаза не отвели.
– Ну да, красивая, – она выглянула одним глазом из-под руки с халатиком, – голая я была. А вы… вы так на меня смотрели!.. Были бы это не вы,.. или вы, но пьяные, растянули бы мне руки-ноги в разные стороны и лежала бы я сейчас вон на той лавке…
– Эй, боец, оставь наконец Дарью в покое, – изобразил старшину Тимофей, – дай ей в себя прийти: мы второй раз за последние полчаса пугаем её чуть не до смерти. Она же не железная. Дашуня, гони его, приставалу!
– Иду, – со вздохом ответил Валька, рывком вставая с колена, и шёпотом, с мольбой добавил, – на чай приходи, а? Все ребята тебя ждать будут.
И не услышал тихо-тихо вслед ему произнесённое: «А ты?»
***
Первая в комнату, как всегда, влетела Светлана. Чмокнула на бегу Сметаныча, который кипятил воду, на четвереньках перелезла по коленям Тимофея и Аркаши на свободное место, получив по дороге несколько дружеских хлопков по мягкому месту, плюхнулась на кровать рядом с Равилем и, с вожделением уставившись на коробку «Вишня в шоколаде», прошептала: «Конфеточки!»
Через минуту появилась Лена и взялась помогать Сметанычу с Лёней «сервировать» стол: проще говоря, протирать и передавать стаканы. Когда с этим было покончено, она подошла к Тимофею, колдовавшему с заварочным чайником, опёрлась руками на стол и сказала:
– Дашка, наверное, не придёт. Она там наплакалась, мы её уговаривали, только она на нас сердитая – это же мы дверь в душевую не заперли, а ключ в дежурку отнесли и деду ничего не сказали. Мы же не знали, что вы тоже ещё в душе не были. А теперь у неё глаза красные и нос распух, и она говорит, что не хочет, чтобы все на неё на такую смотрели – уже насмотрелись на голую.
Тимофей оставил в покое чайник, встал, наклонился к ней и, как маленькому ребёнку, погрозил пальцем: – Ну вот что, пойди к ней и скажи, что мы её любим в любом виде: и голую, и одетую, с красными глазами и распухшим носом, и без носа, и без глаз вовсе. Он развернул Лену на сто восемьдесят градусов и, ткнув ладонью пониже спины, придал ей начальное ускорение. Та пролетела пару метров и наткнулась на Дашу, которая вошла в тот самый момент, когда Тимофей проводил свой «инструктаж».
– Так вот же она!
– Дашуня… Молодец какая, давай проходи… Давай, давай, устраивайся… Ты где сядешь?.. Хочешь вон там у окошка на стуле?.. – заговорили, улыбаясь, ребята.
– Не полезу я туда, на самое видное место. Я тут, с краю, – и она опустилась на край кровати, рядом с Валькой.
Свободных мест на кроватях больше не было. Сметаныч придвинул два стула (ещё два были с другой стороны стола), и они с Лёней смеющимися глазами вопросительно уставились на Лену. Та обиженно поджала губки:
– Мне что, как самой маленькой ползти под столом к окошку?
– Зачем ползти, мы тебя по воздуху передадим! – ответил Тимофей, и она, взвизгнув, тотчас взлетела к потолку и, лёжа на широких и сильных ладонях, поплыла над столом.
Равиль встал, чтобы принять её, но руки Тимофея, описав широкий круг, аккуратно опустили девушку на свои собственные колени.
– Мала ещё отдельное место за столом занимать, – назидательным тоном, под дружный смех всех присутствующих, изрёк Тимофей, – у папы на коленях посидишь. Ничего, цела будешь!
Та заёрзала, запыхтела, пытаясь вырваться, скорчила обиженную гримаску, мол, опять маленьких обижают, чем вызвала ещё больший смех. Наконец, не поворачиваясь, вскинула руку вверх и стукнула Тимофея ладошкой по лбу. Получила в отместку поцелуй в затылок, после чего успокоилась и, сама сцепив его руки у себя на животе, принялась разливать чай.
Светлана уже открыла конфеты и, схватив одну, решительно отодвинула коробку от себя:
– Держите их подальше, чтобы я дотянуться не могла, а то всем не хватит.
– «Все» – это только вы трое, мы уж как-нибудь сахарком обойдёмся, – ответил Аркаша, подавая конфеты остальным девочкам.
Завязалась обычная застольная болтовня. Выпили один чайник и заварили второй. Девчонки прикончили конфеты и разомлели от горячего чая, конфет и всеобщего внимания. И тогда попросили Тимофея спеть. Он достал гитару, и на всех снизошло лирическое настроение. Все дружно подпевали знакомые песни или затихали и жадно впитывали незнакомые. Пел Тимофей хорошо, прочувствованно, сердцем. А когда устал, то принялись опять разливать чай, и Даша задумчиво сказала: «Жалко Али нет, она любит тебя слушать». Повисла напряженная тишина, которую прервал Тимофей:
– Девочки, милые, у нас есть сведения, что Аля просила вас рассказать в чем дело.
– Да, действительно, девчонки, не лучше ли всё объяснить, – подхватил Игорь. – Мы вам, конечно, не родственники, но и не чужие.
– Вы же понимаете, что мы ни смеяться, ни злословить у Али за спиной не станем. И в душу к ней лезть тоже никто не собирается. – вступил в разговор Сметаныч.
– А может ситуацию как-то можно поправить? – спросил Валька.
– Нельзя, – хором ответили Кашира с Леной, и Лена продолжила, – она сама, ситуация эта, поправится через год с небольшим. А раньше никак.
– Ладно, – сказала Света, – я расскажу.
И она поведала остальным ребятам то, что уже знал Кашира.
– Офигеть! – Ремизов даже присвистнул. – И куда же подевалась такая прорва продуктов. Сорок процентов – это уже не хвосты и чешуя.
Лена уже давно ёрзала у Тимофея на коленях. Тот сжал ладонями её бедра и, откинувшись назад, легко поднял девушку почти к потолку.
– Извертелась вся, егоза курносая! Хочешь говорить – подними руку, спроси разрешения у старших и говори.
Та замахала руками, застучала кулачками по Тимохиным рукам, пытаясь вырваться. Да куда там!
– Что ты вертишь меня, как куклу какую. Положи на место немедленно, Тимка приставучий!
Народ просто зашёлся от хохота. Смеялись все: и мальчишки, и Света с Дашей.
– А-а, они ещё и смеются!.. И вы тоже?! Подруги называется!!! Положи, говорю, на место! – пищала она сверху.
Тимофей опустил её и разжал руки. Она проворно соскочила с его колен и отпрыгнула в сторону двери.
– Тут стоять буду!
Тимофей протянул к ней руку.
– Не пойду я к тебе, медведь!
– Лен, да ладно тебе… Не сердись, ты и вправду как кукла под потолком болталась… У вас вес и габариты слишком разные… Да-да, как у папы Карло с Буратино… Не сердись, если бы ты эту картину со стороны видела?.. – говорили мальчишки, ещё всхлипывая и вытирая слёзы, но постепенно успокаиваясь.
Даша подошла к ней и за руку потащила назад. Лена, пыхтя от натуги, изо всех сил упиралась и брыкалась (не всерьёз, конечно), но быстро сдалась. Тимофей подхватил её, пристроил на коленях и зашептал на ухо: «Ты, Кнопка, на Тимоху не сердись: мы с тобой только что большое дело сделали. Видишь, все улыбаются и друг друга любят, а то сидели как на допросе: по одну сторону – мы, по другую – вы, как враги какие. А теперь все снова друзья. Ты говори теперь, что хотела». Лена, изобразив на лице ужасные страдания, потёрла плечо, проворчала, что злыдня-Дашка «всю руку из плеча выдернула» (оное плечо было тут же трижды поцеловано Тимофеем для немедленного и полного излечения!), затем обвела мальчишек взглядом и начала:
– Я вот что сказать хотела. Мы всех подробностей не знаем. Аля и сама не знает. Она с красным дипломом техникум закончила, работала в столовых, а потом дяди из управления её заприметили и перевели в ресторан. Затем сделали шефом. Она старалась и однажды её вызвали в управление и предложили в Дубну завпроизводством, там, где иностранцы. Ей интересно было и хотелось очень. Кому же не захочется, это же очень охре,.. офиг… – она запнулась, пытаясь подобрать нужный синоним из литературного языка – ну, когда ты слишком молодая на такую должность, а тебе предлагают…
– Лестно, – улыбнулся Валька.
– Вот-вот, это самое, – невозмутимо подхватила Лена, – и она согласилась, и перед подругами нос задрала: я вот такая молодая, а уже завпроизводством в валютном ресторане. А её, соплю зелёную, специально туда посадили, чтобы воровать и если что, то на неё и свалить. Это всё её следователь Вася разузнал. Он влюбился в неё и очень хотел помочь. Хотел настоящих воров найти и нашёл. Доказать только не смог – уликов ему не хватило. Альку вон в колонию не отдал – сделал так, что и на неё уликов не было. Вот и всё, что мы знаем.
– Улик, а не уликов, извини. А скажи, Солнышко, почему вы так перепугались, что мы всё узнаем? – Кашира вопросительно смотрел на неё. – Алевтине пришлось специально к вам зайти и почти приказать, чтобы вы всё рассказали.
Лена потёрла нос ладошкой:
– Кому ж охота, чтоб про тебя такое знали. Что ж Алька – не человек что ли? – она бросила быстрый взгляд на Каширу, но тот не отводил взгляд и Лена, поняв, что отговорку не приняли, поёжилась, как от внезапного сквозняка и, спрятав глаза, еле слышно сказала, – я боялась, что мы не уследим её вдругорядь…
Светлана шумно вздохнула:
– Да что уж теперь…
Ленка не всё досказала, потому и не понятно. Когда Алю после суда из тюрьмы выпустили, за «недо…казанностью», или как там говорят, то Вася устроил её к нам в столовую. Мы же ведомственные, от вашего института, району не подчиняемся. Он очень жениться на ней хотел, но ей совсем не нравился. Приезжал каждый день, а мы же тогда вообще ничего не знали, думали – жених. Один раз вечером они говорили на дворе у заднего выхода, куда машины с продуктами подъезжают, а потом орать начали. И мы слышали, как он кричал: «Сука неблагодарная, если не хочешь по-хорошему, то будет по-плохому. Я тебя просто трахать буду, как шлюху». Потом он ударил её ладонью по лицу, хлопнул дверью машины и уехал. А Алька вся в слезах и соплях прибежала к нам и всё рассказала.
А потом Вася приехал в первый раз, а как он уехал, то если бы не Дашка, Али сейчас и на свете бы не было.
При этих словах съёжилась уже Даша, ухватила Валькину руку повыше локтя и спрятала глаза за его плечо.
А Светлана между тем продолжала:
– Он тогда приехал в начале недели, это потом стал по четвергам приезжать. Мы видели, как он пошёл к ней в комнату. Пришли в свою, посидели, пожалели Альку, ещё что-то поделали, не помню сейчас, да и стали спать собираться. А Дашка как сидела на кровати, так и сидит. Мы ей говорим, чтобы раздевалась и укладывалась, а она нам: «Не лягу, и вы не ложитесь, будем Алю караулить». Почувствовала, что неладно будет. Потом шаги по коридору, мужские, тяжёлые. На этаже нет никого, вот как сейчас. Тут вообще редко кто живёт, командировочные только, так те недолго, или наши рабочие, тоже недолго, у всех дома свои, просто пока на базе работают, так тут и живут: каждый день из деревень с нашими автобусами сюда не наездишься. Ну так поэтому мы сразу поняли, что это Вася уходит. Дашка к двери подскочила и приоткрыла чуть-чуть. И через минуту лёгкие шаги по коридору пробежали, женские. Мы из подъезда выскочили, видим, Аля бежит по дорожке к Дмитровке, то есть прямиком к каналу. Тут я поняла, что Дарья, даром что самая младшая, а самая умная из нас оказалась. (Даша, прижав к себе Валькину руку, вообще постаралась превратиться в тень). Потом наша Алевтина остановилась, постояла секунду и повернула налево, на дорожку подъездную к столовой. Не через скверик ко входу, а где машины к задней двери ездят. Тут Дарья сорвалась с места и за ней. Мы следом. А Аля увидела нас и пробежала мимо столовой, да прямиком в лес.
Светлана остановилась и отпила несколько глотков из своего стакана:
– Ух как в горле пересохло!
– Да, грязная история, – протянул Кашира, – и страшная. Понятно теперь, почему Аля не хотела сама рассказывать.
– Ничего тебе ещё не понятно, – запрыгала на коленях у Тимофея Лена, – страшно в лесу было. А Светка про лес ещё ничего не рассказывала.
Светлана продолжала прихлёбывать из стакана:
– Сроду столько не говорила.
– Как не говорила? Такая болтушка – рот не закрывается, – возразил Равиль.
– То болтать, а то рассказывать, – серьёзно объяснила Светлана, ставя стакан на стол.
Про лес значит. Мы туда, за Алей следом, так и влетели, а там уж ни дорожек, ни фонарей. Куда бежать? Дашка кричит: «Слушайте, где ветки трещат!» А сама не останавливается, только не видно ничего, ветки по лицу так и хлещут, царапают. Тут Ленка нас обогнала с какими-то палками в руках. Она их вперёд выставила, чтобы ветки по ним били, а не по лицу. Они по ней и не били почти, всё нам с Дашкой досталось. Проскочили мы чащу, дальше редкие деревья пошли и от луны видно стало. Альку впереди увидели. Ленка палки свои бросила да так чесанула! Маленькая, а бежала в два раза быстрее, чем мы с Дарьей.
– Я всегда быстрее всех бегала. В школе чемпионкой была, – присоединилась к рассказу Лена. – Беглянку-то нашу я догнала, а дальше что? Дарья кричит что-то сзади, но сама от бега задыхается, а потому кричит урывками: «ноги… хвати…». Тут до меня дошло. Я Алю немного обогнала и бросилась ей в ноги, обхватила руками и ногами. Когда прыгала, так получила коленом в рёбра, аж искры из глаз посыпались, и руки с ногами совсем ослабли, будто меня парень на спину завалил.
Она вдруг сообразила, что последнюю фразу в мужской компании произносить не стоило. Засмущалась, закрыла себе рот обеими ладошками и жалобно обвела мальчишек глазами. Те ободряюще улыбнулись, а Тимофей притянул её к себе, поцеловал в уже целованный затылок и произнёс: «Мы этой твоей слабостью пользоваться не собираемся. Продолжай».
Лена поёрзала, борясь со смущением, но мальчишки, в отличие от подруг, смотрели доброжелательно, и она наконец опустила руки и продолжила:
– Я просто хотела сказать, что Алька легко бы меня отцепила, но тут девчонки подоспели. И втроём мы её повалили. Она кричит: «Пустите меня, сыкухи, все равно жить не буду». Мы ей: «Алечка, Алечка…» Дашка пытается её поцеловать, а она мотает головой и только мычит что-то. Потом зарычала по-звериному и сбросила нас с себя. Мы попадали на спины, а она встала на четвереньки и поползла куда-то. У меня со страху трусы намокли. Ой!!!
Лена снова зажала рот ладошками.
Светлана с укоризной сказала: «Молчи уж, рассказчица, лучше я доскажу».
– Ленка всё правильно сказала, мы до жути перепугались, когда Алька зарычала и стала ползти. Я подумала – она с ума сошла. И тут слышу, Дарья кричит: «Что разлеглись! Держите её, валите и сядьте ей на руки». А сама уже на ногах и бежит куда-то в сторону к зарослям какой- то травы в пояс высотой и начинает эту траву рвать, а сама повизгивает: «Ой, мама, ой, мама!» Тут я сообразила – она крапиву рвёт.
Мы с Ленкой подскочили к Алевтине и опрокинули на спину. А на руки не то, что сели, легли просто. Дарья рванула на ней халатик, так что пуговицы полетели, и давай хлестать крапивой по голым ногам, по животу, по… по другим местам. Та при каждом ударе вначале вскрикивала, извивалась вся, а то вдруг затихла, только вздрагивала от ударов. Дашка отшвырнула свой пучок, подула на обожжённые ладошки и бросилась обнимать Альку. Целует, слёзы вытирает то ей, то себе и приговаривает: «Прости меня, Алечка, прости!» …
Голос у Светланы прервался, а из глаз предательски выкатились две большие слезинки и поползли по щекам. Лена давно уже сидела с красными глазами и шмыгала носом.
Тимофей обнял её, прижал к себе: «Ну-у-у, болото развели».
Равиль вытер слёзы Светлане и сказал ласково: «Ты чаю попей. Чай всю грусть с души смывает, так мама говорит».
Пока Светлана пила чай, а Лена вытирала мокрое лицо об Тимохин живот, Валька извлёк из-за себя Дашу. Посмотрел внимательно на Свету, на Лену и спросил: «Это вы про нашу Дашу говорили? Про эту?»
– А что, непохоже? – Лена сквозь слёзы скорчила забавную гримаску, превратившись вообще в тринадцатилетнюю девчонку-хулиганку. – Про неё самую. Мы сами обалдели. Вот, посмотрите на неё: скромница, тихоня, а командовала, как генерал, и знала, что делать.
Даша сидела вся пунцовая от смущения, уставив глаза в пол, время от времени делая робкие попытки вернуться за Валькину спину, но тот крепко держал её за локти. При последних словах Лены она вдруг решительно встала: «Насмотрелись сегодня уже на меня, на всякую. Я спать пошла», – и вышла из комнаты.
– Обиделась? – спросил Лёня, глядя ей вслед.
– Нет! – хором ответили Лена со Светой.
– Она, правда, не любит, когда всё внимание на ней, – продолжила Светлана.
– Сколько ей лет? – спросил вдруг Равиль. – У них с Алевтиной вроде лет в десять разница? А вы всё «самая младшая, самая младшая». Ей двадцать, как тебе? –повернулся он к Светлане.
– Восемнадцать, в марте исполнилось, – ответила та.
– А Алевтине тогда сколько? – ошарашенно уставился на неё Кашира.
– Двадцать шесть, в сентябре будет двадцать семь, сама ещё сыкушка, – ответила Лена, – а вы небось думали, что ей за тридцать? У неё фотка есть, где ей двадцать три, а все думают – семнадцать-восемнадцать. Это после всего она такая стала. А всё равно, красивая!
***
На следующий день парни, закончившие работу раньше девочек, во избежание инцидентов вроде вчерашнего сразу забежали в душ, «причипурились», как выразился Тимофей, и дружно рванули на полянку. Закончили убирать ветки, прикатили машину, подключили магнитофон.
Валька раздобыл где-то фанерный лист, из которого соорудили подобие стола, застелив за неимением скатерти газетами. Притащили два поваленных ствола – получились лавки.
В шесть Валька был послан в столовую за тортом и шампанским. Он чуть не бегом отправился, так хотелось увидеть Дашу. Она волновала его с первого дня, с того самого первого взгляда, который ожёг его зелёным огнём.
Он постарался припомнить в деталях вчерашний день. Вот они в столовой, и она явно раздосадована тем, что пришёл он, а не Кашира. В сердце непроизвольно закралась лёгкая ревность к Мишке. Ясно, конечно, что тому нравится Алевтина. Но то ему, а ей?
Она, правда, сказала, что он, Валька, добрый и не как все. А хорошо это или плохо? Она и про Каширу так сказала.
А в душевой! Зачем он, дурак, протянул ей халатик? Она, наверное, решила, что он специально подошёл поближе, чтобы разглядеть её как следует голую. Но он же просто хотел подать одежду! А она небось думает, зачем было подавать? Уйди в душ со всеми вместе, вот и всё. Но он же просто подал одежду! Хотя сам знал – себя-то не обманешь: хотел, да-да, хотел полюбоваться на неё вблизи. И она, скорее всего, это поняла.
В столовой пообещала, что будет с ним разговаривать, а теперь, наверное, не будет. Опять замкнётся, будет дичиться…
Он припомнил, как она вошла к ним в комнату, какой у неё был взгляд: испуганный, полный смущения, но и решительный. И села возле него!!! Правда, это было единственное свободное место, но могла и на стул сесть или попросить ребят освободить любое другое.
А в руку как вцепилась! Валька эту руку со вчерашнего дня не мыл: закрывал глаза, и, казалось, чувствовал её пальцы.
Он уже поднимался по ступенькам столовой, когда дверь распахнулась и оттуда выскочила Лена.
– Вовремя ты, а то Алевтина с Дарьей уже всё достали и хотели в общагу нести, – и она запрыгала по ступенькам вниз.
Он вошёл в столовую. Девушки уже шли через зал с пакетами в руках.
– Привет, – он шагнул навстречу, – давайте я всё отнесу на поляну, пока вы пёрышки чистить будете. У нас уже всё готово.
На его «привет» ответила только Алевтина, подавая ему упаковку с бутылками. Сердце у Вальки сжалось. «Так и знал, – подумал он, – обиделась. Сколько теперь времени придётся убить, чтобы эта ледышка опять оттаяла?» Но тут «ледышка» протянула ему коробку с тортом:
– Привет, – сказала она не то ему, не то кафельной плитке на полу. Но сказала!
***
Дискотека удалась. Девчонки пришли весёлые, в нарядных платьицах. Даже Даша смеялась и разговаривала громче обычного.
Валька, занятый мыслями о том, в какую сторону движутся их отношения, прозевал манёвр Сметаныча, который подкатился к ней и ангажировал на первый танец. Зубами скрипнул, но быстро успокоился, услышав, как та, прервав смех, серьёзно и довольно громко сказала: «Только, чур, танцевать, а не лапать!»
Потом он сам танцевал с ней. От прикосновения друг к другу лица у обоих запылали (хорошо, что солнце клонилось к закату и в лесу быстро наступали сумерки).
На следующий танец она пригласила Лёню. У Вальки опять холодок заполз в сердце – второй конкурент. Потом опять отлегло, когда он увидел, что и остальные девочки, видимо, уговорившись между собой, обязательно приглашают тех двоих, что оставались без пары в прошлый раз. Затем, чередуясь с «медленными», пошли «быстрые» танцы, где можно было плясать просто толпой.
Между танцами мальчишки угощали своих дам тортом и поили шампанским, не забывая, впрочем, наливать и себе.
И снова танцевали. И вот уже кто-то устал и, присев на импровизированную лавку, закурил. Алевтина, прислонясь к стволу дерева, беседовала о чём-то с Каширой. Тимофей (видимо от избытка чувств) хватал и подбрасывал Лену к верхушкам сосен. Та взлетала с довольным визгом, после чего, аккуратно пойманная и осторожно поставленная на ноги, продолжала общий танец …
Валька танцевать не любил, да и, честно говоря, не умел. Поэтому «медленные» танцы были для него всего лишь предлогом обнять Дашу, а «быстрые» тут же утомили, и он отошёл к «столу» покурить. Присел верхом на ствол, вытащил сигарету из пачки и вдруг увидел, как Даша покинула группу танцующих и быстро пошла, почти побежала, в сторону дома. Он вопросительно посмотрел ей вслед, затем обвёл глазами поляну и похолодел – Сметаныча на поляне не было. Он сунул было сигарету обратно в пачку, но, поразмыслив, снова достал и закурил. Затем неспеша прошёл под деревья, понаблюдал за всеми и, только убедившись, что никому до него и дела нет, бросился следом за своей ненаглядной. Никто и в самом деле не обратил на это никакого внимания, лишь по лицу Алевтины скользнула понимающая улыбка.
Придя домой, Валька, направился было к девичьей комнате, но передумал. Прошёл в свою – никого, зашёл в другую – тоже никого. Тогда он вышел на улицу, обошёл здание и посмотрел на окна. Все окна на этаже, кроме «дежурки», были тёмные. Рассудив, что отсутствие света в девичьей комнате ни о чём не говорит, присел на лавочку в скверике и закурил. Выкурил одну сигарету и зажёг другую, затем третью. Курил, злился на Сметаныча, и никак не мог взять в толк, когда тот успел договориться с «недотрогой» и как? Повздыхав, поднялся (во рту уже было нестерпимо горько от выкуренных сигарет) и обречённо побрёл на поляну. На подходе неожиданно наткнулся на Сметаныча, который вышел откуда-то сбоку, из кустов. С трудом сдерживая злость, Валька изобразил на лице улыбку и спросил:
– Ты чего, как медведь, по кустам ползаешь?
– Шампанское наружу просится. Третий раз бегаю.
Он был прилично навеселе.
– Что характерно, никто столько раз не бегал. Девчонки и те… это… Дашуня разок в общагу, да Алевтина в кусты, под Мишкиной охраной. А эти, – он кивнул в сторону Светы и Лены, – ещё ни разу. Как терпят? У девчонок, обычно, терпежу не хватает.
– Ну, эти! Эти скачут без остановки как перепуганные зайцы, у них влага через кожу выходит, да и выпили все по стаканчику, а тебя всё жажда мучила – после каждого танца прикладывался.
Валька дружески хлопнул Сметаныча по плечу и бросил взгляд на танцующих друзей. В паре с Лёней кружилась стройная, светловолосая девушка в джинсах и клетчатой приталенной рубашке.
– А это ещё кто? – он ткнул пальцем в сторону незнакомки.
Сметаныч улыбнулся, но ответить не успел. Девушка обернулась в их сторону, и Валька… узнал Дашу.
Она сменила платье на джинсы и рубашку. Боже, как она была хороша!!! Стройные длинные ноги плотно облегали синие джинсы, попка была такая круглая, что непонятно было, как у такой худышки, могут быть настолько округлые формы, а её талию, казалось, можно охватить пальцами двух рук.
Вальке почудилось, что сквозь колеблющуюся дымку он видит прекрасное полупрозрачное видение, которое вот-вот взметнётся в небо и растает среди звёзд. Прямо как тогда в душевой, когда она пела и танцевала в облаке водяных брызг, точно сотканная из розовых пузырьков пены и серебряной водяной пыли. Казалось, ещё мгновение, и она исчезнет, растворится в струях воды.
Затем он сообразил, что дымка – всего лишь реальный дымок костра, который развели ребята, чтобы защититься от комаров, а Даша, скорее всего, переоделась с той же целью. И уж совсем вернул его к реальности немой укор её обиженных глаз: «Ну, где же ты был!!!»
***
По субботам столовая работала до двух пополудни, у мальчишек же график был гибкий: обычно, как и девочки, работали до двух, если заканчивали незавершённую на неделе шабашку, то на время не смотрели, а иной раз могли устроить и выходной.
В тот день раствор прикончили к половине второго. Валька подивился, что пятеро приятелей без обычных неспешных субботних перекуров с озабоченным видом рванули в душ, пожал плечами и устроился на своей любимой лавочке.
Девочки вышли в обычное время. Глядя на их сияющие лица, ещё хранившие вчерашнее веселье, он подивился, до чего же просто оказалось сделать их такими счастливыми – всего лишь устроить импровизированную дискотеку, и вдруг понял, что дискотека тут ни причём, или почти не причём. Что-то совсем другое, неуловимое, эфемерное, и в то же время очень важное, подарили они девочкам. Он почувствовал это кожей, но не смог облечь в слова. (Много позже это сделает Даша.)
Все четверо рассыпались в благодарностях за вчерашний вечер, а Алевтина добавила: «Передай ребятам, что с меня яблочный пирог за то, что и я к вам на дискотеку попала».
Лена и Света присели рядом с Чибисовым, прижались к нему и, явно поддразнивая Дашу, принялись нарочи́то гладить ладошками его плечи.
– Валь, а Валь, а ты поедешь с нами? – Лена, отстранившись, дёргала его за волосы.
– Куда поеду?
– Ну что, ты не знаешь? – она за подбородок повернула его голову к себе.
– Миша сказал, что возьмёт у отца машину и завтра отвезёт нас в Загорск. Ваши же все сегодня в Москву уедут и вернутся только в понедельник. Ты же с другой… с этой… с кафедры. Тебе ведь не обязательно вместе с ними быть?!
– Я вообще с другого факультета, – уточнил Валька и вспомнил, что у ребят, действительно, какое-то мероприятие на кафедре в понедельник утром и сюда все вернутся только после обеда.
– А вы все поедете? – он впился глазами в Дашу.
– Конечно все, – ответила за всех Алевтина, от её глаз зазмеились лучики улыбки, хотя лицо вроде бы оставалось бесстрастным. – Даша, например, давно нас туда тащит, да доехать от нас не просто. А уж на машине – дур нет в общаге сидеть.
Валька обнял прильнувших к нему девочек и демонстративно чмокнул Лену, а затем Светлану в макушки. Обе задиры тут же показали Даше языки, та в ответ негодующе фыркнула, гордо вскинула голову, и пошла прочь. Проказницы вскочили, и, передразнивая Дашу, изобразили, как она фыркает, вскидывает голову и уходит. Алевтина, казалось, равнодушно наблюдавшая эту сцену, дала им сделать шаг вперёд, после чего от всей души влепила каждой по заднице так, что те подпрыгнули.
– Подразните мне ещё малую!
Даша обернулась на шлепки и вскрики, но две забияки, подпрыгивая и почёсываясь на ходу, догнали её и со смехом увлекли к общежитию.
Алевтина с улыбкой смотрела им вслед:
– Вот мартышки, – с нежностью сказала она, – а знаешь, я им жизнью обязана. Особенно Даше.
– Знаю, – ответил он, – они рассказали. Ты же сама им велела!
– Да, – она опять грустно улыбнулась, – хорошо, что это они рассказали, у меня бы сил не хватило.
– Аля, – Валька смущённо дёргал себя за ухо, – ты же бежала тогда к каналу, а потом вдруг повернула к столовой…
Он осёкся под её взглядом, даже отступил на шаг и выставил вперёд ладонь:
– Не моё дело, прости, я не хотел …
Несколько секунд она смотрела на него с колючим прищуром, затем из глаз исчез лёд, приоткрылись побелевшие, сжатые в нитку губы. Алевтина провела ладонью по затылку и шумно вздохнула:
– Ладно, тебе скажу. Я тогда в горячке была, ничего не соображала. В голове только одна мысль и была – в канал… А потом вдруг подумала, утопленники – они же страшные, синие, распухшие, ну и… решила взять в столовой разделочный нож и в сердце… Только в столовую я бы не попала – ключа-то у меня с собой не было. Говорю же, в горячке была.
А ты… так и подумал, да?
Валька облизал пересохшие губы и судорожно кивнул.
– А знаешь, кто ещё так подумал?
– Даша, – хрипло ответил Валька.
Алевтина отвернулась, бормоча себе под нос:
– Господи, да они до ветру скоро в одно время ходить станут: одному приспичит – у другой трусы намокнут.
– Что?! – не расслышал Валька.
– Так… Сама с собой…
Красавица твоя через несколько дней после того, как меня крапивой отходила, дождалась пока девчонки заснут и прокралась в мою комнату. Тихонько, как мышонок, скользнула под одеяло, спрятала нос у меня на груди и прошептала: «Алечка, ты хотела ножом… в сердце?»
Мы потом полчаса рыдали, обнявшись…
– Слушай, – Валька несмело взглянул ей в глаза, – хочешь, мы с пацанами придумаем, как отвадить этого… твоего благодетеля.
Она резко повернулась к нему и с мольбой в голосе попросила:
– Не лезьте вы в это дело! За Кнопку вам с Тимофеем большое спасибо. Кстати, эта коза-стрекоза ещё получит за то, что мне ничего не сказала: у меня же пол Дмитрова знакомых, я бы легко всё устроила. Но вы – молодцы. Никого здесь не зная, так всё провернуть! Мне Светка рассказала. Только уже после. Ну вот. А мой случай особый. Тут ничем не поможешь. Остаётся только одно – ждать.
***
Дня через три, после преферанса, когда приятели уже устраивались спать, Вальке приспичило покурить. Устроился на любимой лавочке, развалился поудобней, закурил и задумался. Вспомнил поездку в Загорск. Зажмурился от удовольствия: четыре юные хорошенькие девушки и они с Каширой…
Мишка прикатил около десяти. Привёз картонную коробку с десятью порциями мороженого. На вопросительный Валькин взгляд расплылся в улыбке: «Я девчонкам обещал ящик мороженого! Вот ящик, а вот мороженое».
– Пижон, – рассмеялся Чибисов, – тебя эти две задиры кареглазые подначили, а ты перед Алевтиной и выпендрился.
– Ладно, – улыбнулся Мишка, – ты бы действительно ящик припёр, причём вместе с продавщицей, если бы тебя одна глазастая…
– Заткнись, а! – миролюбиво попросил Валька.
Потом была дорога, и, хотя на колени ему, естественно, взгромоздили Лену, больше часа рядом с ним, тесно прижавшись, сидела Даша.
Сообразно времени, воспитанию и пропаганде все ребята были атеистами (хотя все ли?). Девчонки притихли в монастыре, да и ребята тоже. И дело было даже не в строгой красоте строений, а в самой атмосфере, царившей здесь. Вальке казалось, что даже воздух в монастырских пределах был гуще, чем за его стенами, и стекал откуда-то сверху, проникая под кожу и принося с собой покой и умиротворение. Он украдкой оглядел друзей и понял, что и остальные испытывали нечто подобное. Конечно, на их состояние ещё оказывал влияние страх. Да, да, элементарный страх сделать что-то не так. Почему-то думалось, что ступив в монастырские владения, вести себя следует иначе, чем в миру, но никто не знал как. Поэтому все обрадовались, когда на одной из дорожек наткнулись на инока, их примерно возраста, который с доброжелательной улыбкой оглядел ребят и спросил, впервые ли они здесь и с какой целью приехали. Потом отвёл их в сторонку и прочитал целую лекцию по истории Сергиева Посада, Лавры и Духовной академии. Речь его была проста и понятна любому, он заинтересовывал и не надоедал. Затем, прощаясь со своими слушателями, широко улыбнулся и выразил уверенность в том, что их души стали чище, просто от того, что они пришли сюда.
