Kitabı oku: «Листопад», sayfa 3
Глава 4
в душе ты поешь нашей
невстрече горькую
Пашка проснулся разбитый. Сейчас он с трудом мог вспомнить, как добрался вчера до дома. Пересохшее горло изнутри раздирала чесотка. Мятая футболка, в которой он как пришёл, так и заснул, провоняла потом и пивом. Видно, вечер удался.
В голове смутными воспоминаниями вспыхивали картинки. Вот Антоха заливает пивом чужую гитару и ржёт вместо того, чтобы извиниться. Вот Тёмыч поёт какой-то старый романс, слова которого все, почему-то, знают. Вот в который раз звонит Алина, а он принимает звонок и просто молчит, пока на заднем фоне Антоха разбивает очередной стакан. Вот тёте Глаше на смену выходит цербер баба Люба и разгоняет всю их весёлую компанию. Вот… Пашка задумчиво почесал подбородок. Он не знал, действительно ли видел девочку из сна, или просто перепутал пьяный бред с реальностью… Он так часто в последнее время думал о приснившейся незнакомке, что не удивился бы, если бы вдруг сошёл с ума.
– Да не, точно приснилось, – выдохнул он вдруг с каким-то облегчением.
В пьяный бред верить было проще и куда безопаснее. Легко обещать во сне, что обязательно отыщешь в реальности того, кого создало твоё воспалённое воображение. Но разве он собирался её искать? Только в его городе живёт триста с лишним тысяч человек… Найти среди них ту, кого никогда не существовало – задача не из лёгких. А поверить в то, что он случайно видел её лицо в проезжающем мимо автобусе… Поверь, и можно выписывать направление к психиатру. Тут бы с реальными проблемами разобраться.
Пашка глотнул воды из-под крана, проигнорировав графин, заботливо наполненный матерью, проглотил таблетку аспирина и, влажными руками расчесав вихры, стал кидать в рюкзак учебники.
Утро добрым быть не обещало.
* * *
Колино утро не отличалось от любого другого: проснуться в 5:40, улыбнуться, как бы сильно не хотелось послать к чёрту весь мир и, улыбнувшись, немного позаниматься йогой. Тело, не желающее подчиняться, постепенно разогревалось дыханием, становилось мягким и податливым, как пластилин. И вот уже хотелось гнуться и выгибаться во все из возможных сторон, жить и дышать. Но больше всего Коля любил шавасану: лежишь себе, полностью расслабленный, и растворяешься во вселенной, перестаёшь существовать и вместе с тем становишься по-настоящему реальным. После этой асаны не страшны были ни холод, ни дождь, ни темнота за окном, ни тяжёлый утренний туман, пожирающий всё, к чему прикасается.
Вот и сейчас Коля машинально отключил будильник, стоящий на вибрации. Первым желанием было натянуть одеяло повыше, поджать под себя колени и свернуться калачиком. Днём вовсю палило солнце, но по ночам температура старательно стремилась к нулю. Дома стояли без отопления, и в квартирах было холодно. Утром же любая попытка вылезть из тёплого одеяльного кокона приравнивалась к подвигу.
– Коль, каша на плите, я побежала, – крикнула из прихожей мама, натягивая куртку, – Соню по пути в сад закинь, отец не успевает со смены сегодня.
– Хорошо, мам, – он, наконец, осмелился и высунул из-под одеяла кончик носа. Надо было вставать.
Он уже привык к своему распорядку дня. Мама убегала всегда затемно, чтобы успеть на работу в соседний городок, а отец часто работал в ночную, брался за любую подработку и редко появлялся дома. Все заботы за маленькой Сонькой легли на Колины плечи, но он не злился. Да и невозможно было злиться, глядя в эти хитрые маленькие глазёнки.
Сонька родилась, когда он поступал в институт, сейчас ей было уже четыре. Игрушечный пупс превратился в весёлую задиру, вечно разбивавшую коленки себе и лбы другим.
Он, наконец, встал. Пятнадцать минут разминки, постоять немного в позе воина, загадывая каждый раз желания, которые и не думали исполняться, выполнить приветствие солнцу и ещё немного полежать в шавасане…
– Коооля, мы кууушать будем? – надула пухлые губки сестрёнка, просунувшая голову в дверной проём. Накрывать на стол и потом заплетать Соньку тоже было обязанностью Коли.
– Иду уже, – улыбнулся он, накидывая на тонкие острые плечи клетчатую рубашку.
– Иди-иди, – важно закивала в ответ Сонька, – я кушать хочу. И вообще, вдруг мы в садик опоздаем? Анна Михайловна снова ругаться будет.
* * *
– Ты ж колоша немытая, – тихо шипела себе под нос Наташка, которую забрызгала из лужи проезжавшая мимо легковушка. Света только еле слышно хихикала. Наташка отходила всегда быстро, но до этого успевала отчихвостить весь белый свет. Особенно если «какой-то полудурок залил грязью единственное приличное платье». Наташка уже забыла, что они собирались вместе засесть за подготовкой к контрольной по зарубежке, и готовилась к очередному свиданию с Колей. А Света и не обижалась – привыкла уже, что, когда наступает пора Наташкиных влюблённостей, время для всего остального просто замирает.
– Ветка, ну прости, прости меня, – Наташка перестала шипеть и в шутливой мольбе сложила ладони.
– Куда хоть идёте? – Света в очередной раз убрала с лица прилипшую белую прядь волос.
Ветер продолжал бушевать, расшвыривая мусор из баков по тротуарам и дорогам. Небо затянуло тучами, и на тёплый день сегодня рассчитывать не приходилось. Даже голуби искали, где укрыться от яростных порывов ветра, сметающего всё на своём пути.
– Да, наверно, просто в «Паприке» посидим. А ты как? – всё-таки спросила Наташка. Она уже успела по пути до остановки вывалить всё про вчерашнее свидание и теперь могла только повторить всё по пятому кругу.
Света задумчиво прикусила кончик пряди, снова брошенной на лицо ветром. После долгого и крепкого сна произошедшее вчера казалось выдумкой. Сон смешался с реальностью, и Света не знала, не привиделся ли ей вчера автобус № 33 и это лицо напротив.
– Кажется, – всё ещё раздумывая, произнесла она, – я вчера видела его, парня из сна.
– Опять, что ли, снился, настырный какой!
– Не во сне видела, а в реале, вот как тебя сейчас, – Света привычным уже жестом прикоснулась к груди в том месте, где был кулон.
– Да, подруга, это уже клиника и не лечится, – протянула Наташка, обеспокоенно поглядывая на подругу. Одно дело навязчивые и повторяющиеся сны, и совсем другое – глюки ловить в автобусе по вечерам.
– Хотя, мне, наверно, просто показалось, – натянуто улыбнулась Света и сделала шаг к подъезжающему автобусу.
С остановки в стальное небо молча взлетела стая голубей.
* * *
Алина непослушными пальцами пыталась застегнуть молнию на платье. Сегодня, помимо учебников, тетрадок и косметички, у неё в сумочке лежал тест на беременность. Тот единственный, что она сделала на днях, как только стало тянуть низ живота. Алина по привычке начала гуглить симптомы беременности, которые каждая в её возрасте знает наизусть. Симптомы не совпадали, но разве это имело значение, когда тест показывал одну за одной?
Платье, наконец, застегнулось. Внизу уже ожидало такси, заботливо вызванное домработницей, но выходить из дома не хотелось.
– Алина Дмитриевна, опоздаете, – домработница вошла в комнату, вытирая о передник мокрые руки.
– Спасибо, Ирина.
Алина застучала каблучками по лестнице, нервно рванула на себя входную дверь и вылетела из на улицу.
Глазами скользя мимо ярких витрин,
Мимо машин и прочих,
Ты остаёшься один на один,
Лишь ты и твое одиночество.
В машине играла Пашкина любимая группа. Алина прижала сумку к груди и тихо всхлипнула. Водитель косо посмотрел на неё в зеркало заднего вида, но промолчал.
Сентябрьский ветер пыль бросит в глаза,
Дождь заиграет на скрипке.
В твоей замерзшей руке звезда
И двое на фотоснимке.
Алина, оторвавшись от сумки, смотрела на проплывающие мимо дома. Элитный район сменился обшарпанными кирпичными домами с яркими вывесками, наперебой предлагающими сначала вкусно покушать, а затем похудеть, если не влезаешь хотя бы в эмочку.
– Я тоже скоро влезать не буду, – невесело усмехнулась она под нос.
– Девушка, приехали.
– До свидания, – она вышла из машины. Перед воротами универа её уже ждал Пашка. В груди неприятно заныло.
* * *
На чистом тетрадном листочке проступали знакомые черты. Нос с горбинкой, широкие скулы, еле заметная родинка под правым глазом. Если бы Алина увидела этот набросок, она бы сразу представила карие глаза, смотрящие с хулиганской мальчишеской лукавостью. Но Алины здесь не было. Наташка было сунулась с вопросом к подруге, но решила промолчать. Она вставила в одно ухо наушник и включила голосовое от Коли.
А Светина рука, казалось, жила своей жизнью. Пока Света пыталась вслушиваться в лекцию по фольклору, руки продолжала плавно скользить по листу, вырисовывая всё новые и новые детали. Алевтина Георгиевна не обращала на это никакого внимания. Она привыкла уже, что некоторым студентам легче слушать и запоминать материал, когда руки машинально выписывают на полях круги и вензеля. «Чем бы дитя не тешилось», – любила повторять она, поправляя очки, которые постоянно смешно съезжали на бок.
– Сегодня давайте поговорим о поверьях, связанных с природой. Мы уже с вами знаем, что мифы и устное народное творчество основаны на представлениях древних людей об окружающем мире. Знаем о том, как обожествлялись явления природы. Это касалось и деревьев. Вот, например, клён, берёза, дуб. Деревья как деревья, скажете вы, но славяне и к ним относились со всей серьёзностью.
Света подняла взгляд на преподавателя, а карандаш замедлил движение. Она услышала только слово «клён». Левая рука дёрнулась по направлению к груди, где в районе солнечного сплетения мирно дремал кленовый листочек, согретый теплом.
– Можно? – подняла она правую руку с зажатым в ней карандашом.
– Да, Светлана, говори.
– А какие поверья касались клёна? – брови Алевтины Георгиевны удивлённо взметнулись вверх.
– Я думала начать с берёзы, но можно и с клёна. Это дерево встречается в мифологии разных стран, в том числе и нашей. В преданиях славян клён является деревом, которое когда-то было человеком. Именно из-за этого кленовыми ветками не топили, а доски из клёна никогда не использовали для производства гробов. Ну сами посудите, как можно так поступать с ещё живым и заколдованным человеком? Так, например, одним из популярных сюжетов славян является сюжет о том, как злая мать превращает в клён своего непослушного ребёнка, а когда музыканты создают из этого дерева инструмент, он поёт грустным голосом о своей несчастной судьбе…
– А что-то про кленовый лист говорили? – в нетерпении перебила женщину Света. Обычно тихая и незаметная, сегодня она не могла смолчать. Вся робость и стеснительность куда-то делись. Хотелось поскорее узнать, что за кулончик носит она на груди.
– И про лист говорили.
Алевтина Георгиевна не разозлилась. Видеть, как у кого-то из студентов, попавших на филфак обычно по недоразумению, возникает вдруг интерес к её предмету, было необычно. И очень приятно.
– Из-за формы листа славяне видели в нём человеческую ладонь с пятью пальцами. А ещё клён считался символом не только защиты от злых сил, но и любви. Согласно поверьям, влюблённый юноша покрывал кленовыми листьями след любимой, чтобы защитить её от любых неприятностей и бед.
– След любимой, чтобы защитить… – эхом повторила Света.
Наташка вытащила наушник. Преподша что-то продолжала говорить, но подруги её уже не слушали.
– Так ты думаешь, этот твой полуночный принц защитить тебя хотел? – не отрывая взгляда от Светы, спросила Наташка. Как бы ни была она погружена в своё любовное приключение, а не заметить, что со Светой творится что-то странное, она не могла.
– Не знаю, Нат, я ничего уже не знаю, – Света уронила голову на вытянутые на парте руки и завороженно смотрела, как бьётся на запястье голубая жилка.
Наташка подтянула сползший гетр и в задумчивости надула пузырь из жвачки.
– Ветка, а ты к психоправу заглянуть не думала?
– Да иди ты, – устало выдохнула Света, не отрывая головы от парты. На заднем фоне монотонно продолжала звучать лекция.
Света взглядом окинула аудиторию. Бледно-зелёные стены, вызывающие тошноту от одного взгляда на них; покрытые уже давно слезшей коричневой краской деревянные полы, оконные рамы с огромными щелями – скукота. И здесь ей учиться пять лет…
Обычно Света воспринимала всё куда более позитивно, но сейчас на это не было сил. Вчерашняя «не-встреча» вывела из равновесия, «выбила из колеи», как сказала бы мама. Ещё чуть-чуть, и самой будет сложно поверить, что кукушкой не поехала.
– Нат, дай жвачку.
– Мать, ты меня пугаешь, – с ещё большей настороженностью посмотрела на Свету Наташка. Она маленькими пальчиками с ярко-бардовым маникюром достала из завалов своей сумочки пластинку «Дирола». – Держи, болезная.
– Сколько там ещё до конца пары? Не могу уже.
– Минут десять осталось, – Наташка постучала по наручным часикам, они запаздывали, – а ты чего страдаешь, любишь же фольклор, только одна из группы и читаешь эту лабуду.
Света пожала плечами. За окном ветер рвал листву, а над землёй повисло низкое стальное небо. Глаза и так закрывались, а после монотонного повествования о верованиях древних славян – тем более. Хотелось быстрее домой, налить горячего сладкого чая и залезть под одеяло. Отрубиться, чтоб не помнить ни об универе, ни о проблемах с мамой, ни о пустом холодильнике и счетах за коммуналку. Просто заснуть. И на этот раз без снов о незнакомце с карими глазами в голубую крапинку.
* * *
– Ты ему снова не сказала? – Лиса сочувственно посмотрела на подругу. Она сидела на большой мягкой кровати и потягивала через трубочку яблочный сок. Алина застыла в дверях с чашкой зелёного чая.
– Да как я ему скажу? Я хотела. Нет, честно хотела. Даже тест вон взяла, – она кивнула головой в сторону маленькой женской сумочки и отхлебнула из кружки.
– И не смогла, – резюмировала Лиса.
– Да как тут сможешь? Я как его только увидела, так сразу ком в горле, пальцы дрожат и голос пропадает. Может, и не стоит ему ничего говорить? – Алина с надеждой уставилась на Лису.
– Алинка, ну что ты такое несёшь? – Лиса от неожиданности поперхнулась и пролила на белоснежное покрывало несколько светлых капель, – в смысле не говорить? А он типа не узнает. Или ты аборт решила делать?
– Я не знаю, Лис, я не знаю, – девушка отставила чашку и нервозно сжала пальцами виски. Снова начинала болеть голова. Затылок медленно раскалывался при любом движении и пробивал виски навылет. Чай не помогал.
– Детка, – вдруг почесала бровь Лиса, – а ты сколько тестов вообще делала?
– Один. А что, – вдруг снова с надеждой Алина взглянула на подругу, – мало?
– Ой ты дурында… Конечно, мало. Если бы я верила первым тестам, то уже была бы счастливой многодетной матерью троих белокурых малышей, из которых ни один лицом не удался – все в папу.
– А ты всё шутишь, – Алина снова помассировала виски. Боль, кажется, отступала.
– Так, сейчас уже поздно, – глянула на экран телефона Лиса, – а завтра вместе идём в аптеку. Может, и хорошо, что ты Пашке своему ничего не сказала. Чего парня зря пугать?
Глава 5
понять бы мне, что реально…
я потерялась в горечи этой осени…
– Журавлёв!
– Здесь я, – Пашка лениво перекатывался с пятки на носок, оглядывая приёмную декана. За свой второй год обучения в университете здесь он оказывался всего третий или четвёртый раз. До этого в приёмную Пашка заходил только вместе с ребятами, чтобы поздравить преподавателей с новым годом, женским днём и прочими важными праздниками.
За это время ничего не поменялось. Над секретарским столом всё так же висели круглые часы, похожие на большое стеклянное блюдце. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как секундная стрелка скользит по циферблату. Пашку этот звук нервировал. Ещё лет в пятнадцать он отвоевал у матери право повытаскивать батарейки из всех часов в доме. «Хочешь узнать время, посмотри на экран телефона», – говорил он маме.
– Павел, – высокая худощавая женщина в клетчатом костюме прошла к мягкому зелёному диванчику у дальней стены, – давай присядем.
Парень нетерпеливо покачнулся, но остался стоять на месте. Он знал, зачем его вызвали в деканат, и не хотел зря тратить время на разговоры.
– Юлия Николаевна, меня отчисляют? – он сделал несколько шагов к дивану по потёртому линолеуму.
– Павел, ты всё-таки присядь, давай поговорим.
– Нет, – он упрямо мотнул головой, – вы скажите сначала, меня отчислят?
Сейчас Пашка был похож на маленького нашкодившего щенка. Все старшие классы старательно учиться в физико-математическом лицее, поступить на бюджет, получать автоматы с завидной регулярностью, пугающей даже зубрил, а потом быть отчисленным на втором году обучения. Позор. И что он скажет маме?
Юлия Николаевна пригладила ладонями юбку.
– Прямо сейчас тебя никто не гонит, но ты сам понимаешь, учебный год только начался, а тебя уже не бывает на парах, – мягко начала она, – преподаватели жалуются, балльно-рейтинговая система тоже работает против тебя. Понимаешь?
– Да, понимаю, – Пашка в волнении сжал кулаки, уставившись на бежевые обои в мелкий цветочек. Он в своих подранных джинсах и чёрной толстовке совсем не вписывался в интерьер, а так хотелось стать мебелью, раз уж под землю провалиться не получалось.
– Тогда можешь идти, но помни, что это было первое и последнее предупреждение. Подумай о своём будущем, – Пашка уже взялся за ручку двери, когда Юлия Николаевна добавила, – и кстати, не забудь отработать долги по пропущенным парам.
– Хорошо, до свидания. – он тихо закрыл за собой дверь и шумно выдохнул, очутившись в шумном университетском коридоре. Щёки предательски покраснели. Он вытер влажные ладони о джинсы и начал считать до десяти, стараясь успокоить сердцебиение.
Мало кто поверил бы, но Пашка никогда раньше не попадал даже в кабинет к школьному директору. Да, он не зубрил по ночам, не пропускал дворовые матчи по футболу и тоже иногда приходил домой грязный и побитый после драки, но вместе с этим умудрялся хорошо учиться и оставаться вежливым в любой ситуации. А ещё он очень не любил расстраивать маму, особенно после того, как однажды проснулся посреди ночи и увидел папу, кидающего вещи в дорожную сумку. Это был последний раз, когда он видел отца. И маму, его сильную маму это сломило. Доставлять ей лишних неприятностей совсем не входило в его планы.
– Эй, как ты? – к Пашке вразвалочку приближался долговязый одногруппник. Мишка был первым из группы, с кем он познакомился. Первые дни учёбы на первом курсе они вместе зависали после пар в соседней пиццерии, а ближе к вечеру перебирались в «Паприку».
– Не отчислили, но выговор влепили, – невесело усмехнулся Пашка.
Мишка плюхнулся на деревянную скамейку, стоящую у стены, и по обыкновению вытянул в проход длинные ноги:
– Сам виноват, герой-любовник. Ты от Али прячешься, а страдает учёба, – Мишка еле заметно сморщил нос. Алину он отчего-то не любил. Может быть, из-за того, что с её появлением в Пашкиной жизни начался кавардак. А может, из-за того, что теперь пиццу после пар Мишке приходилось есть в полном одиночестве.
Пашка присел рядом:
– Да не прячусь я, – буркнул он себе под нос.
– И что теперь?
– Да ничего, домашку всю сдать и конспекты в течении недели, – нехотя протянул Пашка, – вот теперь я точно кроме универа и работы никуда не выберусь.
– Да брось, – друг ободряющее похлопал его по спине, – а я на что? Принесу тетради, сходим в библиотеку, копий понаделаем и всё. На ксерокс-то зарабатываешь в своей богадельне, а?
– Ок, с меня тогда напитки, подгребай завтра к вечеру в мою богадельню, у меня смена.
– Неа, завтра никак, – Мишка убрал с прохода ноги и широко зевнул, – но ты не переживай, сочтёмся ещё, – он закинул рюкзак за спину и двинулся к лестнице, – ну и чего сидим? Или хочешь снова прогулять?
Пашка взглянул на старинные напольные часы, стоящие рядом с фортепиано (и зачем клавиши нужны в корпусе физмата?), и подскочил. До конца перемены оставалось две минуты.
У дверей аудитории стояла Алина. Он скользнул по ней напряжённым взглядом, но сразу же расслабился. Девушка теребила волосы, заплетённые в густую косу, и задумчиво улыбалась.
– Привет, прекрасно выглядишь, – попытался сгладить он неловкость от первого за несколько дней разговора.
– Спасибо, – она взяла его за руку и аккуратно сжала пальцы, – я хотела…
Не успела она договорить, как прямо над их головами издевательски завопил звонок на пару.
– Ладно, – Алина дёрнулась от неожиданности и выпустила Пашкину ладонь, – позже поговорим.
– Аль, я сегодня не могу, – он виновато пожал широкими плечами, – мне все хвосты сдать надо, а то вылечу пробкой из универа, – Пашка уже уселся за парту и кинул рюкзак на соседний стул в ожидании преподавателя.
– Не можешь, так не можешь, – Алина демонстративно отвернулась и пересела на другой ряд. Она рванула молнию на сумочке и чертыхнулась, когда язычок слетел. В аудитории повисла тишина. Вся группа вот уже несколько недель наблюдала с попкорном за драмой, разворачивающейся в отношениях Алины и Пашки, и ждала развязки. Но вместо экшена на экране крутили тоскливую тягомотину.
– Эй, женишок, чё там дальше-то по сценарию? – не выдержал Борька, бывший зачинщиком всех неприятностей, что происходили на физмате.
– Да пошёл ты, – Пашка схватил рюкзак и быстрым размашистым шагом пошёл на выход.
– Журавлёв, на место, – услышал он, столкнувшись в дверях с Пал Семёнычем, – на место, я сказал.
– Да слышу, не глухой, – огрызнулся Пашка.
– Вот и прекрасно. Что ж, начнём.
* * *
Света сидела дома у приоткрытого окна, завернувшись с головой в тёплый плед, и шмыгала носом. Её то морозило, то бросало в жар. Девушка как раз собиралась в очередной раз сделать глоток свежего воздуха, когда раздался телефонный звонок. Надо было встать и подойти к обеденному столу, чтобы снять мобильник с зарядки, но сил не было. Она продолжала прижиматься горячим лбом к прохладному оконному стеклу, слушая, как с противным скрежетом вибрирует поверхность стола.
Заболеть в сентябре. Что может быть более глупым и невероятным? Разве что простуда летом. Но не для неё. Она всегда, сколько себя помнила, была болезненным ребёнком. Пока ребята гоняли по двору без шапок и ели вдоволь сосульки, ей оставалось только с завистью смотреть на них. Стоило Свете хотя бы чуть-чуть сдвинуть шапку с макушки и оголить уши, как этой же ночью она просыпалась от стреляющей боли и, плача, звала маму. Мама приходила, закапывала ушки согретыми в тёплой ладони каплями и долго-долго гладила по волосам, пока Света снова и уже окончательно не засыпала крепким и сладким сном.
– Мама, мамочка, – всхлипнула она, открывая слипшиеся слезящиеся глаза. Ей хотелось, чтобы как в детстве, мама пришла, напоила горячим бульоном, понаставила банок и заставила дышать над картошкой. Но мама не приходила.
Телефон снова завибрировал. Света заставила себя встать и на подкашивающихся ногах пошла к столу, заваленному грязными тарелками. Ещё вчера у неё жутко разболелась голова и покраснели щёки. Всё, что она осилила – это доделать домашку по фольклору и наспех поужинать разогретым в микроволновке борщом. Она даже в ванну не пошла, завалившись спать в домашней застиранной футболке.
– Да, – слабым голосом отозвалась Света на бодрое приветствие Наташки. Колени подгибались, и ей пришлось присесть на табуретку и облокотиться на стол, чтобы не бухнуться на холодный пол. Ступни замерзали даже сквозь толстую подошву тёплых домашних тапочек.
– Что с голосом? Придёшь сегодня, или тебя уже не ждать? – перекрикивая уличный гул, спросила Наташка.
Света посмотрела на своё отражение на поверхности стола и слабо улыбнулась: влажные спутанные пряди волос стояли дыбом, изменив свой почти белый цвет на грязно-серый; под покрасневшими глазами на бледном лице проступали вены. Казалось, что вчера её нехило приложили лицом обо что-то тяжёлое.
– Нет, Наташка, не приду, – просипела она, выводя кончиками пальцев круги на грязной столешнице, – приболела немного. Отлежусь сегодня дома.
– Я тогда к тебе после пар заскочу, бульончика сварю, как в детстве, помнишь? Твоя мама всегда варила. Сегодня за неё буду я, – важно произнесла Наташка, – тебе принести чего-нибудь, кроме лекций?
– Нет, ничего не хочу.
– Уверена? Подумай, время пока есть. А я пойду в одиночку грызть гранит науки.
– Фурацилин купить можешь, горло болеть начинает.
– Всё, ваш заказ принят! – отрапортовала Наташка. – Ладно, Ветка, тут это, автобус пришёл. – и она бросила трубку.
Света уронила голову на руки. Нужно было пойти поспать, пока время есть. Да и мама всегда говорила, что во сне организм восстанавливается. Света поднялась и маленькими шажочками направилась в спальню, захватив по пути старый ртутный градусник. Она сунула его под мышку, повернулась на бок и уткнулась сопливым носом в наволочку, пахнувшую лавандой. Градусник показал 37,9.
– Надо маме позвонить, – подумала Света, прежде чем провалиться в сон.
Она сидела напротив парня, играющего на гитаре. Его пальцы бережно касались струн, извлекая из инструмента нежную и романтичную музыку. Казалось, мелодия плывёт по воздуху, заполняя собой всё вокруг и очаровывая:
Лист танцует, танцуй и ты,
Под луною взлетай всё выше,
Распуская в ночи цветы,
Опадая листом на крыши.
Полной грудью же сделай вдох,
До краёв наполняясь светом,
Досчитав про себя до трёх,
Листопляс сохрани секретом.
Она откинула голову назад и увидела своего знакомого незнакомца.
– Пришёл всё-таки, – она залилась звенящим серебряным смехом.
– Ты звала, и я пришёл, – он сел рядом и замер, вслушиваясь в тягучую завораживающую мелодию.
– Листопляс… – мечтательно произнесла девушка, закрывая глаза.
– Так что за Листопляс? – не отводя взгляда от гитарных струн, спросил он.
– День, когда мечты обретают силу и душа касается в полёте неба, – она положила голову ему на плечо и начала подпевать музыканту.
– Душа касается неба… – его душа давно и надолго застряла на земле, погрязнув в суетливости серых будней, но сейчас казалось, что стоит только вдохнуть полной грудью, и взлетишь, наплевав на законы гравитации и цепляя проплывавшие мимо ветви деревьев.
– Назови мне своё имя? – вдруг произнесла она.
– Меня зовут…
Света ёжилась и потирала ладонью заспанные глаза. Ей казалось, что стоило только уснуть, как тут же треклятый дверной звонок разорвал тишину на части своим «дилинь-дилинь-дилинь». Не верилось, что с момента разговора с Наташкой прошло уже больше пяти часов.
– Ветка, да ты лежи пока, – крикнула Наташка, заметив с кухни, что Света не собиралась снова ложиться в кровать.
– Да сколько можно уже, – Света прикрыла ладошкой зевающий рот. Кажется, мама была права. Стоило поспать несколько часов, и она чувствовала себя гораздо лучше.
Наташка продолжала суетливо шнырять по кухне, звеня огромными цыганскими серьгами. Она заполнила холодильник продуктами и поставила на плиту вариться четырёхлитровую кастрюлю бульона:
– Ну так, на всякий случай, – сказала, когда Света попробовала возмутиться.
– Ладно, делай, что хочешь, – пусть Свете и стало лучше, силы стоило поберечь, да и пререкаться с лучшей подругой сегодня не хотелось.
– Вот и умничка, – Наташка натянула на себя фартук и стала выглядеть ещё нелепее, чем обычно, – там на столе фурацилин лежит, ромашка, и я ещё всякой мелочёвки накупила, посмотришь, может, что и пригодится. – и продолжила сновать по кухне, рассказывая университетские новости.
– А оценки за контрольную по зарубежке говорили? – встрепенулась Света, услышав, что сегодня на зарубежной литературе почти все отказались отвечать.
– Эээ, да, говорили.
– Ну и? – в нетерпении уставилась на подругу Света.
Зарубежка была единственным предметом, который ей давался с трудом. Она читала все произведения, штудировала работы критиков, труды филологов и преподавателей, обращая внимания даже на самые незначительные методички, но легче ей от этого не становилось. Стоило только преподавателю взглянуть на неё, как у и так застенчивой Светы отнимался язык и начинало сводить живот от страха. Нет, она не боялась получить двойку за ответ, как боялись многие студенты. Было страшно ляпнуть глупость и выглядеть в глазах Эльвиры Ильдаровны бесполезной дурой. Это было одно из самых ужасных ощущений в Светиной жизни – стоять за кафедрой, мечтая провалиться под пол, когда тебя прожигает насквозь презрительный и уничижающий взгляд ледяных серо-голубых глаз.
– У половины группы незачёт. У тебя тройка. Пересдать можно только на зачётной неделе, – с сочувствием взглянула на подругу Наташка, одной рукой помешивая бульон. Она знала, как сильно Света будет переживать за этот тройбан, который может стоить ей стипендии.
– Тройка… – Света задумчиво посмотрела вдаль и отхлебнула чай из кружки, заботливо подсунутой Наташкой.
– Не дрейфь, прорвёмся, – помахала Наташка ложкой в воздухе, – ладно, подруга, ты тут лечись, а я побежала. Чтоб как штык завтра стояла: здоровая и несгибаемая.
Она стянула фартук, чмокнула Свету, обдав её удушающим цветочным запахом, и выскользнула за дверь, на ходу натягивая куртку.
– Чтобы как штык, запомнила? – ещё раз уточнила она перед тем, как захлопнуть дверь.
– Да запомнила, запомнила, – Света с усилием повернула дверной замок, – как штык.
* * *
Наташка выскочила из подъезда и быстрым шагом направилась к центральной площади – месту, где вечерами постоянно прогуливались влюблённые парочки и семьи с детьми. Вот и сейчас ей навстречу маленький карапуз гнал стаю голубей, пока его родители спокойно шли в обнимочку следом. Наташка на мгновение замедлила шаг, с лёгкой завистью взглянув в сторону парочки. Мужчина широкой ладонью придерживал женщину за талию, пока она смотрела на него влюблёнными глазами, не выпуская из вида ребёнка. Они выглядели, как семья из рекламы майонеза, разве что не такие приторные и искусственные. Они светились настоящим счастьем.
Наташка, зазевавшись, чуть не упала, налетев на скейтера.
– Совсем слепая? Смотри, куда идёшь! – заорал парень, еле удержавшись на ногах.
– А ты смотри, куда едешь, зоркий ты мой, – ехидно сморщила маленький курносый носик Наташка. Она ненавидела быть неправой и никогда не могла смолчать. Из этого сочетания иногда получалась взрывная смесь.
В другой раз Наташка надолго бы зацепилась языком с пареньком, который до сих пор продолжал пожирать её возмущённым взглядом, но не сегодня. Сейчас ей стоило поторопиться. Коля, наверно, уже ждал на том самом месте, где она впервые его увидела. Наташка ускорилась, не удержавшись и крикнув скейтеру на прощание:
– Ариведерчи, малыш.
Он хмуро посмотрел ей вслед, но промолчал.
Наташка продолжала быстро перебирать короткими ножками, приближаясь к центру площади. Цыганские серьги в ушах тяжело покачивались и сильно звенели, попадая в ритм шагов и сердцебиению. Площадь казалась единым живым организмом. Подростки на скейтах и роликах маневрировали, объезжая прогуливающиеся парочки. На скамейках в тени деревьев и под светом загорающихся фонарей студенты читали книги, стараясь хоть на миг отвлечься от учебной литературы. Изредка мимо проезжали машины, из окон которых орала музыка, сотрясая битами асфальт. Жизнь кипела.
