Kitabı oku: «Листопад», sayfa 9

Yazı tipi:

– Я не против, – Коля поднял руки ладонями вверх. Он и сам этого не ожидал, но со Светой оказалось комфортно и не страшно. Не нужно было пытаться выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле.

– Я не… – тут она вдруг запнулась на полуслове: из главного корпуса, поправляя рюкзак на плече, выходил он. Света на автомате пригнулась и спряталась за Колю, не осознавая, как смешно выглядит со стороны. Сейчас ей было на это наплевать. «Только бы не заметил», – пронеслось у неё в голове, пока сердце бойкотировало её и ленилось отсчитывать удары, разгоняя по венам внезапно ставшую вязкой кровь, – хорошо, я с вами.

Наташка понимающе кивнула, пока Коля в недоумении хмурил брови. Она подхватила подругу под одну руку, парня – под другую и бодро потопала в сторону площади. Света не удержалась и оглянулась назад, чтобы мельком увидеть, как её принц наклонился к открытому окну машины, поцеловал в губы огненную красотку и, проводив машину взглядом, скрылся за поворотом.

– Ветка, не думай сейчас об этом. Подумай об этом завтра, – на ходу бросила ей Наташка и ускорила шаг.

Глава 10

Любовь – это больше,
чем слова и прикосновения

Пашка пнул со злости входную дверь, когда в который раз не смог попасть ключом в замок. Бетонные подъездные стены обычно отрезвляли, если материалист Пашка начинал впадать в излишний романтизм. Может быть, поэтому он романтиком и не вырос… Но сейчас эти стены не помогали. Они только напоминали о грязной общаге с пропитым воздухом, где на подоконнике сидит его девочка в облаке белокурых волос.

– Совсем помешанный? – дверь открылась, стукнув по носу. Мама хмуро посмотрела на него, поправляя передник, и молча ушла на кухню. Она уже привыкла, что сын не всегда ведёт себя адекватно. Это началось давно, ещё когда отец Пашки ушёл в ночь, даже не поцеловав сына на прощание, и больше не вернулся. Винить Пашку женщина не могла, но разве нормальному человеку придёт в голову бодаться с железной дверью?

– Прости. Разбудил? – Пашка вошёл в квартиру, потирая ушибленный лоб.

– Нет, горе ты моё луковое. Ну вот, шишка, наверно, будет, – она достала из морозилки замороженную зелень и приложила сыну к переносице, – держи, дуралей.

– Ну мааам, – парень уселся за стол и сглотнул ком, появившийся в горле. Хотелось снова почувствовать себя маленьким, но Пашка дал себе обещание быть сильным. Он теперь единственный мужчина в доме, и это он должен быть старшим, защищать маму и поддерживать, а не прятаться в мамину юбку, чтобы вытереть сопли о подол.

– Кушать будешь? Я суп сварила.

– Буду, – он подождал, пока мать поставит на стол тарелку, и отломил от чёрного хлеба огромный ломоть, натирая его чесноком.

– Вкусно? – женщина села напротив, опустив голову на ладони. Ей нравилось смотреть, как Пашка ест. Это сразу возвращало её в те времена, когда у неё была крепкая семья.

– А себе, мам?

– Нет, не буду. Недавно ела. Как у тебя дела, сына?

– Пересолила снова, – он поперхнулся и, закатив глаза, вдруг расхохотался. Это была одна из маминых особенностей – каша всегда пригорала, а суп оказывался пересоленным. Но этот солёный суп он не променял бы ни на одно ресторанное блюдо, – обожаю тебя, мам. Ты как всегда, в своём репертуаре.

Она только улыбнулась.

– Так что там у тебя в университете? С Алей как? – Пашка чуть не подавился, услышав про Алю: все мысли были заняты загадочной незнакомкой. Он до сих пор никак не мог понять, как так произошло, что они не встретились раньше? Маленький город, один университет на весь этот городок, одна площадь… И ни одной встречи. «Кто же ты?» – вертелось в голове без остановки. Он готов был прочёсывать улицы в её поисках, но не знал, для чего. Чтобы почаще появляться в тех же местах, что и она, или чтобы обходить их стороной?

– Ммм… Всё нормально, – наконец-то выдавил он, заметив, что мама не отводит от него взгляда. У них в семье не принято было делиться друг с другом подробностями личной жизни, поэтому мама просто улыбнулась и кивнула головой, принимая Пашкин ответ. Но поверила ли она ему? Он побыстрее засунул в рот ещё одну ложку супа, чтобы не отвечать на другие каверзные вопросы. Врать матери он не любил… Но что ему нужно было ей сказать? «Знаешь, мам, я влюблён в девушку, которую видел всего один раз, поэтому сделал предложение Але. Кстати, она от меня, кажется, беременна», – так, что ли? То-то она порадуется тому, какого мерзавца вырастила.

– Ладно, Павлик, – тяжело вздохнула мама, поднимаясь из-за стола, – мне собираться надо.

– Ты опять в ночную?

– Да, немного побольше в этом месяце заработаю, купим тебе новый рюкзак, а то этот совсем уже износился.

– Маааам, не надо, – Пашка отложил ложку в сторону и подошёл к матери, – я учусь хорошо, стипендию получаю. Уж рюкзак точно сам себе купить могу, а ты лучше отдыхай почаще, – он обнял её, как ребёнка, баюкая в объятиях. Пашка до сих пор не простил отца за то, что тот смог вот так просто уйти, бросить их, хотя прекрасно знал, как много забот ляжет на плечи этой маленькой женщины, которая раньше постоянно улыбалась, а теперь только и могла что работать по ночам и тщательно замазывать синяки под глазами после бессонной ночи.

– Большой ты совсем у меня стал, вырос, – тихо проговорила она, поглаживая сына по спине. Если быть совсем уж честной, то она могла работать меньше, появляться дома чаще – денег на всё нужное вроде бы хватало… Но ей требовалась эта работа, чтобы чувствовать себя вечно занятой и вечно нужной. Сын, вон, вырос. Друзья, университет, девушка… Она ему уже не нужна так, как раньше. И хорошо. Но сидеть одной в пустой квартире по вечерам ей не хотелось. Лучше уж в окружении таких же вымотанных работяг, как она.

– Мам, я люблю тебя.

– Знаю, солнышко. – она легонько похлопала его по плечу, – ладно, Пашка, отпусти, а то опоздаю.

Он потёрся носом о мамину щёку и разжал руки. Суп в тарелке остыл и покрылся противной дрожащей плёночкой жира. Пашка дождался, пока за мамой закроется дверь и, вылив суп в унитаз, отправился спать. Он задёрнул плотные тёмные шторы, закутался в одеяло и закрыл глаза. Сон навалился мгновенно.

Она стояла по щиколотки в воде и пела протяжную, мелодичную песню, разливающуюся белым туманом над морем. Сложно было понять, сколько сейчас времени… Тёмное небо, скрытое за туманом, изредка просвечивало розоватой дымкой… То ли рассвет, то ли закат… И только песня продолжала взлетать выше облаков, пробивая небесную твердь.

Падает лист последний с клёна в морскую синь.
Всё для тебя бы сделала, только ты не просил.
В клетку грудную сизым бы, только вольна душа…
Вот и взлетает, бедная, в небо, едва дыша.

Он стоял неподвижно, вслушиваясь в слова. Душа разрывалась на части от неизбывной тоски, а кончики пальцев пронзала мелкая дрожь. Он потёр ладони друг о друга, стараясь избавиться от покалывания, и сделал первый еле заметный шаг. Волны продолжали набегать друг на друга, взрываясь солёными брызгами у неё за спиной, а Пашка всё молчал, аккуратно ступая по мокрому песку. Он почувствовал, как всё тело свело от желания подойти поближе, откинуть непривычным движением волосы с тонких плеч и прикоснуться к обнажённой спине сухими, потрескавшимися губами. Припасть к коже, как путник припадает в пустыне к живительному источнику…

– Здравствуй, – она обернулась, заметив его присутствие. Её голубые глаза потускнели, волосы больше не струились серебряным водопадом по плечам, а свисали серыми, поблёкшими прядями. Но и такой она оставалась для него самой прекрасной.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросил Пашка, хватая её за плечи.

– Больно.

– Прости… – он опустил руки и сделал шаг в сторону, – что с тобой. Ты заболела?

– Я исчезаю. И ты исчезаешь.

– Что?

– Посмотри на себя, – в её глазах заблестели слёзы. Пашка, в недоумении пожав плечами, поднёс к глазам ладонь. Ладонь, сквозь которую можно было увидеть море, – я… Я не понимаю.

– Время Листопляса прошло, – пожала она плечами, как будто эта фраза всё объясняла.

– И что? Я не понимаю, – Пашка в отчаянии всплеснул руками, теряющими свои очертания.

– Я всегда буду помнить тебя, – она сжала в руке кулон и растаяла в воздухе, произнеся напоследок всего одно слово, – просыпайся…

Он бросился к ней, желая обнять и больше не отпускать ни на миг… Но руки сжали лишь воздух.

Туман медленно таял. Раздавались крики чаек, а равнодушные волны продолжали безмятежно целовать берег. Пашка опустился на колени в мокрый песок и беззвучно зарыдал.

Он подскочил на кровати, услышав, как хлопнула входная дверь.

– Это я, сынок, телефон забыла, – прокричала с коридора мама.

– Хорошо.

Пашка поднёс руки к сонному лицу, желая протереть глаза, перед которыми стояла пелена. На ладонях остался влажный след.

* * *

Алина медленно расплетала косу, сидя у зеркала. Она любила свои длинные рыжие волосы, доставшиеся ей, вероятно, от мамы: у папы была иссиня-чёрная шевелюра, в которой в последнее время уже начинали проглядывать серебристые тонкие нити. Алина не знала, что там произошло у родителей, и предпочитала не спрашивать. Она знала одно – мама ни разу за последние пятнадцать лет её осознанной жизни не появилась рядом. Этого было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов, но… Волосы свои Алина любила. Она взяла расчёску и принялась аккуратно расчёсывать пряди, завязавшиеся в узелки. Из зеркала на неё смотрела незнакомка.

– Ну и что смотришь на меня, болезная? Думаешь, побежим мы за ним, в объятия грохнемся и век любить, холить и лелеять будем? Нет, девочка, как бы не так, – твёрдо проговорила Алина, приблизив к зеркалу лицо: заплаканные серые глаза, блестящие от слёз, как речная галька; длинный прямой нос с покрасневшим кончиком, высокий лоб – казалось бы, красотка, каких свет не видывал, – и чего он на этого мотылька запал? – удивлённо пожала Алина плечами, не отрываясь от отражения взглядом.

Самой себе врать было сложно – слишком сильно зудели пальцы, хватающие пустоту вместо его ладоней. Да, наверно, ещё с лета всё шло к их расставанию. Пашка вернулся из деревни возмужавший, загоревший и чужой. Весь август она пыталась пробиться сквозь стену отчуждения, которая возникла между ними за полтора летних месяца… Но теперь сил сражаться за общее будущее больше не было. В конце концов, кто они друг другу? Одногруппники, которые год ходили за ручку и целовались под универской лестницей вместо пар. Одногруппники, которые запускали весной бумажного змея, а потом несколько часов валялись в обнимку на стареньком пледе, пока в волосах путались ромашки. Одногруппники, которые…

– Ай, – она, задумавшись, слишком сильно дёрнула прядь и теперь держала в ладони клок волос. Алина положила расчёску на тумбочку и подошла к окну, – вот вроде утро субботы, спи себе и спи… Но нет же, надо было встать ни свет ни заря, чтобы подольше поныть своему отражению и пожалеть себя, несчастную, – она скорчила язвительную мину, – пожалейте, бедненькую девочку, её парень разлюбить посмел…

– Опа, мать, ты уже сама с собой разговариваешь? – в комнату вошла Лиса, швырнув по привычке на Алинину кровать сумку, – так и до дурки недалеко. Чё случилось-то?

Алина обернулась к подруге. Та, как всегда, выглядела просто отпадно: чёрные облегающие джинсы, какая-то дырявая майка в пятнах, короткие светлые волосы стояли ёжиком, а в губу она снова вдела колечко… На другом это бы выглядело ужасно, но Лисе шло. Алина подозревала, что только такой образ и может выразить творческую натуру Лисы, которая к своим двадцати пяти годам успела и погончарить, и порасписывать половину городских кафешек, и собрать, а потом разогнать рок-группу, при этом не забывая крутить романы с поэтами и байкерами. Свобода – вот, что олицетворяла собой Лиса. И как же этой свободы сейчас хотелось Алине… Свободы от Пашки. От своей любви и привязанности. Свободы от боли.

– Сегодня я… – Алина присела на кровать и задержала дыхание.

– Ну? Не томи, рожай уже давай, – Лиса надула розовый пузырь из жвачки. Он лопнул и прилип к носу.

– Сегодня я брошу Пашку, – собравшись с духом, выпалила Алина. Лиса поперхнулась.

– Мать, ты дура?

– Лис… Боже, я сама не верю, что говорю это, – она истерически рассмеялась, больно дёрнув себя за волосы.

– Так, может, поподробнее? То мы рыдаем, потому что он недостаточно нас любит, то радуемся ночи, проведённой под корабликами, то бросаем? Ау, девушка, логика где?

– Лис, это была прощальная ночь, видимо. – Алина задумчиво потёрла бровь и шумно вздохнула, уронив руки. – Он не любит меня, я это чувствую. Знаешь, как больно видеть его и знать, что он думает о другой? Видеть его взгляд… И нет, взгляд не на меня, а на бледную тихую поганку, которая никогда не станет бороться за него.

– Ну так тем более не понимаю, – Лиса наклонилась к тумбочке и, взяв из вазы яблоко побольше, впилась в него зубами, – если она будет тихо стоять себе у стенки и не отсвечивать, ты спокойно вернёшь себе своего паренька и всё, делов-то? – с набитым ртом прошепелявила Лиса.

– Делов-то, – грустно усмехнулась Алина, снова подходя к окну. Во дворе их маленького коттеджа, как всегда, было чисто и опрятно. Дворник ещё с пяти утра вымел все дорожки, собрал листву с площадки у беседки и теперь работал где-то на заднем дворе. Алина была благодарна папе за то, что могла жить в доме, при этом не быть оторванной от города: нужно было только завести машину, чтобы через десять минут колесить по центральным городским улицам. Живя в этом коттедже, она чувствовала себя героиней американского сериала. Вот только из самой популярной девчонки она, кажется, превратилась в аутсайдера. Алина подняла глаза вверх, надеясь увидеть солнце, но серое тусклое небо было затянуто тучами и не пропускало ни одного солнечного лучика. Идеальная погода, чтобы разбить себе сердце.

– Аль, я не понимаю, – Лиса подошла сзади и положила острый подбородок Алине на плечо.

– Он не любит меня, – тихо повторила Алина, – я не переживу, если он сделает это сам. Быть нелюбимой я уже привыкла. Не хочу быть униженной, понимаешь?

Она уже еле сдерживала слёзы. Легко казаться сильной, когда ты любима, но… Держать осанку, улыбаться ослепительной улыбкой и звонко цокать каблучками по лестнице, когда в душе огромная чёрная дыра… Так Алина не умела. Со стороны она многим могла казаться беспринципной стервой, кокетливой пустышкой, капризной смазливой девицей… Но в душе была маленькой девочкой, внутри которой тлеет пылающий когда-то огонь. Ей хотелось найти того, кто взял бы её в свои большие и тёплые ладони, скрывая от любых бед и потерь и согревая дыханием. Она бы свернулась у него на груди маленькой мурлыкающей кошечкой, которая из дикого зверя стала домашним, ручным питомцем… И Пашку она приняла за того, кто сможет, но… И у него не получилось любить её, не размениваясь на остальных.

– Маленькая моя, – Лиса неожиданно по-матерински погладила подругу по голове, перебирая пальцами рыжие волосы, – я всегда за тебя, что бы ты ни решила, ты же знаешь?

– Знаю, – сквозь слёзы улыбнулась Алина. Может, в её жизни и не было огромной и чистой любви, зато была настоящая дружба, проверенная временем.

– Ладно, тогда садись, заплету. В такой день ты должна выглядеть сногсшибательно, чтобы этот дурак понял, кого потерял, – и, усадив Алину перед зеркалом, Лиса взяла в руки расчёску.

* * *

Света зачерпнула столовой ложкой из ведёрка с мороженкой. Ей давно хотелось это сделать, подобно героине зарубежного сериала, но повода как-то не находилось.

– Доброе утро, – из ванны выплыла Наташка, закутывая голову в полотенце. С кончиков мокрых волос и курносого носа капала вода, оставляя на полу тёмные пятнышки. Наташка вчера осталась с ночёвкой, хотя Света и отговаривала её. До середины ночи они болтали обо всём на свете, пекли кексы и без конца ставили на плиту чайник. А потом Наташка отрубилась прямо за столом, уронив голову на руки.

– Привет, – Света взяла пульт и сделала звук тише – по телеку шла очередная сопливая мелодрама, которые она так любила.

– Ну, как ты? – Наташка плюхнулась на диван, подбирая под себя ноги.

– Отлично. Будешь? – Света протянула Наташке ложку.

– Неа, не хочу. Блин, да выруби ты уже этот мрак. Сплошные слёзы и сопли. Вот оно тебе сейчас надо?

– Надо, так легче не думать о своих соплях и слезах, – ответила Света, засунув в рот очередную ложку мороженого.

– Хочешь, я останусь с тобой сегодня? По книжным прошвырнёмся, на площадь сходим. Ну или, – Наташка забрала у Светы ведёрко и поддела пальцем кусочек пломбира, – ммм, как вкусно… Можем вдвоём твои сериалы смотреть.

– Спасибо, конечно, – Света со смехом забрала назад своё мороженое, – но тебя сегодня Коля куда-то приглашал, а я и одна могу смотреть сериалы. Не умру, не боись.

– Ну, как хочешь.

Наташка сняла с головы тюрбан и, как собака, начала трясти головой, разбрызгивая остатки капель во все стороны – это был её любимый способ сушить голову – никакой фен не нужен, достаточно только иметь голову на плечах.

– Наташка, прибью.

– Да ладно тебе, – Наташка хихикнула и затрясла головой с удвоенной силой, – потерпи немного, я скоро уйду. Не с мокрой головой же в конце сентября по улицам шастать?

– Дурочка, – Света улыбнулась и кинула в подругу подушкой.

Через полчаса, после битвы на подушках, от которых по всей маленькой Светиной квартирке летали перья, Наташка всё-таки ушла. Света расслабилась, разжала губы, усердно изображающие улыбку, и закрыла глаза. Больше можно было не играть. Света знала, что Наташка всё равно не поверила в её улыбку, но плакать перед подругой Свете сейчас хотелось меньше всего. Она достала из-под подушки портрет своего принца:

– И как же тебя зовут, незнакомец? – она коснулась пальцем его щеки и провела им вдоль линии скул. Лукавые мальчишеские глаза смотрели прямо в сердце, пробивая его насквозь. Света легла на кровать и прижала рисунок к груди. Влюбиться в парня из снов, встретить его в реальности, и всё для того, чтобы отступить. Отпустить. Сбежать от новой встречи, не желая причинять боль ни ему, ни себе.

– Дура. – Света надрывно рассмеялась, сминая в пальцах бумагу, – вот дура.

Её и без того бледное лицо сегодня отливало синевой, а глаза, сияющие раньше мягким голубым светом – выглядели безжизненными. Сухие, равнодушные глаза, в которых не было видно ни слезинки. Всё то море, что вчера плескалось внутри неё, угрожая затопить, снести все преграды на своём пути – иссохло. Всё, что осталось – горечь во рту и кулончик на шее, согревающий кожу в том месте, где к ней прикасался. «Неужели я его купила всего пару недель назад?», – подумала Света, которая так привыкла трогать его руками, поглаживать пальцами, когда была в плохом настроение, что ей стало казаться, будто он всегда висел у неё на шее.

– Да… – протянула она и, встав с кровати, начала собираться. Всё, чего ей сейчас хотелось – это стоять босыми ногами в холодной морской воде, чувствуя, как от соли щиплет мелкие царапины и ссадины. Окунуть бы в море сердце своё: пусть шипит вода, вымывая из него обиды, боль и разочарования…

Она натянула через голову голубое платье, ругнувшись, когда зацепилась прядью за молнию. Долго расчёсывала длинные волосы, собирая их в конский хвост, который никак не хотел получаться без петухов. В конце концов Света не выдержала и распустила всё к чёртовой матери, на всякий случай нацепив на запястье резинку.

В детстве она постоянно злилась на маму, когда та будила её с утра пораньше, чтобы перед работой успеть заплести косы. Мама вплетала в них ленты, больно оттягивая пряди, и повторяла: «Терпи казак, атаманом станешь». Маленькая Света не знала, кто такие эти казак и атаман, поэтому слышала совсем другую фразу. Мама долго смеялась потом, когда шестилетняя Света ей как-то важно сказала: «Терпи, коза, а то мамой станешь». Почему так страшно стать мамой, Света тогда не задумывалась. Она хотела одного – чтобы мама перестала плести ей косы и разрешила ходить с распущенными. Или хотя бы с хвостиками. А сейчас бы маму рядом, чтобы заплела волосы, которые всё так и норовят залезть в нос или запутаться в зубчиках молнии… Света тяжело вздохнула и, кинув последний взгляд на своё отражение в грязном зеркале, вышла из квартиры.

Она медленно ступала по асфальту, вполголоса считая шаги. Прохожие с подозрением оглядывались на неё, но она их не замечала. Чёрточка, ещё чёрточка – на трещины на асфальте она никогда не наступала, перешагивая через них, аккуратно ставя ногу то на носок, то на пятку. Ей нравилось выдумывать свои игры, создавать новые миры и образы. Сейчас пора было играть в новую игру под названием «Я тебя не знаю». Я тебя не знаю, я тебя никогда не видела. Тебя не существует.

В этом мире нет эльфов, гномов и великанов,
Не растут под ногами звёзд холодных лучи,
Не бывает детей, рождённых без мамы,
Не бывает обид просто так, без причин.

Не бывает, что сон превратился в реальность,
Не бывает, что крикнешь мне с порога «привет».
Можно плакать и драться, но такая вот данность:
В этом мире тебя быть не может. И нет.

Она остановилась, вонзив ногти в ладони. Слова, зазвучавшие в голове, причиняли лишь боль. Она разжала кулаки и стиснула в руках кленовый лист, отходя в сторону, чтобы не мешать людям, спешащим по делам. Хотя какие могут быть дела в субботу? Да и ещё и в такую погоду. Света подняла лицо к небу, когда первая тяжёлая капля упала ей на руку.

– Ну и пусть, – девушка опустила голову и ускорила шаг. Дождь её не пугал, наоборот, хотелось ливня, хлестающего наотмашь по щекам своими холодными и мокрыми ладонями.

От остановки отходил трамвай. Света на ходу запрыгнула в закрывающиеся двери и, не обращая внимания на кондуктора, прошла в начало трамвая, чтобы спрятаться от всех и ехать до конечной, ловя взглядом стекающие по оконному стеклу капли.

– Всё хорошо. Всё будет хорошо. – прошептала она, прижавшись лбом к холодному стеклу.

* * *

– Кажется, дождь собирается, – озабоченно проговорил Егор, оглядываясь на входящих в бар промокших посетителей.

– Сочувствую, друг, – Пашка хлопнул ладонью по стойке и глотнул воды из стакана. Сегодня была не его смена, поэтому Егору он мог только посочувствовать. Хоть «Паприка» и была самым популярным у молодёжи местом в городе, уборщиц здесь не водилось, а это значило, что все грязные следы и разводы ни чистом ещё с утра полу убирать придётся Егору.

– Спасибо, – Егор хмыкнул и подлил Пашке воды, – может, что-нибудь повеселее возьмёшь? Не жмоться, больше потратишь – больше заработаешь.

– Не смеши, – ответил Пашка, но лимонад заказал.

Он бы сегодня, вероятнее всего, отсыпался в тёплой кровати после ночного кошмара, от которого до сих пор пересыхало во рту, но днём от Алины пришла смс-ка: «Сегодня в баре в 3 часа, надо поговорить». В любой другой день Пашка остался бы дома, но он точно знал, о чём хочет поговорить Алина.

– Алю ждёшь? – Егор сдул с глаз чёлку, продолжая обслуживать посетителей.

– Да, – Пашка поднял взгляд на большие часы, висящие над стойкой, – уже на двадцать минут опаздывает принцесса эта.

– Да вон она, – Егор махнул рукой на вход. У дверей стояла Алина, поправляя причёску перед зеркалом. Её огненные волосы, которыми Пашка так долго восхищался, были заплетены в тугую косу и потемнели от дождя.

– Ладно, пойду встречу.

Пашка мысленно собрался и пошёл невесте навстречу. Народу в баре пока ещё было немного, поэтому стоило поторопиться и занять столик получше. Если на улице льёт, то скоро весь зал будет заполнен желающими согреться и высохнуть.

– Привет, – он обнял её за талию, уткнувшись носом в плечо.

– Привет, – ответила она, отстранившись. Алина чувствовала себя неловко. Вот он, её жених, которому она не нужна. Человек, которого она любит. Парень, которого она собирается бросить. Пашка, обнимающий её со спины и целующий в плечо. Какого чёрта?

– У окошка сядем?

– Давай.

Пашка принёс коктейли и ждал, пока Алина начнёт разговор, но она только молча смотрела на него, помешивая трубочкой коктейль. Ей хотелось напоследок запомнить Пашку таким: спокойным, немного хмурящим брови, взрослым. И пока в животе скопом дохли бабочки одна за другой, она скользила взглядом по Пашкиному лицу, вбирая в себя его небрежную щетину, неровную линию губ и маленькую, еле заметную родинку, к которой не раз прикасалась губами.

– Пашка…

– Аля… – одновременно заговорили они, – ладно, давай ты первая.

– Пашка, нам… – она зажмурилась и, задержав дыхание, выпалила, чувствуя, как под рёбрами гулко колотится сердце, – нам надо расстаться.

– Что? – он непонимающе смотрел на неё пустым взглядом, – как это?

– Просто… Ты не любишь меня, я же вижу. И я не могу так. Не могу с тобой. – Алина закусила губу, стараясь не расплакаться: это оказалось гораздо больнее, чем она думала. Как срывать с ещё незажившей раны пластырь.

– Аль, что ты такое говоришь? – он стиснул побелевшими пальцами край стола, – как расстаться? Ты вообще понимаешь, что такое несёшь, дура? – еле слышно прошептал он последнее слово. Пашка не понимал, что происходит. Он готовился к разговорам о ребёнке. Собирался удивлённо и радостно улыбаться, гладить живот и придумывать имя малышу, но никак не ожидал, что услышит такое.

– Паш, Пашка, – Алина выпрямила спину, сцепив до боли пальцы в замок, – я всё понимаю. И ты пойми, я не могу больше так! – чуть не сорвалась на крик она.

– Но ты же беременна, идиотка. Хочешь оставить малыша без отца? – Пашка стукнул кулаком по стене и, уронив голову на стол, глухо простонал. – За что ты меня так ненавидишь, Аля?

– Бе… Что? Беременна? – она удивлённо округлила глаза и непонимающе захлопала ресницами. Ей показалось, что она ослышалась. – Кто беременна? Я?

– Ну не я же, – он вцепился пальцами в волосы, не отрывая голову от стола.

– Да с чего ты взял? – с отчаянием крикнула Алина, вскакивая из-за стола. Люди за соседними столиками оглянулись на неё, кто-то осуждающе покачал головой, но Алине было всё равно. Последние стены её самообладания рушились. Она уже начала понимать, почему Пашка вдруг сделал предложение. Отчего был таким ласковым и заботливым в последнее время. И почему сегодня смотрел на неё с таким ожиданием. Беременна, черт побери! Она-то думала, что в нём остались ещё хоть какие-то чувства к ней, что он пытается вернуть её, исправить всё то, в чём накосячил, а оказывается… Оказывается, он просто её пожалел. Боже, как это унизительно…

– Я видел тест. И я не идиот, я знаю, что значат две полоски.

– Нет, Пашка, ты не идиот. Ты хуже. – она медленно опустилась на стул, стараясь держать себя в руках. – Я не беременна, это была ошибка. Ребёнка нет. И нас тоже. Больше. Нет. – выкрикнула она, схватила со стола сумочку и, вытерев слёзы с лица, бросилась к выходу.

Пашка остался сидеть на месте, сжимая виски, которые разрывала острая боль. В голове стоял сплошной туман. Он с трудом понимал, где он и что происходит… В голове пульсировала только одна мысль: «Аля не беременна. Она меня бросила. Я свободен». Он поднялся с места и, как пьяный, поплёлся к выходу, задевая широкими плечами попадающихся на пути людей. Сил держать голову и спину ровно не было. Пашке казалось, что он падает в глубокую и тёмную пропасть, из которой ещё никому не удавалось выбраться.

Он прошлёпал по лужам к трамвайной остановке и, сам не зная зачем, сел на трамвай, идущий до берега. Скукожившись на заднем жёстком сидении, Пашка уставился в окно, пустым взглядом провожая мелькающие за окном тёмные пятна домов и деревьев, размытых дождём.

– Конечная, – крикнул водитель в пустой салон.

Пашка медленно вышел под дождь, который из ливня превратился в морось. Он вдохнул полной грудью и, наконец, расслабился. Воздух пах сырыми листьями, влажной землёй и морем. Из-за тёмных туч начали, как ростки весной, пробиваться солнечные лучи. Пашка сделал ещё один глубокий вдох и пошёл к морю.

Он увидел её издалека. Голубое платье и длинные светлые волосы, мокрые от дождя и разбросанные по плечам. Он бросился к ней на заплетающихся ногах, вязнущих в мокром песке… Только бы не упасть, только бы дойти. Не отпустить её. Не потерять снова… Сердце до сих пор ныло, стоило только вспомнить, как она взяла и растаяла в осеннем воздухе прежде, чем он коснулся её руки…

Он сделал последний шаг и остановился. Все сомнения исчезли. Его лунная девочка стояла босыми ногами по щиколотку в воде и пела.

* * *

Света перестала петь и обернулась, как только услышала за спиной шаги. Она шмыгнула покрасневшим носом и близоруко прищурилась.

– Ты? – вырвалось у неё, как только в размытых очертаниях она узнала знакомую фигуру.

– Я. – Пашка сделал ещё один шаг и подхватил незнакомку на руки. – Заболеешь, дурочка, – сказал он, прижимая её к груди, как самое ценное в жизни сокровище.

– Я не дурочка, я Ветка, – упрямо буркнула она, хлопая своими большими голубыми глазищами. Ей не верилось, что вот он, рядом, настоящий.

– Моя принцесса.

Он донёс её до скамейки и сел под деревом. Тем самым, что виделось ему во снах. Тучи почти растаяли, и море огнями переливалось под солнечными закатными лучами.

– Ты теперь больше не исчезнешь? – тихо спросила она, сжимая в ладони кулон.

– Никогда, – он покрепче прижал её к себе.

Порыв тёплого осеннего ветра растрепал его влажные волосы. Света засмеялась. С дерева упал последний лист.