«Ученик монстролога» kitabından alıntılar, sayfa 2
Возможно, это наша судьба, проклятие человечества, — никогда не знать и не понимать друг друга. Мы создаем свое мнение о другом человеке, основываясь на его словах и поступках, и получается хрупкая конструкция, почти мираж, существующий только в нашем сознании.
Чувство было такое, будто я избежал страшной опасности — но какой? Так часто и бывает: чудовища, владеющие нашим сознанием, — не более чем наши собственные страхи и фантазии.
Возможно, это наша судьба, проклятие человечества, — никогда не знать и не понимать друг друга. Мы создаем свое мнение о другом человеке, основываясь на его словах и поступках, и получается хрупкая конструкция, почти мираж, существующий только в нашем сознании. Это — словно храм античным богам, в котором сами боги никогда не жили. Мы понимаем, мы чувствуем структуру, мы любим его — наше собственное произведение. И в то же время… разве нашу любовь можно считать ненастоящей, если она направлена не на настоящего человека — не на того, кем он является на самом деле?
Только дурак считает доказанным то, что мудрый человек оставляет для дураков.
Нет одиночества более сильного, чем рядом с человеком, который не видит тебя в упор...
Мы плохо знаем близких нам людей. Это распахивает широкие ворота предположениям, даже если речь идёт о нашем собственном отце. Этот экзестенциальный вакуум наполняется нашими пожеланиями и сомнениями, нашими мечтами и сожалениями по поводу "отца такого, каким он был" и "отца такого, каким он должен был быть".
...абсурдное знание непреложной морали — целиком и полностью причудливое изобретение человека, капризная выдумка толпы. Нет никакой морали, кроме морали данного мгновения.
Ценность свободы - в самой свободе.
-Она сейчас в лучше мире, Малакки,- сказал я.
-Я хочу верить в это Уилл.
-И мои родители тоже. Придет день - мы встретимся снова.
-Но почему ты веришь в это? Почему мы верим в такие вещи? Потому что хотим верить?
-Не знаю,- честно ответил я.- Я верю, потому что не могу иначе.
Все, что осталось от наших отцов не земле были мы сами. И когда нас не станет, не станет и их. Мы были скрижалями, на которых была записала их жизнь
