Kitabı oku: «Колыбельная для кота», sayfa 5

С тобою в тот город, где вечный закат.

Луна.

Где-то в лесу, ночью – луна,

Такая одинокая, такая одна.

Качались сосны на ветру -

Всё это я с собою заберу.

Совиный крик из леса -

Опустилась вечера завеса,

На голые холодные поля.

А луна такая одинокая – одна.

Больше никогда не будет лета,

Как от сгоревшего письма ответа.

Я больше не вернусь сюда -

Луна холодная. Совсем одна.

Забытые сном.

Чувственно, вкрадчиво

В твой вторгаюсь сон.

Бархатом красивым,

Пестрым янтарем,

Я тебя согрею,

Будто бы огнем.

Капли слез да крови -

Сладость красных вин.

Я с тобою лягу,

Я – твой херувим.

Посмотри на небо,

Сколько видишь звезд?

Мы в одной постели -

Укрывались сном.

Бархат черной ночи

Наш укроет дом.

Солнце потеряет

Нас, забытых сном.

Часть 2.
Заговор Тишки.

Я за тобой бегу, и догоняю тень.

Иду обратно в комнату, где ты оставил одного -

Меня.

Такого бедного, несчастного ребенка.

А были разговоры,

Что даже бледного-холодного,

Но в дорогом костюме с вырезом в спине,

Любить меня ты будешь.

Какая отвратительная ложь!

Я жив не кстати,

Пациент колес автомобиля да ножа убийцы.

Ты товарняк на рельсах, я на переходе.

Я жертва, а ты нож в кармане мудака.

Я не хочу собакой быть на привязи -

Лежать голодной на полу.

Зализывать побои от сапог,

Да шерсть опять отращивать на шрамах.

Сними с меня ошейник, выпинай в подъезд -

С тобой не буду больше никогда.

Я не буду о тебе писать.

И все, что настрочил,

Опять нажравшись пива,

Обсыхая от слюней твоих друзей,

С которыми я трахался в отмеску -

Считай тебя как будто я не вспоминал.

Минутной слабости хватило мне остыть,

И навсегда забыть.

Скомкать, сжечь, а пепел выкинуть в окно.

Но знай, болезной силой и душой

Тебя любить я буду все равно.

***

Я – ребенок, чистая душа!

Гуляю в синих кедах по роуд-муви,

Как будто я актер пустых дорог,

Любовник дальнобойщиков,

И просто чокнутых ребят.

Я – любитель алкоголя в "Страусах",

Люблю вообще дороги на столах.

На зеркале, на унитазе,

И на лице какого-то журнала.

Я – наркоман, родная.

И в волосах вороньи перья,

А на шее бусы.

В сердце лишь свобода, смерть,

Да непонятная тоска.

Лицо мое еще чисто для синяков,

А вены девственны для игл с инъекцией морфина.

Пускать по вене я закончу в восемнадцать,

А в 20 перестану пить.

В 30 лет от скуки брошу я курить.

Такой уж человек.

Я одноразовый как шприц в руке врача,

И многоразовый в руке любимого барыги.

Я буду чьей-то Ло, искрою чьих-то чресел.

Грехом, душою чьей-то.

А у меня-то будет кто?

Очередной придурок, влюбившийся…

И не в меня, лишь в образ.

Я притворяюсь независимым, свободным,

Расфокуссировав глаза курю,

И выдыхаю дым под ноги -

Верный признак грусти.

А если вверх – то счастлив я.

Купи, придурок, энергетик, пачку сигарет.

Теперь пора прощаться.

Я был сильнее всех, сильнее буду и тебя.

Сильнее всех я был,

Пока в траве и в чаще моих снов не объявился он.

Сильнее был, пока его рука -

Такая сильная и властная,

Как длань бойца и патриарха -

Не обняла меня за плечи в том балконе,

В том самом городе,

Где в лужах светятся сапфиры,

А на окраине прикопанные трупы

Молча ожидают часа,

Когда убийцы их раскаются,

И лягут спать в соседстве с ними.

Он – во сне как будто-бы подсвечен алым светом.

Но в реальности рубаха на футболку,

И взгляды цвета крови, кока-колы.

Цвет жестокости, любви до гроба,

Цвет открытых метастаз.

Он заглушает своим светом мою тень.

И будто невзначай роняет:

– Как прошел твой день?

Я пьяный, твою мать!

И друг сейчас мой хвастает обедом унитазу.

Я автостопом добирался целый день сюда,

Чтоб просто отдохнуть, забыться,

А просишь ты раскрыться.

И по глазам я вижу где раскрыться -

В твоей машине,

Чтоб никто нам целоваться не мешал.

С тобою невозможно быть холодным, равнодушным.

Ты болью светишься, той самой красотой,

Которая виднелась в Сатане.

Ты знаешь кто я!

Да в принципе ты знаешь, кто все мы!

Мы дети без отцов, мы так хотим любить,

Что дарим ее каждому уроду,

Таящим пушку за спиной, и библию в руке.

И соответствуя тому, кого хотел бы я любить,

Меня пленил.

Теперь не знаю, как мне с этим жить.

***

Все эти люди на тусовке…

Все пьяные, иль прибывают в кайфе,

То кружатся под песни прежних лет,

То улыбаются самим себе,

Дурманные, счастливые,

Но я средь них сова, они невинные цветы.

Тигриные глаза за мной следили,

И руки мое тело возжелали -

Я чувствовал,

Я был свидетелем его улыбки каждый раз,

Когда смотрел, чтоб просто убедиться.

Хоть я и был напуган,

Еще страшнее было бы сейчас,

Если б мой охотник, грубый Роберт,

Куда-нибудь ушел.

Иль б подцепил другого.

Иль б просто умер на моих глазах.

Да что за паранойя?

Курите Winston, мистер!

Курите так, чтоб я, желая смол и никотина,

Осмелился дойти до вас, и просто с вами покурить.

Просто с вами обсудить хотя бы ваше имя.

Вы не представились, хотя я знаю кто вы.

А вы и образом и телом были моей смертью.

Моей погибелью, а я хотел закончить жизнь сейчас.

От ваших рук, от передоза.

Мне все равно, ведь я готов на все,

Чтобы опять прогуливать уроки.

Мой друг в отрубе, зачем я брал его с собой?

Среди людей я самый младший.

Среди богемы я – как мусорный пакет,

Задутый ветром в двери Тадж-Махала.

И кто-то мне дает таблетки.

Я запиваю их вином, иду ложусь в кровать.

Я вижу море на обоях, песок и пляж.

Как будто это место для того,

Чтоб все могли здесь умирать.

Я так хотел, чтоб вы легли со мною рядом на кровать.

Укрыли одеялом, спели песню,

Просто подарили мне тепло,

Чтоб больше одиноким не дрожать.

Я так хочу, чтоб вы как я сейчас устали,

Уснули рядом,

Чтоб мы могли проснуться вместе в пять.

Но я опять один, и вы пропали.

Средь спящих утром я не вижу вас.

Тогда представлю, что вас нет.

Тогда представлю будто вы,

Виновник грез и рваных страз – лишь призрак.

Из сердца вон, долой из глаз!

Во сне мне не являйтесь больше,

Чтоб сердце не боялось вас.

***

Прощай, мой милый друг.

Сейчас мы на дороге ждем попутку в город,

Но в мыслях – нам не по пути.

Вчера мы ехали в курящий дымом город отдохнуть,

И покидаем эти трубы грустными детьми.

Что ты, что я – бездарны в жизни,

Зато мы с топорами палачи -

Приговорили эту стерву к казни.

Мы будем дальше пить, и пьяные рыдать в обнимку.

Мы будем больше пробовать,

Пока запястья не заплачут кровью.

Пока наручники не щелкнут на твоих руках,

А шнур зарядки – по моей спине.

Люби, мой друг. Люби, и вспоминай меня всегда.

Люби, пока удавка ищет сук,

Пока веревка плачет в память шеи.

Люби, ведь я люблю тебя.

***

Пока все жертвы исчезают на рассветном солнце,

Все тигры тушат фимиам.

Они, не чуяв жертв уходят в норы,

А жертвы пляшут в ясных днях.

И я пляшу, шатаюсь пьяным в поле "Белых Лошадей".

Я бабушкины серьги вновь меняю на лекарства,

Ведь болен я, причиной этому был ты.

Я не могу сказать, я не могу писать о том,

Что я скучаю.

Я забываю днем за партой карий взгляд,

Но ночью плачу от улыбки.

Я школе отдаю все время,

Я даже стал учиться лучше…

Я каждый вечер пахну клеем,

И это все, чтобы не помнить вас.

И дни идут, в безумных пьянках мне все лучше.

В чужих руках я распаляюсь жарче,

В губах чужих я забываю сотни слез.

Я хочу любить лишь сигареты,

Влюбляться в виски, будто в человека впервый раз.

И жить. И просто быть.

Я заикаюсь.

Пью вино, и проливаю на рубаху.

Будто кровь!

Мне кажется, что я не выдержу -

Умру от этого всего.

Но снова день, и снова пьяный.

Снова чей-то дом, и в этом доме ты.

И я стакан роняю на пол.

Теряюсь, прячусь, улыбаюсь.

Ну, добрый вечер Роберт, иль как вас!

Как на этот раз у вас дела?

Что? Серьезно? По мне скучали сильно?

Ведь вам по виду тридцать пять.

Я в сыновья гожусь вам, а если нет, то в братья.

Не кажется ли вам, что это все запретно?

А если нет, то не хотите ли обнять?

И вы смеетесь.

Отец и сын, ну а второму стыдно за обоих.

Моя душа была в руках постарше,

Я этого не замечал,

Мне было пофиг, но с вами все наоборот.

Мне стыдно.

Вы – чей нибудь отец.

А я еще ребенок.

Мы пьем, мы курим, время еще есть.

Я молчу, танцую, а слушать хочешь ты.

Косые взгляды, ты напрягаешь кулаки.

Боишься, украдут?

Но это в том лишь случае, когда решу уйти я сам.

А я хочу остаться, и вижу по тебе, что хочешь тоже.

И кажется, что утром надо бы растаться.

Но я в твоих руках, В сильных, мускулистых,

В черных редких волосах.

Рубаха в клетку, ее расстегиваю,

Утыкаюсь носом в белую футболку.

Ты пахнешь зверем, имя: шесть шесть шесть.

Но не искушай, в моих руках есть тоже козыри,

И помни – я могу уйти.

Смогу ли?

Ты говоришь о музыке,

Не пристаешь, но обнимаешь крепко.

Так обнимал меня когда был счастлив,

Когда боялся потерять.

Я тоже так-же обнимал всех тех,

Кого сокрыла от меня могила.

Я знаю, это есть во мне,

Та дикость или сила,

От которой запаляется твой взгляд.

Твой подбородок…

Эта щетина…

Целуй сначала в щеку, будто друга,

И позже в шею, как любовника, меня.

***

И каково же быть в грехе,

Как будто в россыпи жемчужных бусин?

Легко ли жить, отдавшись зверю на терзанье?

В случае меня – гораздо легче,

Ведь без Него,

Мне предназначено изгнанье.

Не просто быть другим.

Как ржавой бижутерией,

В шкатулке с золотом и серебром.

Он звал меня B. D. -

Ядовитое растение.

Которое в простонародье

Называют БеллаДонной.

А дома обзывали паразитом.

В школе поливали грязью тонной.

А ты сказал, что я красивый,

Умный, просто заблудившийся.

Любимый!

Будь проклят бог и Автор,

Обрекшие меня влюбиться в Сатану.

Мы оба знаем, что любить меня опасно,

Любить меня – ко дну,

Быстрее опускаться с наркоты.

Ты предлагаешь кое что нюхнуть,

И я вдыхаю до слезы.

До боли в переносице и в сердце.

Поехали кататься!

В городе огни сливаются в одно,

Сплетают паутину улиц, магистралей.

Ты видел с Чертового стула, как эта роскошь

Отражается в воде? Мы едем на Онего,

И твоя рука сжимает мою руку.

Чертово Онего!

Лучше утоплюсь в тебе,

Чем переживу еще раз это.

С магнитолы старый рок-н-ролл,

Мы стряхиваем пепел сигарет

В банку кока-колы. Поехали на Невский!

Проспект со старыми домами -

Как мой хребет весь в ссадинах.

Я знаю, недостаточно любить,

Чтоб просто оставались поцелуи.

Достаточно ли ее купить,

Чтоб в боли выдержали зубы?