«Филиал» kitabından alıntılar, sayfa 3
Как-то у нас была пьянка в честь дочери Сталина. Сидел я как раз между Татищевым и Бухманом. Строго напротив Аллилуевой. Справа, думаю, родственник Керенского. Слева — потомок императора. Напротив — дочка Сталина. А между ними — я. Представитель народа. Того самого, который они не поделили.
Панаев был классиком советской литературы. В сорок шестом году он написал роман «Победа». В романе не упоминалось имени Сталина. Генералиссимус так удивился, что наградил Панаева орденом.
Более всего нас поразил кофейный автомат.<...>
Прозаик Беляков шагнул вперед. Внимательно прочитал инструкцию. Достал из кармана монету. Опустил ее в щель.
Что-то щелкнуло, и в маленькой нише утвердился бумажный стаканчик.
— Дарья! — закричал Беляков. — Стаканчик!
И бросил в щель еще одну монету. Из неведомого отверстия высыпалась горсть сахара.
— Дарья! — воскликнул Беляков. — Сахар! И опустил третью монету. Стакан наполнился горячим кофе.
— Дарья! — не унимался Беляков. — Кофе! Дарья Владимировна с любовью посмотрела на мужа. Затем с материнской нежностью в голосе произнесла:
— Ты не в Мордовии, чучело!
Мне сорок пять лет. Все нормальные люди давно застрелились или хотя бы спились. А я даже курить и то чуть не бросил. Хорошо, один поэт сказал мне:
-Если утром не закурить, тогда и просыпаться глупо...
Абрикосов – поэт. И голова у него работает по-своему:
– Кстати, о фамилиях. Ответь мне на такой вопрос. Почему Рубашкиных сколько угодно, а Брючниковых, например, единицы? Огурцовы встречаются на каждом шагу, а где, извини меня, Помидоровы?
Он на секунду задумался и продолжал:
– Почему Столяровых миллионы, а Фрезеровщиковых – ни одного?
Еще одна короткая пауза, и затем:
– Я лично знал азербайджанского критика Шарила Гудбаева. А вот Хаудуюдуевы мне что-то не попадались.
Абрикосов заметно воодушевился. Голос его звучал все тверже и убедительнее:
– Носовых завались, а Ротовых, прямо скажем, маловато. Тюльпановы попадаются, а Георгиновых я лично не встречал.
Абрикосов высказывался с нарастающим пафосом:
– Щукиных и Судаковых – тьма, а где, например, Хариусовы или, допустим, Форелины?
В голосе поэта зазвучали драматические нотки:
– Львовых сколько угодно, а кто встречал хоть одного человека по фамилии Тигров?
К этому времени я уже был похож на молодого филолога. То есть научился критиковать Достоевского, восхищаясь при этом Шарковым и Гольцем.
Мама говорит, что когда-то я просыпался с улыбкой на лице. Было это, надо полагать, году в сорок третьем. Представляете себе: кругом война, бомбардировщики, эвакуация, а я лежу и улыбаюсь...
Сейчас все по-другому. Вот уже лет двадцать я просыпаюсь с отвратительной гримасой на запущенной физиономии.
Здесь вас могут ограбить. Однако дверью перед вашей физиономией не хлопнут. А это, я считаю, главное.
Человек рождается, страдает и умирает – неизменный, как формула воды Н2 0.
... Утаить любовь еще труднее, чем симулировать ее.
