«Взгляни на дом свой, ангел» kitabının incelemeleri, sayfa 2

Мне надоело гнить тут, - сказал Бен. - Я предпочту гнить где-нибудь в другом месте

Феноменально. Так о людях с их высокими чаяниями и мелкими страстишками, о пространстве горных долин в окружении россыпи звезд, о бегущем и ползущем времени мог бы написать сам Всевышний. Когда слова становятся глиной жизни, подслушанный плеск воды внутренних морей - нашептывает сюжет, а симфония тысячи мелочей дарует каждому главную роль - вдруг начинаешь воспринимать жизнь как мириады единственных в своем роде мгновений, Человека - как сумму бесценных случайностей, судеб и решений. И кажется, что в любом из миллионов жалких домишек таится странная погребенная жизнь, тончайшая сокрушенная романтика и что непрерывно и неявно темное чудо случайности творит новое волшебство в пыльном мире.

Суть романа ускользает, как песок сквозь пальцы, как жизнь, в которой будущее слишком быстро становится прошлым. Жизнь, в которой неутолимая и смутная жажда путешествий в глазах мертвеца мгновение спустя - лишь ветром оплаканный призрак.

Герой, родившийся с Веком, чьи глаза полны тенями огромных кораблей и городов, погребает себя в плоти тысяч литературных персонажей. Его рубежи уходят все дальше в волшебство, в одному ему доступное чудо. Он проклят поэзией и томится пленом бездарно склеенной семьи и холодного дома. Он читал Еврипида, а вокруг него мир белых и черных ел жареное. И когда по горам разносился торжественный гром гигантских деревьев, в его сердце все отчетливее звучали печальные призрачные шепоты и необъятная храмовая музыка.

Он просто был блестящ во всем, что питало его жажду. Небрежен и равнодушен во всем, что ее не касалось. Язык его язвил так больно потому, что его сердце так много верило. Он питал безмолвный ужас к продаже за деньги своего хлеба, своего крова гостю, чужаку, больным, усталым, одиноким, разбитым жизнью плуту, блуднице и глупцу. Тупые люди внушали ему томительный страх. Его занимали только царства на дне морском и замки на головокружительных утесах.

Он привязался лишь к тому, кто по ошибке забрел в этот мир суеты и лохмотьев. К своему сумрачному брату Бену, ведущему долгие беседы с темным ангелом. К брату, что явился - бог со сломанными ногами - и жил здесь - чужой, пытаясь вновь обрести музыку утраченного мира, пытаясь вспомнить великий забытый язык, утраченные лица, камень, лист, дверь. Но пришел сентябрь, полный улетающих крыльев, и унес с сухими листьями, смехом и горем - того, кто растирал в пыль горькой иронии все попадавшее в окоём потемневшего взора.

И вновь оставшийся в одиночестве Юджин пришел к убеждению, что не люди бегут от жизни, потому что она скучна, а жизнь убегает от людей, потому что они мелки. И посему, одетый в голод и безумие, он отправился граалить в огромное, призрачное море мира, населенное огромными рыбами фантазии.

- Зачем все это? Ты способен это понять, Джин? Действительно ли все так, или кто-то сыграл с нами злую шутку? Может быть, нам все это снится. Как по-твоему? - Да, - сказал Юджин. - Именно так. Но я хотел бы, чтобы нас разбудили. - Он помолчал, задумчиво глядя на свое худое тело, на секунду изогнувшееся в постели. - А может быть, - сказал он медленно, - может быть, ничего нет и некого будить...

Решил прочитать роман после того, как посмотрел фильм Гений с Джудом Лоу. Роман не из самых маленьких, учитывая, что редактор заставлял Вулфа сокращать. История пронзительна потому, что рассказывает о простой семье со всеми её сложностями. Хорошая литература порой сравнима с выдержанным и изысканным алкоголем, который нужно пригублять, а не напиваться им до беспамятства. Книга будет интересна тем, кто готов потратить время на то, чтобы попробовать проникнуться текстом. Как-то так.

За всей бестолочью, бессмысленными тратами, болью, трагедиями, смертью, смятением неуклонная необходимость шла своим путем; если малая птица падала на землю, отзвук этого воздействовал на его жизнь, и одинокий свет, который падал на вязкое и безграничное море на заре, пробуждал перемены в море, омывающем его жизнь. Рыбы поднимались из глубин.

Боже, как он хорош. Какая широта, мощь, избыточность смысла в малом отрывке. И небо в чашечке цветка, которое не только видит, но умеет подарить читателю. Так думаешь, натыкаясь у Томаса Вулфа на фрагмент, как в эпиграфе. Жаль, лучшие отрывки хаотично разбросаны по книге, без логики и закономерности. Наткнуться на такой, что найти самородок в рудном отвале.

Нынче много говорят об американских беспорядках на расовой почве, о доходящем до абсурда запрете на "Унесенных ветром". И вот, что я вам скажу, господа, эти люди не читали "Взгляни на дом свой, ангел", слово "негр" в самом высокомерно уничижительном значении встречается в нем стопицот раз.

Я далека от того, чтобы на этом основании обвинять писателя в расизме. С той же презрительной ненавистью он относится к евреям, спортсменам, соученикам и учителям, соседям, постояльцам материнского пансиона, братьям, сестре, родителям. Людей, не становившихся объектом его ядовитой ярости, можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то, лишь до момента, когда им случалось сказать что поперек.

Как такое возможно? Как может быть широкий и плодовитый автор тонко ритмичной и удивительно жизнерадостной прозы таким унылым человеконенавистником? Хорош он или плох, в конце-то концов? Почему нет? Литературный талант не гарантирует тех же результатов в прочих областях жизни. Даже большого ума, не говоря о простой человеческой порядочности. Хороший писатель, плохой человек. Случается.

А самая интересная и мощная книга, которая когда-либо создавалась из унылых обстоятельств провинциальной американской жизни, обеспечила Вулфу признание как многообещающему молодому романисту Америки, но в родной Эшвилл, выведенный в книге под названием Алтамонт, он после семь лет носу не смел показать. Верно не потому, что пресытился восторгами поклонников.

История Юджина Ганта, младшего из шести детей в семье владельца мастерской по изготовлению памятников и могильных плит, во многом автобиографична. В реальной жизни детей было восемь, но отец так же сильно пил, а мать была такой же феноменально одаренной земельной спекулянткой. И тоже, купив здание под пансион (Диксиленд в романе) поселилась в нем с младшим сыном.

Грустно, но так же он обходился со всеми, кто ему помогал, и в дальнейшем. Алиса Бернштейн, которая была не только любовницей молодого гения, но и спонсировала его, а главное - верно поняла суть литературного дара и переориентировала с драматургии на крупную прозу, и способствовала знакомству с нужными людьми. Так вот, она была мишенью его упреков в недостаточной лояльности и злобных антисемитских выпадов.

Максвелл Перкинс, один из лучших литературных редакторов своего времени, который работал с Хемингуэем и Фицджеральдом, и которому досталось счастье редактировать роман Вулфа, изначально называвшийся "О, ненайденное" O,Lost, вложил очень много труда в редактирование "Взгляни на дом свой, ангел" - окончательный вариант названия тоже принадлежит ему.

В то время ходил анекдот, что Перкинс не в меньшей степени автор книги, а рукопись, из которой удалось в результате сделать компактный шестисотстраничный роман, ему доставляли на грузовике. На самом деле, Вулф чудовищно многословен и привести роман в подходящий для публикации вид было тем еще подвигом.

За время совместной работы молодой писатель обрел в редакторе отца и духовного наставника. Но расстался с ним, осыпая оскорблениями и обвиняя в выхолащивании своего труда. От этого удара Перкинс так и не оправился, хотя до конца своей жизни говорил, что встреча с книгами Томаса Вулфа была ярчайшим впечатлением его жизни.

А книга-то, книга, хороша ли? Чудесная: горькая, честная, трагичная, забавная, полная стилистических трюков, столь же беспощадная к себе, как к другим. Нет, я не планирую больше читать Вулфа, по крайней мере, не в ближайшее время. Но что-то же есть в нем такое, что заставило Брэдбери написать "О скитаниях вечных и о Земле", а Кинга сделать фразу-рефрен "Ангела": "Камень. Лист. Ненайденная дверь" лейтмотивом "Темной Башни"

Это великая книга. Теперь я понимаю, почему Брэдбери мечтал о том, что полёт на Марс, уход человечества в космос, был описан Вульфом. В рассказе «О скитаньях вечных и о земле» Рэй Дуглас Брэдбери великий Брэдбери даёт волю своему отчаянью от того, что Вульфу больше ничего не написать. Вульф - это его Пушкин. Разве хотя бы один из нас не мечтал о том, чтобы отправиться в февраль 1837 года с пенициллином?.. Брэдбери полагает, что только Вульф с его неповторимым языком, с описаниями, подобных которым я не видела ни у кого другого, способен создать роман о чудесах будущего. Действительно, у него бы получилось. Можно было бы надёргать цитат, чтобы попытаться проиллюстрировать удивительный стиль Вульфа. Но, мне кажется, вне контекста его цветистые трагические метафоры одиночества, непонимания и разочарований выглядели бы неестественно и даже смешно. А Юджин (автобиографический персонаж) больше всего на свете ненавидит насмешки. Я начинала читать роман как ординарную семейную сагу: в первых главах он чем-то напоминает представителя этого своеобразного жанра. Но примерно к середине сообразила, что читаю совсем другое: исповедь мыслящего человека, в ужасе от своего несовершенства и одновременно сгорающего от гордости собственным талантом. Бродяги и поэта. Младшего сына, которому досталась вся материнская любовь, все надёжды, все неисполнимые желания. Всё это вместе стоит того, чтобы медленно, вдумчиво, без суеты прочесть эту роскошь. Мне встретились на страницах романа несколько внезапных открытий. Например, что Вульф не доверял невозмутимым сиделкам:

"...жалость была ей не свойственна, а взамен в ней таилась холодная страсть к страданиям, приносимым болезнью и смертью. Свою бесчеловечность она скрывала под маской профессионализма, говоря: — Если бы я давала волю своим чувствам, что стало бы с моими пациентами?"

А что лучше, "Тамара лечит - я реву"? Вот причудливое требование, предъявляемое к персоналу по уходу: страдать вместе с пациентом. А если не видно, что сестра мучается, значит, она плохой работник. Ничто не идёт в счёт: ни успешные реанимации, ни сверурочные, отдаваемые добровольно, ни напряжённое внимание к любым переменам в состоянии пациента. Не ревёшь, фигурально выражаясь, значит, ты упырь, оборотень в белом халате, садист-любитель чужих страданий, и место твоё... ясно, где. Невесело. Работаем дальше. Следующее: Вульф бесподобен в своём социальном сарказме.

"Потребность в бунте у него была такая же, как у большинства американцев, — другими словами, её не было вовсе. Его удовлетворяла любая социальная система, которая обеспечила бы ему удобства, безопасность, деньги в достаточном количестве, а также свободу думать, есть, пить, любить, читать и писать, что он хочет".

Интересно, это он, автор, восхищается или негодует? И ещё: а не все ли мы таковы? Наконец, лично мне невероятно забавно было читать, что Юджин (Томас) так же любит играть в игры, как и я. Устраивать свой собственный восхитительный перфоманс "for one".

"Иногда он звонил в дверь и робко спрашивал: — Это дом номер двадцать шесть? Меня зовут Томас Чаттертон. Мне нужен джентльмен по фамилии Колридж… мистер Сэмюэл Т. Колридж. Он живёт здесь?.. Нет?.. Простите. Да, двадцать шесть, я совершенно уверен… Благодарю вас… Я ошибся… Проверю по телефонной книге. Но что, думал Юджин, если однажды на одной из миллиона улиц жизни я действительно его найду?"

Знаете, я так делала одним летом. Волей судьбы оказавшись в Питере (1990) без денег и возможности вернуться домой, рассорившись с друзьями и не решаясь попросить помощи у родителей, я звонила в чужие двери и спрашивала Ольгу Сергееву. И однажды нашла её! Об этом я как-нибудь напишу. Люблю тебя, Том Вульф!

Я прикоснулась к чему-то великому, постоянному, изменчивому, непостижимому. Не сразу прониклась духом книги. Не читалась она между делом, в перемещениях из точки А в точку Б, в суете жизни. Для чтения романа нужна была тишина вечера или ночи, когда весь мир затихает и можно прислушаться к Томасу Вулфу, к жителям, населяющим Алтамонт, к Юджину Ганту, его фантазиям и мечтам.

В книге описана жизнь небольшого курортного городка в горах. Со многими жителями познакомит нас автор. Читатель может иногда их забывать и долго вспоминать, где встречал этого человека на страницах книги, как иногда он вспоминает, а кто поздоровался с ним в его родном городе, лицо знакомое, может в школе учились или университете, а может ещё где-то встречались. Подробней Вульф расскажет о многодетной семье Ганта и Элизы. Гант – владелец мастерской по созданию надгробных памятников, Элиза – дочь старожилов этого городка. У них родилось много детей, выжило меньше. Самый старший – Стив, далее идёт Дэйзи, Хелен, Бен и Гровер, Люк и самый младший – Юджин, родившийся на границе веков, в 1900 году. Через несколько лет после рождения Юджина, Элиза становится хозяйкой пансионата, куда забирает с собой и младшего сына. Большую часть романа главным героем будет Юджин. Мы увидим его жизнь от рождения до окончания университета. Перед нами пройдёт его раннее детство, школа, частная школа, учителя, наставники, травля одноклассника и к чему она приводит, фантазии, огромное количество прочитанных книг и выученных наизусть стихотворений, первые заработанные деньги, первая сигарета, университет, одиночество, первая любовь, поиск себя в этом огромном и неизведанном мире.

Книга срывает все покровы с семейных отношений. Далеко от идеала вышли родители главного героя. Понимаю, почему родственники Томаса Вульфа негодовали после публикации романа (много автобиографичного было в нём). В книге много сора, который не принято выносить из избы – дебоши пьяного отца, стяжательство матери, равнодушие родителей к детям, перманентные причитания о будущей нищете не соответствующие реальности.

Это роман о взрослении и о потерях, которых с ним связаны. О мечтах юного Юджина, проблемах быть не таким, как все, поисках себя, об одиночестве среди людей, о близких людях, которые тебя ненавидят, об отношениях между родителями и детьми. Сколько смыслов, метафор, аллюзий и реминисценций на то, что я не читала, но захотела прочитать. Мильтон, Китс, Шиллер, Гейне, Данте и многие поэты заинтересовали меня. Каждая книга ведёт за собой ещё не одну книгу. И конца и края этому познанию нет. К этой книге меня привели "Марсианские хроники" Рэя Брэдбери. Так и путешествую от книги к книги, от одной истории к другой. Сколько неизведанного ещё впереди, но и сколько уже пройденного и утраченного. Много чего уже не будет первого, многое уже не удивляет.

Что ждёт Юджина дальше, каким путём пойдёт? Говорят, можно прочитать в следующем романе "О времени и о реке".

"Нет, я буду! Буду! Один, один и далеко, за завесой дождя"

Некоторые книги запоминаются далеко не сюжетом или посланием читателю. Некоторые книги становятся отдельными кадрами в голове, превращаются в собственные воспоминания. Вдруг они - часть тебя самого, твои сны, картинки, слова, ощущения. Эта книга оставила во мне множество воспоминаний - существительное+сотни его окружающих прилагательных, единственный предмет и его атмосфера. Это колоссальное открытие - всеобъемлющий хаос, при явной упорядоченности любой характеристики.

Помню листья салата, и туман на террасе. Город где-то вдалеке и пыль на дорогах. Подслушанные разговоры... Теперь это мои воспоминания, превратившиеся в мою жизнь. Они сопровождены вкусом и цветом, запахами и звуками. Какой должна быть книга, что бы так глубоко проесть сознание и распространиться в нем так сильно, что разницу уже не отличить. У меня создалось ощущение, что Юджин - мой добрый друг. Как-будто мы были с ним знакомы всю жизнь, в которой он появился и остался просто сказав "Я буду!".

Атмосфера книги напоминает стихи Дилана Томаса. Просто чувствуется какая-то атмосферная параллель, на слабоощутимом уровне. "Я бродил по берегу грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза «Сазерн Пасифик», и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал. Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг и мы, серые и печальные, одинаково размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин."

Удивительно, что Томас Вулф после своей смерти оставил целый чемодан рукописей, совершенно не систематизированных, неназванных - абсолютный хаос. Из этого чемодана и родились романы "Домой возврата нет" и "Паутина и скала".

Книга "Взгляни на дом свой, ангел" тот самый "чемодан", который, может быть, герой Веничка держал у сердца и никак не мог потерять. Такой чемодан - маяк, дом. Да, именно твой дом, который невозможно забыть, потому что он прошил твою голову и душу вдоль и поперек, дом, который невозможно покинуть навсегда, который невозможно забыть. Даже через много лет после прочтения романа Т.Вулфа, хочется остановиться... и взглянуть на дом свой.

Томас Вулф был известен мне своею многоречивостью, словообразием, непрекращающимся потоком букв, выпрыгивающих из него и добровольно покрывающих километры бумаги. Прочитав предисловие, где упоминается роль редактора в создании работ Вулфа, слегка испугалась, что это будет что-то бессвязное, бессюжетное, написанное в разнобой, с чем я бы не смогла справиться. Но нет, эта история полна и логична - история взросления, история отчуждения, история поиска себя.

С первой страницы и читателя, и Юджина, и его семью преследуют утраты - они не всегда глобальны, не всегда подаются с громом и молниями. Вся жизнь с самого рождения уже подернута дымкой смерти. Плавное течение жизни, спокойной и такой рутинной, скрывает катастрофу происходящего, заключенного в чуждости каждого из членов семьи, их потерянности и бессмысленности проживания. Портреты семьи Гантов - очень яркие, своеобразные, живые. Они вызывают жалость, отвращение, грусть. Старший Оливер Гант, всю жизнь связанный со смертью, но никак не умирающий, пьющий до потери ориентации, ненавидящий жену, но от нее не уходящий, требующий уважения, но ни чем его не заслуживший. Элиза Пентленд, в замужестве Гант, женщина с деловой хваткой, расчетливым умом, стяжательным сердцем, холодной душой, отменным здоровьем, но вечно жалующаяся на жизнь. Наверное, самая трагичная и печальная фигура, самая потерянная и выхолощенная, любившая извращенной любовью, давшая жизнь стольким детям, но не выражавшая ничего. Сестра Хелен, жившая своей милосердностью, но спившаяся и превратившаяся в истеричку. Скользкий Стиви, чуждый даже для Гантов. Живущий всеобщим одобрением Люк. Хмурый и отчужденный Бен, самый далекий, удивительно не принадлежащий к Гантам, самый потерянный. И Юджин, маленький Юджин, выросший в мужчину, пока не нашедшего своего я.

Портреты членов семьи получились более целиковыми, чем складывающийся из разрозненных чувств и переживаний образ самого Юджина. Наверное, так и должно быть, ведь ухватить чужие характеры легче, чем понять цельность своего, когда мы видим все противоречия собственной натуры, все центробежные движения своего сознания. Юджин также оказался чужд всего пентлендско-гантовскому, как его любимый брат Бен, но сумел сбежать, вырваться из удушающей атмосферы семейного круга. Юджин растет, Юджин мечется, Юджин ищет себя и не находит, что-то обретает, что-то теряет.

"Взгляни на дом свой, ангел" - прекрасный американский роман, посвященный теме семьи, теме чуждости нас своему дому. Для меня Юджин был понятен, его горести - известны, его переживания - мои переживания. Юджин другой, но одновременно и я. Как бы хотелось пожелать ему удачи.

Впервые с именем этого писателя я познакомилась на страницах произведения Дэниэла Киза «Цветы для Элджернона», где главный герой в результате медицинского эксперимента вместо умственной отсталости приобретает незаурядный интеллект и невероятную тягу к знаниям, но, к сожалению, ненадолго. С поразительной скоростью поглощая классическую литературу, Чарли не упустил и Томаса Вулфа с романом, магическое название которого – «Взгляни на дом свой, ангел».

Достоинства:

Во-первых, все произведения Томаса Вулфа очень объемные (в одном только «Ангеле» насчитывается более семисот страниц), для меня это плюс. Во-вторых, Вулф приобрел популярность после первого же романа и заслужил весьма высокую оценку среди своих знаменитых современников, а это уже говорит о многом, и не читать его – значит умалять достоинство всей американской литературы, что я, конечно же, не могу себе позволить.

И, в-третьих, это само произведение – масштабное, эпическое, безразмерное, грандиозное произведение!

Роман «Взгляни на дом свой, ангел» увидел свет в 1929 году, Томасу Вулфу на тот момент было всего 29 лет, и вы знаете, эта информация никак не укладывается у меня в голове. Как? Как в 29 лет можно было написать такое, под каким углом, и с какой высоты он смотрел на свою жизнь? Вот мне, к примеру, на данный момент уже 32, и я с болезненной остротой ощущаю и осознаю всю ущербность и бесплодность своего сознания. То есть не имеет значения количество лет, пусть то 32,62 или 162 (на случай, если эликсир молодости, не дай Бог, всё-таки изобретут), имеет место вырождение гениальности, отсутствие благодатной почвы для творческих поисков, шаблонность мышлений и коллективная заурядность.

Все романы Вулфа до крайности автобиографичны. Казалось бы, что может быть интересного в обычном жизнеописании для современного читателя: ни интриг, ни убийств, ни извращений, ничего. Однако, это именно тот случай, когда интересен сам язык произведения, его философия: взрывная, сочная, метафоричная, она просто накрывает своей экспрессией и влюбляет в себя пожизненно.

Это произведение стало для меня самым любимым из всего прочитанного ранее и я постоянно к нему возвращаюсь, оно притягивает своей поэтичностью, своей философией, будоражит чувства и заставляет взглянуть на мир по-другому.

Недавно купила полное собрание сочинений Вулфа, все романы имеют внушительный объём, они необычные и интересные, но этот, самый первые его роман, пока что остаётся наиболее ценным для меня.

Никогда не читала ничего более сложного. Вообще отношения с этой книгой были сложными с самого начала. Её нельзя было найти в интернете, да и далеко не во всех книжных она была - пришлось поискать. Наконец-таки я ее купила и приготовилась погрузиться в чтение... С таким же успехом можно было пытаться погрузиться в битум - долго, медленно, но зато наверняка и так, что не вылезешь. Очень сложный и часто вычурный язык (может, язык оригинала более органичен, не знаю), абсолютно разноплановые, хаотичные, противоречивые описания персонажей, сознательный отказ от любого подобия сюжета и выделения главных героев. Честно, иногда и книга, и герои раздражали ужасно; иногда затягивали так, что трудно было оторваться. Сейчас мне кажется, хотя в этом нет полной уверенности, что раздражала собственная ограниченность и узость, которая просто не может вместить талант Вулфа. И наверное, описания героев не хаотичные, противоречивые и разноплановые, а всеобъемлющие, тщательные и точные. В общем, надо умнеть и перечитывать книгу.