Kitabı oku: «История маленькой революции», sayfa 3
III
Четыре дня выдались тяжёлыми для Катерины. Справедливости ради, Тамара старалась создать для девушки все условия, чтобы та почувствовала себя лучше. Женщина ни на шаг не подпускала к дворянке Бориса и даже на несколько ночей уступила свою кровать (не из гуманистических соображений, а чтобы Катя не умерла преждевременно). Сегодняшний вечер Тамара обещала посвятить Щербакову, так как предыдущая встреча прошла не совсем удачно в силу известных обстоятельств.
Рабочая смена закончилась, и Тамара торопилась домой, чтобы исполнить просьбу Олега Владимировича. Она решила, что будет надевать его подарок только при личных встречах, без свидетелей. После работы Борис отправился по своим делам, поэтому положение Катерины Тамару не беспокоило. «Что же, она пару часов одна не посидит?». Работница искренне верила, что успеет вернуться домой до прихода брата.
Прихорошившись, Тамара с трудом натянула тёмно-синее платье с чрезвычайно неудобной застёжкой, с которой ей помогла разобраться более-менее пришедшая в себя Катерина.
– Да на кой я его надеваю?! Чёрт знает, как рассудит, – Тамара нахмурилась. – Развяжи это, Катя. Пойду в обычном.
– Тебе идёт этот наряд, – Катерина, смотря в пол, взволнованно перебирала длинными пальцами.
– А коли наши увидят? Они голодают, а я в платьях барских разгуливаю? Платья-то не за подпольные заслуги дарят.
– Да ведь ты и так живёшь в квартире за счёт Олега Владимировича, некуда сквернее думать…
– А я живу, если ты не заметила, не одна, – Тамара недовольно прорычала. – Вот разобьём ваших, тогда и буду в платьях щеголять. Сама себе куплю, – женщина гордо подняла голову. – А ты, Катя, не зли меня. Пожалела, дала на пару дней свою постель… так ты сегодня снова на полу будешь спать. И потом тоже. А будешь плохо себя вести, так я тебя к Борису жить отправлю, а он деликатничать с тобой не будет.
Гневно Тамара смерила взглядом раскрывшую глаза Катерину, не впавшую в очередную истерику лишь из-за принятых ранее мер. Домашний отвар очень хорошо успокоил её нервы. Правда, как раз после этого чая она становилась равнодушной, податливой. Неприятные слова оставили горький осадок внутри, почти никак не проявившись снаружи.
Конечно, ни к какому Борису отправлять дворянку она не собиралась. По крайне мере до тех пор, пока Катерина не выполнит успешно часть плана, задуманного Тамарой.
– Ладно, не до болтовни мне, – работница натянула брюки. – Постараюсь вернуться до дождя.
***
Квартира Щербакова отличалась своими размерами. В ней было шесть комнат, столовая, две ванны и прочее. Прислуга навещала Олега Владимировича редко. Он вообще старался не использовать человеческий труд в частных целях, но из-за загруженности не всегда успевал делать всё сам. Сегодня, к примеру, он был вынужден нанять уборщицу, чтобы не прослыть грязнулей в глазах Тамары.
В гостиной стояло фортепиано, на котором Щербаков не умел играть, но которое купил ради приличия. Также имелась виолончель, длинные полки с книгами, дорогая мебель и не менее дорогие картины. И хотя Олег Владимирович был не из тех, кто чахнет над своим богатством и старается вложить его в роскошное убранство собственного жилища, он любил красивые вещи. И хотя не забывал он о своих корнях, он желал бы, чтобы его окружение о них не помнило. Случалось, что дворяне отказывались иметь дело с крестьянским сыном, невзирая на то, что этот крестьянский сын нередко имел большее состояние, чем они.
– Проходи, Томочка.
С какой нежностью он следил за каждым движением Тамары! С невероятным энтузиазмом мужчина подхватил старенькое пальто и повесил его на ближайший крючок.
– Что же за лохмотья на тебе? Разве Борис не предупредил? – с досадой Щербаков отметил отсутствие синего платья на стане Тамары.
– Я уже объяснила, – она широко улыбнулась, – что платьев мне не надо, я не твоя любовница.
– А жаль, – буркнул себе под нос Олег Владимирович, на что Тамара хихикнула.
Поведение грозной на первый взгляд работницы молниеносно менялось, как только рядом появлялся Щербаков. Из хмурой начальницы она превращалась в мягкую и отходчивую. Частенько подпольщики про себя молились, чтобы где-нибудь промелькнула фигура их покровителя.
Но она была слишком горда, чтобы признавать столь явные изменения. Вернее, она не желала признавать, что они связаны с меценатом. Ей действительно была приятна его компания, но она никогда не думала перейти на новую ступень в их отношениях. Она была ярой революционеркой. Она была мечтательницей. Она была, как сказал бы образованный человек, страшной утописткой. Тамара верила, что даже маленькая группа способна привести людей к лучшему будущему. К светлому будущему. К будущему без господ, без ущемлений кого бы то ни было, без вражды. Иногда, тем не менее, её посещала мысль, что многие учения, которым придерживаются почитаемые ей люди, чрезмерно идеалистические, но как бы она ни старалась, она продолжала следовать тем заветам, которые были прописаны в тех самых учениях.
Она не могла позволить себе потерять репутацию среди других рабочих. Она считала сплетни о себе, и обоснованно, непозволительными. Тамара боялась признаваться себе в чувствах к Олегу Владимировичу по той же причине. Дело было отнюдь не в морально-нравственном понятии «репутации» для женщины. Это её совершенно не беспокоило. Она выросла не в тех условиях, чтобы такие мелочи её волновали. Нет. Она боялась показаться обеспеченной в чужих глазах. Богатство, по её мнению, должно быть заслуженным. Заслужила ли она его, если рабочих по-прежнему угнетают? Сделала ли она всё возможное, чтобы это остановить? Ответы она давала однозначные.
Щербаков же давно раскрыл для себя любовь к Тамаре. Она это видела. Все это видели. Однако никто не выдавал этого. Даже Борис не осмеливался отпускать шутки в адрес младшей сестры. Он боялся Тамару, смелеющую с каждым часом. Боялся храбрую, бесстрашную, мужественную женщину. Впрочем, много кто боялся. Только не Олег Владимирович. Каким-то чудным образом он сумел разглядеть в ней самую что ни на есть женственную и чуткую натуру. Хотя бывало, что и он робел перед Тамарой. Он не был глуп и понимал, что за большинство его ровесников юные девушки выходят замуж не по большой любви и не из искренних чувств. Не кажется ли он дряхлым и старым в глазах женщины, моложе на семнадцать лет? Не отвергнет ли она его, если он совершит попытку к сближению? Не потеряет ли он её после этого навсегда? Безусловно, нет. Она по-прежнему останется предводителем небольшой группы пролетариев, но разве важно лишь физическое присутствие человека?
– Слышишь, Олег Владимирович, дождь пошёл? – Тамара повернулась к окну. Мужчина вслушался.
– Такой нескоро кончится.
IV
В питейном заведении провинциального городка Российской Империи, как и в других таких городках, по вечерам не было ни одного свободного места, хотя и почти полное отсутствие свободы движения не уберегало хозяев от ущерба за битые бутылки и ломаные во время драк стулья.
Здесь же коротал свои вечера и Борис не в самой приличной, что не странно, компании. Не будет лишним уточнение, что алкоголь Борис употреблял нередко и с желанием, поэтому он часто становился свидетелем пьяных разборок, которые сам и провоцировал. Касательно компании, то её выбор принадлежал настроению рабочего. Чаще оно советовало общество мужчин из соседних фабрик, реже (но не слишком) – известных в заведении женщин, вальяжно разваливающихся на коленях Бориса и каждого другого, кто их подзовёт.
– Марфа – дрянь последняя! – говорил неприятной наружности человек, опустошая даже не третью кружку. Морщинистой ладонью он вытер тонкие губы. От засаленных волос и высокого лба отражался свет свечей.
Мужчина этот, Мирон, работал извозчиком и имел многолетний, как говорят дворяне, стаж. Его лошадь затоптала не одного пешехода; из его повозки вывалился не один чиновник. Остаётся загадкой, как его до сих пор не повесили или просто не избили за ближайшим углом.
Борис был знаком с Мироном не так давно, но уже успел невзлюбить его. Не было ни одного существенного повода для личной неприязни, но это мало беспокоило Бориса, всегда полностью отдававшегося внутренним ощущениям и побуждениям. Ему непременно хотелось разозлить неутомимо ругавшего свою супругу извозчика, с которой он пару раз встречался.
– Зря ты так. Хорошая у тебя жена. Ласковая.
– Чего?
Борис удовлетворённо улыбнулся, когда Мирон привстал. Его глаза горели диким пламенем, а руки уже сжались в твёрдый кулак. Гул в кабаке немного стих.
– И такая послушная! Что ни попросишь, то и сделает.
За Борисом засмеялись его товарищи по заводу и остальные знакомые, имеющие те или иные счёты, коих было немало, с Мироном.
– Кстати, понесла она уже? – задумавшись, осведомился рабочий.
Выскочивший из-за стола извозчик схватил кружку и разбил её, оставив ручку с острыми краями. Скалясь, как бешеная собака, Мирон бросился на переставшего смеяться Бориса. Рабочий вылез со своего места, чтобы не быть зарезанным прямо на нём. Мужчина больше не веселился, поддавшись внутренней панике.
Посетители трактира разделились на две части: за Мирона и против него. Вторые удерживали за руки рвущегося на Бориса извозчика. Союзники же Мирона били по голове заступников рабочего; те отвечали. Драка переросла в настоящее групповое месиво, в котором каждый был сам за себя.
Пока Мирон находился в самом центре клубка из дерущихся мужиков, Борис незаметно выскользнул из заведения и решил не посещать его ближайшую неделю или две.
***
В комнате Тамары не было книг. Хотя она часто листала Горького и теоретиков коммунизма, всё это приходилось брать у знакомых (чтобы при обыске у неё ничего не нашли). Лежали только газеты. За всё время, что Катерина провела в чужом доме, она перечитала их по несколько раз. Заниматься было нечем. Даже уборка и молитвы не отнимали достаточно времени.
«Я ведь так сойду с ума!». Катерина открывала ящики в комнате один за другим, ища ручку и бумагу, но находя то пистолеты, то ножи. Живя с родителями, она долго вела дневник, но в последнюю неделю ни времени, ни желания делать какие-либо записи не было.
В конце концов, отыскав необходимое, Катерина принялась записывать всё, что помнила с вечера субботы. К счастью или нет, к трагическому воскресенью перейти она не успела.
Дверь отперлась, и в комнату без стука вошёл Борис, насвистывающий популярную пять лет назад песню Вяльцевой. По коже Катерины побежала мелкая дрожь.
Девушка с испугу подпрыгнула и вжалась в стол. От обречённости стучало в висках. Борис, усмехнувшись, молча прошёл внутрь. Одним движением руки отодвинув девушку от стола, он с интересом взял в руки лист бумаги. Бегло пройдясь по нему, он меньше секунды удивлённо смотрел на Катерину, затем с полуулыбкой шагнул к ней и хитро произнёс:
– Не боишься, что я расскажу всем про твои доносы? – Борис обошёл Катерину, обводя её с ног до головы сальным взглядом.
Катерина встревоженно сглотнула, когда Борис остановился прямо за её спиной. Большими напуганными глазами она беспомощно смотрела в стену.
– Это не доносы… – она тихо пролепетала. – Это для дневника… личного.
Борис рывком развернул Катерину лицом к своему лицу.
– А кто тебе поверит? – мужчина кончиком пальца приподнял вытянутый подбородок девушки. – Я – предводитель подполья, участник успешного покушения на городского главу… – он приблизился и, глядя прямо на Катерину, хрипло прошептал: – а ты – господская.
Сильной рукой мужчина обвил талию девушки и притянул дворянку к себе.
– Отпусти, – требовательно, но заикаясь, попросила она.
– Ай-ай, Томочка церемониться не станет – оставит наедине с толпой мужиков, а они тебя… – он сладко протянул, нарочно не заканчивая свою мысль. Катерина дёрнулась, но рука, сдерживающая её, сжалась ещё сильнее. – Не убежишь. Некуда, – мужчина едко захохотал. – Дура! Я пусть и не благородный человек, но даю тебе выбор: полюбовно или… – Борис провёл ладонью по натянутому позвоночнику. – А ты выкаблучиваешься.
– Это бесчестно! – девушка дрожала, словно осенний лист. Выхода не было. Катерина всплакнула и, понадеявшись на остатки порядочности в Борисе, сделала последнюю попытку спастись: – Я ведь даже не замужем…
– Тем лучше, – свободная тяжёлая ладонь легла на тёмно-русый затылок дворянки.
***
По стёклам били капли. Тамара значительно задерживалась. Как бы она ни хотела прийти домой пораньше, погода не позволяла ей того. Поджав колени под себя, абсолютно обнажённая Катерина уткнулась в них лицом. Натягивавший серую косоворотку без рисунка Борис раздражённо цокнул и закатил глаза:
– Ну, ну. Хватит рыдать. Не так уж и плохо тебе было.
– Ты женишься на мне? – Катерина, обнимая ноги, повернула растрёпанную голову к Борису.
– А ты хочешь за меня замуж? – он ухмыльнулся.
– Ты обязан.
– Я много кому обязан.
Мужчина потянулся. Усмехнувшись, он поцеловал вспотевшую макушку Катерины и направился к выходу.
– Рассчитываю на твою сговорчивость и завтра, – произнёс рабочий, закрывая дверь.
Боль как моральная, так и физическая, полное опустошение, стыд и злость завладели маленьким, но теперь взрослым телом Катерины.
– И завтра… – она закрыла лицо ладонями. – Он придёт опять, и опять, и опять… – навязчиво повторяла Катерина, мотая головой.
Недолго девушка сидела молча и про себя молилась.
– Папенька… маменька! – плач усиливался с каждой одинокой секундой.
Стремительно вскочив с постели, Катерина кинулась к шкафчику у окна. Она вытянула его до основания. Тихо скуля от боли и обиды, девушка порывисто выкидывала одну вещь за другой. Разворотив его, она бросилась к другой тумбочке, где час назад нашла письменные принадлежности. Вывернув тумбу, со дна Катерина достала карманный нож, – один из тех, что с собой носила Тамара.
«Не осуди, Господи!». Со всхлипом упав на колени, дворянка поднесла кончик холодного лезвия к выступающим на руке венам.
V
Щербаков приоткрыл дверь и галантным жестом пригласил Тамару внутрь. Она выпрямила спину и вошла как солдат. Мужчина, улыбаясь, заговорил:
– Приходите как-нибудь все вместе ко мне на квартиру.
Приглашение показалось Тамаре заманчивым. В гости непременно явился бы и Дмитрий, а значит, появится возможность познакомить их с Катериной поближе.
– Дам Кате побольше чая перед выходом от греха подальше, – женщина усмехнулась.
Щербаков одобрительно кивнул и заботливо приложил к ладони работницы губы, не отрывая взгляда от Тамары. Она в неприметном смущении склонила голову вбок. В глаза бросилась пара обуви Бориса. Женщина вытаращила карие глаза и прошипела:
– Чёрт!..
– Что такое? – взволнованно спросил Щербаков.
– Олег Владимирович, ты иди. Завтра увидимся, – мужчина частенько посещал своего приятеля на заводе, где работало всё подполье вместе с предводителями.
Тамара, не попрощавшись, едва не вытолкнула благодетеля из прохода.
Скинув с плеч мокрый плащ, работница побежала в свою комнату.
– Твою ж!
На полу лежала, свернувшись калачиком, голая Катерина. Из запястий обеих её рук сочилась кровь, а из светлых глаз – слёзы.
– Мамочки, Катя!
– Мамочка…
Мимо проносились воспоминания о беззаботном детстве. Родители, животные и слуги, которые, как всегда казалось, обожали маленькую резвую Катерину.
Отец часто ругал её за подвижность, ведь, по его мнению, будущей женщине не подобало носиться по саду или играть с крестьянскими детьми. Он настаивал на консервативном воспитании, но Кате чудесным образом удавалось сбегать из-под присмотра вечно спящей старой няни (за леность впоследствии хозяин сильно её выпорол и со скандалом освободил от доверенной работы).
Лариса Александровна без памяти любила дочь. После второй неудачной беременности она больше не могла иметь детей, поэтому все свои силы вкладывала в единственного ребёнка. Часто она отстаивала право дочери на обучение наукам (Матвей Георгиевич был твёрдо убеждён, что женщина должна быть глупее мужчины и что ей достаточно говорить на иностранных языках и уметь играть на инструментах, поэтому тяга Катерины к серьёзным знаниям настораживала его). Добилась найма учителя по математике.
В прохладное утро с моросью, когда дворянка потеряла всё, она вышивала в своей комнате. Из окна девушка с ужасом наблюдала, как к ним в дом врывается целое ополчение крестьян.
Бунт начался стихийно. За мужиками, которых подначили Борис с Тамарой, последовали другие, не видавшие рабочих. При штурме дома люди смешались настолько, что чужаков никто не приметил.
Услышав крик приживалок, напуганная Катерина заползла под кровать.
Почти в этот же миг к ней вбежала трясущаяся мать и срывающимся голосом стала звать ребёнка. За хозяйкой забежали трое замызганных и неряшливых мужчин, а с ними – Борис. Лариса Александровна, вжимаясь в угол, молила о пощаде, но безуспешно. Зажмуренные глаза Катерины застелила пелена из слёз. Девушка закрывала уши дрожащими руками, чтобы заглушить душераздирающие крики. Затем, когда обезумевший от собственного могущества крестьянин нанёс последний ножевой, она зажала рот, чтобы не зашуметь. Не вышло.
У Катерины начался сильный кашель от недостатка кислорода в ноющей груди. Борис отыскал источник звука. «Что за прелесть?» – протянул рабочий, оборачиваясь к крестьянам. Те с кривым оскалом ответили, что это барская дочь, девица восемнадцати лет.
Борис вытащил девушку за шиворот. Она попыталась убежать, но её окружили. Кольцо смыкалось. Смотря на тело матери с выдернутыми клоками густых волос, дворянка теряла сознание, а вместе с ним веру в людей, в будущее, в жизнь.
За дверью с возгласами «ура!» ликующие деревенские забирали из усадьбы всё, что умещалось в руках. В спальную Катерины вломилась встревоженная Тамара.
– Кто-то настучал! Валить надо!
Тамара мельком обвела зажатую Катерину.
– Убить не успеем. Наведёт на нас! Хватай её, и побежали! – прокричала она Борису.
Крестьян подобный расклад не устроил. Они требовали отдать девушку им. «Они сдадут царским», – думала Тамара. Пистолет использовать было нельзя, так как у простых батраков такое оружие не водится, поэтому пришлось разбираться своими силами. Завязалась кровопролитная драка, окончившаяся резнёй и гибелью трёх крестьянских мужиков (один из них, Гришка, состоял в подполье). Шокированная Катерина не могла двинуться.
Времени не оставалось. Взяв её буквально в охапку, Тамара и Борис убегали под гул осатаневших и никого не видевших крестьян. Судьба отвела рабочих от встречи с жандармами. В городе Борис отправился по своим делам, оставив Тамару самостоятельно разбираться с потерявшей сознание Катей. На этот же вечер было назначено заседание организации, затаив дыхание ожидавшей итогов провокации в поместье Головиных. Появление там Катерины никого не удивило, напротив, обрадовало, но вкупе с этим и расслабило позабывших о дисциплине собравшихся.
– А ну вставай! Ты же весь ковёр кровью заляпаешь! – рывком Тамара подняла Катерину с пола. Она гневно обернулась на постель. – Сядь. Кровать и так уже вся в пятнах, – женщина раздражённо выдохнула. – Как прикажешь это отстирывать?!
Катерина, сгорая от ненависти и прикрываясь, легла на кровать, укуталась в простыню и прижала к себе колени. Тамара присела рядом.
– Он взял тебя силой? – женщина с напором осматривала Катерину снизу вверх и сверху вниз.
Захлёбываясь от плача, дворянка ответила:
– Нет… у меня не было выбора… – девушка ненасытно вдыхала ртом воздух.
Катерина тихо всхлипывала, прячась от пристального взгляда Тамары. Наконец она повернулась и жалобно посмотрела на работницу.
– Его совсем нельзя убедить жениться?
– Для чего? – недоумевая, Тамара вскинула брови.
– Это же не по-людски… безбожно!
– Мы давно потеряли веру в Бога, – женщина спокойно пожала плечами. – Если бы существовал Бог, допустил ли бы он безнаказанность таких, как твой папаша? Что смотришь так? Правда колет? Не он ли ухо старосте вашему оторвал? Слышала, все слышали. Если бы был Бог, то он бы оберегал своих детей от голодной смерти в заплесневелых подвалах, в которых те вынуждены ютиться каждую ночь. «Бог справедлив, он всё видит» – чушь. Ничегошеньки он не видит! Если бы Бог всё видел, обрёк бы он мою семью на скитания по помойкам в поисках еды?! – Тамара враждебно озиралась на Катерину. – Пока вы грелись в тёплых постелях, на нас ваш Бог насылал удары плетьми с солью и несъедобную пищу без неё. Только на моей памяти сколько простых работяг полегло от бар. Были убиты за жалобы на нечеловеческие муки!
На кровати, словно опьянённая от злости, Тамара приподнялась на колени и упёрлась вплотную к Катерине.
– Так есть ли Бог, Катя?! И так ли это безбожно?
– Бог милосерден! Он всех накажет! – девушка тряслась.
– А чего ж он Борю не наказал? – хмыкнула работница. Катерина тяжело задышала.
– Бог справедлив!
– Ну да. Брат умрёт лет через двадцать, скажем, от холеры, а ты будешь думать, что это его Бог покарал.
– Не может не покарать! Он безнравственный человек! Убийца, насильник! – вскрикивала Катерина.
– А ещё что с твоими родителями сделал! – Тамара словно упивалась повисшим отвращением Катерины. Она не питала к ней личной ненависти, но питала её ко всем из высшего сословия. – Брата, барышня, не трожь! Он, может, поболе меня видел, – женщина, восстановив в памяти день переезда из деревни, когда её впервые пронзила ясность убогости монархии, намеревалась излить всю накопленную к дворянам желчь: за мать, за отца, за приятелей. Вспомнив, однако, что Катерина ей нужна живая и в здравом уме, Тамара продолжила мягче: – Зачем тебе такой муж?
– Ты должна меня понимать, ты тоже женщина…
– Незамужняя, как видишь. И никогда не была. И вряд ли буду.
– Такого не может быть…
«Даже не вдова! Такая развязная и не бывшая замужем! Эти безобразные рабочие ещё омерзительнее, чем папенька рассказывал!»
– Этим вы от нас и отличаетесь. Строите из себя невинных, следуете непонятным правилам… а зачем? Живём-то один раз, – женщина усмехнулась и размяла затёкшие пальцы.
– Это грязно!..
– Опять! Если бы я вышла замуж, то у меня не осталось бы времени на действительно важные вещи. Я, Катя, мечтаю о революции, об освобождении угнетённых… (дядька мой, ну, брат мачехи, тоже мечтал, да повесили, подонки!). Я не хочу засесть с маленьким кричащим ребёнком в душной квартире, пока мой муж гуляет по кабакам да бабам.
– А Олег Владимирович?.. – робко промолвила Катерина, получив в ответ неодобрительный взгляд пролетарки.
– А ты, милочка, Щербакова не впутывай! – щёки залились пунцовой краской. Тамара подскочила.
– Прости! Извини, пожалуйста! – взмолилась Катерина в страхе, что её больно накажут за лишние слова.
– Впредь не забывайся! – прочеканила женщина.
Они замолчали.
– У меня есть всего один небольшой вопрос… – девушка замялась, – Что вы взяли из моего дома?
– Ничего, – Тамара пожала плечами.
– В каком смысле? – дворянка растерянно похлопала ресницами.
– Лично я всё оставила крестьянам. Для себя вдоволь наворовали.
– То есть вы сломали мне жизнь и лишили будущего просто так?! – и снова слёзы подступили к горлу.
– Это чревато очередной истерикой, – сурово подвела итог Тамара. – Я устала слушать.
Тамара наклонилась за окровавленным ножом. Забрав из комнаты и остальное оружие, она покинула скулящую от жалости к себе девушку. Дабы предотвратить ещё одну непредвиденную ситуацию, Тамара заперла дверь в свою спальную, отобрав у Катерины ключ.
– Собери бельё. Завтра постираешь.
