Kitabı oku: «Цена свободы», sayfa 4
Раннее утро в Брентфорде было чудесно! Небо на востоке неторопливо светлело, сумерки становились ярче, и всё новые подробности пейзажа проявлялись в ещё недавно кромешной мгле. Прохладный ветерок разгонял обычный для этих мест туман, который, тем не менее, окутывал окрестные поля лёгкой дымкой, придающей им сказочное очарование. Дымы печей, вьющиеся над трубами домов, сообщали картине особый уют и настраивали на лирический лад. Самого восхода, к моему огромному сожалению, видно за постройками не было, но меняющее цвет от чёрного, через все оттенки серого, красного и пшенично-жёлтого к пронзительно чистому бирюзовому небо было великолепно.
К моему огромному сожалению, вскоре поменявший направление ветерок стал доносить весьма неприятные запахи большого промышленного города и порта, туман сменился густым как сметана кислым смогом местного угля, обильно и почти одновременно подброшенного в печи хозяйками, готовящими завтрак своим мужьям и сыновьям, которым вскоре предстояло отправляться на работу. Очарование утра было разрушено, и я плотнее завернулся в плащ, наблюдая, как грузчики перегружают багаж с парома в только что нанятую лодку. Остановиться я решил, как и в Портсмуте, в хорошо знакомом мне Детфорде, до которого нужно было плыть через весь Лондон по постоянно петляющей Темзе. Начинался прилив, и течение вот-вот готово было сменить направление, поэтому я взял лодку с двумя дюжими гребцами, один из которых всё время пытался привлечь наше внимание к местным достопримечательностям. Как будто не замечая, что в нём вовсе не нуждаются, он всё говорил и говорил:
– А здесь живёт герцог, сэр… А там, за деревьями вон того сквера, дворец епископа…
Дома стояли всё плотнее, лодка проходила мост за мостом, движение на реке становилось всё оживлённей, и я понял, что мы уже на окраине Лондона. Вскоре показались Вестминстер, Уайтхолл и Стрэнд: мы были в лондонском Сити. Запах угольной гари разносился густыми волнами, лодки плыли по реке плотным потоком, а впереди виднелся лондонский мост. Зажатая между опорами моста река ускорялась, и наша лодка лихо нырнула под низкую арку. Сразу за мостом открывался потрясающий, ни с чем не сравнимый вид на один из крупнейших портов мира: река была так густо запружена торговыми кораблями, что лишь в самом центре оставался узкий фарватер, по которому, тем не менее, в обоих направлениях пробиралось немало судов. Кого здесь только не было: угольщики из северных графств, рамсгейтские траулеры, небольшие каботажные суда. У самого берега стояли несколько грузных зерновозов, неподалёку от них со шведского сноу десяток дюжих грузчиков надрываясь выгружали железо, а чуть дальше к стенке был ошвартован красавец клипер, проделавший путешествие через пол земли, чтобы с небывалой в прежние времена скоростью привезти в столицу Туманного Альбиона драгоценный цейлонский чай. Глаз моряка не может не радоваться, глядя на такое великолепие, но сердце патриота тревожно сжимается в груди при мысли, что эта великая страна теперь враг твоей родины.
Разместившись в гостинице, я решил дать себе сутки на отдых, и только на следующий день явился в адмиралтейство. Принял меня пожилой, прекрасно и очень дорого одетый господин, долго читавший бумаги мистера Гроу, которые я ему передал. Временами он начинал бормотать в свои густые, пшеничного цвета усы: «как опрометчиво, как непрофессионально». Затем он поднял свою крупную голову с копной начинающих седеть, но всё ещё густых волнистых волос, и уставился на меня весьма бесцеремонным взглядом водянистых рыбьих глаз, совершенно не шедших к его лицу и потому производивших на собеседника особенно сильное впечатление.
Этот, с позволения сказать, джентльмен, бывший, как я потом выяснил, сыном богатого купца, купившего любимому чадушке образование и дворянское достоинство, оказался одним из начальников секретной службы, отвечавших за Россию, Польшу и Финляндию. Первая наша с ним беседа затянулась на несколько часов: мистер Боулнойз расспрашивал меня о положении в Финляндии, в Петербурге, очень интересовался подробностями событий во время восстания, ходившими в то время и потом слухами. В целом, как мне кажется, я произвёл на него благоприятное впечатление и под конец аудиенции он заявил, что постарается как можно быстрее решить мою судьбу в благоприятном ключе, а пока будет рад видеть меня в обществе.
Насчёт общества – барону фон Шанцдорфу, а особенно его полному стараниями господина Бенкендорфа кошельку, в Лондоне рады все, и моя светская жизнь началась здесь гораздо насыщеннее, чем в Петербурге, или, тем более, провинциальном Свеаборге. Теперь я практически еженощно посещаю то чей-нибудь бал, то приём, а гораздо чаще один из клубов, в которых проводят за игрой время джентльмены из адмиралтейства. Вообще игра неожиданно стала для меня полезнейшим времяпровождением, поскольку при вообще невысоком уровне игроков она, с одной стороны, позволяет латать дыры в пустеющем кармане, но главное – после второго третьего бокала джентльменов начинает неудержимо нести, и, как правило, на служебные темы. Я уже узнал так много нового, что голова пухнет. Как же мало мы ещё знаем даже по нашей, сугубо моряцкой профессии! А жизнь не стоит на месте: делаются поразительные открытия, во флот приходит много нового! Я убеждён, что даже внешний вид лучших флотов в самое ближайшее время необратимо изменится.
Но сейчас важнее даже не эти, важнейшие сами по себе данные о сделанных открытиях и усовершенствованиях почти во всех областях жизни, способных эту самую жизнь изменить и дающих в руки тех, кто их использует, неоспоримые преимущества. Важнее всего то, что я, наконец, узнал о планах коварного Альбиона по отношению моей Родины. Да, именно Родины, потому что теперь я убедился, что судьба любимой Финляндии неразрывно связана с судьбой Российской империи, и всё касающееся одной непосредственно отразится на другой. Главное не в том, что Финляндия всерьёз и надолго вошла в состав этой великой страны, но в том, в чём я всё больше убеждаюсь, что это стало для неё подарком судьбы и шансом на сохранение самобытности при одновременном решительном улучшении жизни людей.
Итак, позавчера я познакомился с интереснейшим молодым человеком, капитаном первого ранга в запасе, членом палаты лордов, Джеком Изи. Сын известного философа и аболициониста Никодимуса Изи, в юности он увлекался идеями всеобщей свободы и равенства, но потом, служа во время последней войны в действующем флоте, полностью изменил свои взгляды. Этот достойнейший человек, истинный патриот своей страны, не разделяет того курса, который она проводит последние годы во внешней политике, используя, кстати, для пропаганды в других странах ту политическую программу, которую в своё время разрабатывал его отец. Сын, однако, справедливо считает распространение революционных идей по всему миру крайне опасным для всего человечества, особенно учитывая крайнюю жестокость проводимых революций и полнейшее обесценивание человеческой жизни и тех немногих прав и свобод, которых население добилось мирным путём. В общем, Джек Изи является одним из достойнейших и одновременно богатейших людей в Англии, считается безобидным чудаком, но, являясь наследственным членом палаты лордов, располагает ценнейшими сведениями.
Мы провели с Джеком две интереснейшие ночи за роббером, в котором он оказался непревзойдённым мастером, и он почти «убедил» меня порвать с революцией. Самое важное – вообще вся затея с Финляндией нужна Англии только как маленькая частичка плана по развалу России. Оказывается, лорд Веллингтон уже договорился в Петербурге о вступлении России в Войну с Турцией. Одновременно ко времени коронации Николая, которая неизбежно повлечёт временную дезорганизацию управления, готовится нападение на империю персидского шаха и восстания в Финляндии и Польше. Польское восстание должен возглавить «законный император» великий князь Константин, а восстание в Финляндии будет поддержано Швецией и Англией. Времени уже не остаётся, так что завтра от меня «сбежит» слуга, благо английским он владеет почти как русским и шансы вырваться с Альбиона, сменив личину, у него неплохие.
Глава 3
Вот уже две недели лейтенант Куприянов лавировал между множеством островков шхерного архипелага. Погода изменилась к лучшему, плавучие льды почти исчезли, и это позволило всецело испытать яхту. Иван Антонович буквально влюбился в своё новое судно. Однажды, идя бейдевинд при свежем ветре, лаг показал четырнадцать узлов. Это был потрясающий результат, приведший в восторг всю команду. Единственное, что расстраивало командира, так это то, что корпус, набранный из сырой сосны, не обещал судну долголетия. Пройдёт всего несколько лет и сперва придётся забыть о великолепных девятифунтовых пушках, а потом и о скорости, поскольку прогнивший корпус просто не выдержит нагрузки. Но пока, первые два – три года, «Лизетта» была чудо кораблём, радостью капитана и команды.
Сейчас они держали курс на Свеаборг, посетив вчера Эккерё, где располагалось ближайшее почтовое отделение, и где, по правде говоря, Иван Антонович очень надеялся встретить Югана, к которому привязался за его ясный ум, прямоту, честность суждений и широкую эрудицию. На почтовую станцию он отправился лично. Увы, но Юган здесь не появлялся, зато пришедший вчера пакетбот привёз от него послание. Прочитав письмо трижды, Иван Антонович понял, что дальнейшие решения лежат уже вне его компетенции и нужно немедленно доложить обо всём происшедшем по команде. Не медля ни минуты, капитанская гичка полетела к стоявшей на рейде яхте, и через полчаса та неслась к Свеаборгу на всех парусах, включая лисели. Уже через 2 дня они бросали якорь на Свеаборгском рейде.
Добиться аудиенции адмирала, о котором он слышал много противоречивых слухов, оказалось достаточно легко. Как только ему доложили, что на рейд вошла «Лизетта», Логгин Петрович Гейден распорядился безотлагательно проводить к нему лейтенанта Купреянова, едва тот спустится на берег.
Маленький, но очень уютный домик адмирала располагался недалеко от центра города. Адмирал сидел в гостиной у растопленного камина и курил. Волны сухого жара приятно согревали озябшего на пронизывающем весеннем ветру лейтенанта, не ожидавшего столь быстрого приёма в неофициальной обстановке и потому надевшего лишь изрядно потёртый парадный сюртук.
– Присаживайтесь, мой юный друг, – приветствовал вошедшего адмирал, – налейте бокал хереса, согрейтесь и рассказывайте, почему вы оказались здесь так рано. Вам удалось что-то узнать по сути полученных вами инструкций?
– Удалось, господин адмирал, хотя моей заслуги здесь нет. У входа в Финский залив мы обнаружили возвращающийся из Южной Америки купеческий бриг. Мичман Шанцдорф опознал в нём судно, на котором проплавал много лет до поступления во флот. Он просил моего разрешения отправиться на бриге в Або и, прикидываясь сторонником инсургентов, разузнать там что-нибудь по сути готовящихся событий.
– Опасно, чрезвычайно опасно действуете, молодые люди. А если бы даже и не капитан, а кто-то из команды брига проговорился, что «сторонник инсургентов» прибыл прямиком на военном судне? Вашему подчинённому и товарищу грозит гибель, Иван Антонович.
– Боюсь, что так, господин адмирал. Он сейчас находится на пути в Англию, всё ещё в обличье коллаборациониста. Не знаю, каким именно образом, но Шанцдорфу удалось втереться в доверие резиденту английской секретной службы, некоему Гроу, а потом, перед отплытием в Англию, отправить мне письмо. Вот оно, господин адмирал.
По прочтении письма адмирал надолго замолчал. Он думал не только о том, что меняют сведения, полученные от совсем молоденького мичмана, но и о нём самом. Похоже, что он правильно заметил в этом шведском дворянине не только кипучую энергию и быстрый ум, свойственные многим из подчинённых ему офицеров. Мудрый адмирал разглядел в молодом человеке неутолимую жажду нового в сочетании с авантюристической жилкой. Эти качества не совсем подходят офицеру флота, не плавающего дальше «маркизовой лужи» Финского залива, но времена меняются и теперь у юноши появляются шансы сделать блестящую карьеру. Если он, конечно, умудрится остаться в живых и обмануть страшную и безжалостную организацию, с которой по молодой глупости связался и в зубы которой сейчас отправился.
Адмирал знал много того, о чём и не догадывался сидящий у его камина усталый и продрогший лейтенант, которому пришлось несколько недель обходиться без помощника в опаснейших водах шхерного моря. Он знал о том, что из Англии в Петербург прибыл лорд Веллингтон, который сейчас добивается, а может уже и добился согласия молодого императора на совместное выступление в поддержку Греции. И если в следующем году остатки Балтийского флота уйдут на Средиземное море, то прикрыть столицу будет нечем. Старые, обветшалые форты почти небоеспособны, армию с Балкан быстро вернуть не удастся, так что восстание в Финляндии, а возможно, одновременно и в Польше, поддержанное британским флотом «выступающим посредником для умиротворения враждующих сторон и недопущения излишнего кровопролития» получит все шансы на успех. С другой стороны и война с Турцией неизбежна. И дело тут не только в греках, которые во многом сами виноваты в своём бедственном положении. Главное в том, что Турция, подстрекаемая Австрией и Англией, всё больше препятствует российской торговле со Средиземноморьем. А ведь именно южное направление, через которое ведётся почти вся торговля зерном, является для аграрной страны определяющим. Теперь же, под предлогом восстания греков, Турция задерживает транспорты с зерном, поскольку до восьмидесяти процентов капитанов являются этническими греками на русской службе. Но, притом, доподлинно известно, что подобный произвол царит только и именно в отношении русских «купцов».
Последние годы русская дипломатия делала слишком много уступок своим европейским партнёрам, что привело к их уверенности в российской слабости. Теперь этот наглец Меттерних мнит себя вершителем судеб мира и смеет хамски требовать от России помощи в подавлении восстания итальянских карбонариев и греков во имя интересов «общей политики». Что-то он не очень помнит об «общей политике», когда дело доходит до интересов Австрии. Бог с ними с карбонариями, хотя нежелание совершенно незаслуженно прозябать под игом Австрии понятно. Но Греция! Греция – естественный союзник единоверной России, и не просто союзник, а единственный союзник, способный обеспечить присутствие русского флота в стратегически важном для империи регионе Средиземного моря. Для Австрии и Англии, контролирующих почти всю торговлю на Чёрном и Средиземном морях, увеличение доли русских купцов, торгующих со средиземноморскими странами без их посредничества, подобно ножу у горла. Для России же перевозка товаров на английских и австрийских судах, требующих колоссальных комиссионных, словно удавка на шее, лишающая торговлю почти всей прибыли. Так что и Англия и Австрия, да, пожалуй, и Франция – естественные противники империи, предавать в угоду которым единственного в регионе союзника было бы по меньшей мере безрассудно. И всё это не говоря о естественном желании простого народа защитить единоверцев от жестокости кровавых мусульман. Таким образом, война неизбежна. И очень, очень хорошо, что хотя бы на первом её этапе можно сделать Англию не противником, а союзником.
Но что же делать с сообщением Шанцдорфа, думал адмирал. С одной стороны, не доверять ему нет никаких причин. Всё это отлично укладывается в обыкновенную двуличную английскую политику, тем более именно подозревая нечто подобное, мы и отправили в море разведку. И вот теперь просто необходимо срочно принимать меры. Вот только какие? Сил в его распоряжении почти что и нет. Безусловно, необходимо доложить императору, только вот с пустыми руками идти на аудиенцию нельзя, нужны конкретные предложения.
– Вот что, Иван Антонович, – сказал адмирал, выдержав продолжительную паузу, – мы с вами пока не будем посвящать в подробности происходящего посторонних. Императору я доложу немедленно и лично, а там уж как Он решит. Пока же вам следует принять на «Лизетту» запас продовольствия и воды на полгода и ждать дальнейших распоряжений.
Адмирал решил лично добиваться аудиенции у государя. Никто не мог поручиться в том, что любой, самый надёжный посредник не является осведомителем тех же англичан, французов, да хоть бы и австрийцев. Не откладывая дела в долгий ящик, он велел закладывать бричку и готовить к выходу в море «Эол».
Нельзя сказать, чтобы лейтенант Григорович, командир дежурного тендера «Эол», сильно обрадовался команде о срочном выходе в море, как только на борт поднимется адмирал Гейден. За всю эту ночь, проведённую в кругу товарищей за штосом, лейтенант не сомкнул глаз и сейчас надеялся отоспаться в своей маленькой, но такой уютной каютке. Игра сложилась удачно, а особенно радовало, что не только сам он остался в приличном плюсе, но и этот заносчивый мичманец, граф Горбатов, с презрением смотревший на своих менее богатых товарищей и даже начальников, проигрался в пух, и должен был к обеду вернуть ему 300 рублей долга.
Деньги были очень нужны, во-первых, потому, что он сам задолжал ростовщику уже 150 рублей, во-вторых же, для поддержания авторитета. Уже давно пора подновить мундир, да и на карманные расходы тратится почти всё жалованье. Это живя в столице оброк кажется верным источником доходов, а вы попробуйте сами соберите его с вконец разорившихся из-за неурожая крестьян. Загляните в глаза матери восьмерых детей, когда будете забирать из её семьи по осени единственную корову, точно зная, что без молока этой коровы худой малыш, которого она прижимает к груди, может и не дожить до весны. Сможете потом спокойно жить и радостно пропивать с друзьями собранные так вот деньги? Константин Тихонович Григорович так жить не мог. До восьми лет мальчик жил в родной деревне в Вологодской области, где его отцу принадлежало пять дворов. Там он рос в окружении крестьянских ребятишек и не мог относиться к ним, как к скоту. Семья мельчайшего помещика Тихона Спиридоновича Григоровича жила небогато, «усадьба» представляла собой ту же деревенскую избу, разве что чуть побольше, чем у крестьян, да освещаемую по праздникам свечами. Но родители никогда, на памяти Кости, не жаловались на свою жизнь. А потом случилось горе. Родители поехали в Вологду на Рождественскую ярмарку, оставив приболевшего Костю дома на попечение няньки, и провалились в полынью. Близких родственников у мальчика не было, и государство определило сироту в морской шляхетский кадетский корпус. Мальчик вырос, теперь это был стройный молодой офицер, командир прекрасного двенадцатипушечного тендера «Эол», базировавшегося в этом году на Свеаборг. Но получать со своих крестьян оброк Константин Тихонович считал зазорным, более того, в редкие посещения родного села помогал своим крестьянам чем мог.
Несмотря на головную боль, службу лейтенант Григорович справлял строго, и уже через двадцать минут, к прибытию адмиральской брички, тендер был готов к отплытию, тем более все припасы были загружены на него заранее. Команда была выстроена во фрунт по всем правилам, а сам командир в неновом, но чистом и опрятном парадном мундире являл пример образцового офицера флота. Адмирал, впрочем, был погружён в свои мысли. Поприветствовав команду и капитана, он отдал приказ немедленно, не дожидаясь отлива, выходить из гавани на вёслах и как можно быстрее двигаться к Петербургу. Отдав приказы и убедившись, что они выполняются, Логгин Петрович проследовал на корму тендера и, усевшись в привезённое с собой ротанговое кресло, погрузился в размышления.
«Эол» представлял собой совсем небольшое парусно-гребное судно едва в тридцать тонн с единственной мачтой и двумя группами банок для гребцов, позволявших в случае нужды двигаться на вёслах. Узкий длинный корпус, доставшийся тендеру от галер, в сочетании с большой для такого судёнышка парусностью позволял развивать очень приличную скорость. Вот и сейчас, легко выскользнув из гавани на вёслах и, поймав парусами свежий бриз, тендер резко прибавил ходу и весело заскользил по весенним балтийским водам. Минуло обеденное время, и адмирал курил любимую сигару, когда раздался окрик вперёдсмотрящего «Судно на горизонте». Само по себе судно в этих достаточно оживлённых водах удивить не могло никого, но совершенно естественным образом к точке на горизонте устремились не только взгляды вперёдсмотрящего, но и подзорные трубы капитана с адмиралом. И вот тут Константину Тихоновичу показалось в этом судне что-то очень странным. Сперва он засомневался, но потом, уверившись в своих подозрениях, решил обратиться к адмиралу.
– Господин адмирал, похоже судно на горизонте или терпит бедствие, или его сейчас захватывают пираты. Я совершенно ясно видел четыре мачты, две из которых сошлись в створ, а потом опять разошлись.
Логгин Петрович Гейден был опытным и решительным моряком, не так давно, во время войны, командовавшим гребной флотилией как раз в этих водах и объяснять, что значат четыре мачты, две из которых периодически сходятся в створе, ему было не нужно. Либо одно судно терпело бедствие, а второе оказывало ему помощь, либо второе нападало на первое. В любом случае их долгом было узнать это точно. Немедленно были отданы необходимые приказания и «Эол», распустив все паруса, помчался навстречу неизвестным судам. Скоро стало очевидно, что они стали свидетелями наглейшего и почти невиданного в мирное время на этом закрытом и достаточно оживлённом море пиратского захвата. Спустившись с мачты, куда он забрался, чтобы лучше видеть сближающиеся суда, лейтенант подошёл к адмиралу, чтобы просить разрешения действовать.
– Разрешите доложить, господин адмирал. Уже нет сомнения, что это захват судна, причём нашего судна – это ведь охтинский транспорт, их трудно спутать с любым другим. А нападающий не иначе как швед, или маскируется под них – прекрасный сноу стокгольмской постройки. Только вот экипаж на нём явно не купеческий: уже видно, что оба судна облепили как муравьи – человек сто-сто пятьдесят. Предлагаю подойти на пистолетный выстрел, прошерстить сноу продольным огнём и брать на абордаж. У нас в команде девяносто человек, а уж военные моряки всяко зададут жару пиратскому сброду.
– Одобряю ваш план, лейтенант, только одно уточнение: «пиратский сброд» как правило обучен рукопашному бою гораздо лучше не имеющих реального опыта матросов, потому прикажите дать перед абордажем два залпа – первым постарайтесь сбить со сноу мачты, а второй дайте картечью в упор.
Узнав, что грабят и убивают их соотечественников, команда пришла в состояние праведного гнева и горела желанием поскорее наказать наглецов, посмевших напасть на купца в этих, фактически внутриимперских водах финского залива. Артиллеристы тщательно навели свои небольшие четырёхфунтовые пушки и ждали только приказа. Подносчики снарядов тоже стояли наготове, с тем, чтобы второй залп последовал за первым без малейшего промедления.
Тем временем, занятые грабежом пираты наконец заметили несущийся к ним на всех парусах «Эол» и разделились. Охтинский транспорт направился со всей своей невеликой скоростью к видневшемуся под ветром берегу, а сноу, распустив паруса, сделал попытку ускользнуть в открытое море. Заметь они приближение тендера раньше, попытка бегства могла бы им и удаться, поскольку первостепенной задачей моряков было спасение пленных, обречённых утонуть, когда бандиты будут выбрасывать транспорт на скалы. Но теперь лейтенант Григорович имел превосходную возможность убить двух зайцев: проходя мимо набирающего скорость транспорта, его артиллеристы умудрились метким огнём сбить на нём грот мачту, после чего на судно отправился катер с абордажной партией, а «Эол» продолжил преследование сноу.
Константин Тихонович был любим командой, готовой на всё, чтобы не посрамить его на глазах высшего начальства. Артиллеристы уже сделали своё дело, теперь пришла очередь марсовых и рулевого. И они не подвели: применяя все возможные приёмы, вплоть до окатывания парусов из брандспойта и перехода команды на один борт, скорость тендера удалось увеличить ещё на пол узла, и уже спустя час смогла заговорить погонная пушка. Первые выстрелы легли недолётами, но расстояние неумолимо сокращалось, и вот уже от кормы неприятеля полетели щепки. Седьмым выстрелом, произведённым с расстояния всего в кабельтов, главному артиллеристу «Эола» Прохору Наумову удалось под громкие крики «Ура» разбить пиратам руль, после чего на грот мачте более неуправляемого сноу взвылся белый флаг.
Захваченным транспортом оказался «Заяц» купца первой гильдии Снегирёва, зафрахтованный казначейством для перевозки в Финляндию жалования в гарнизоны. Какому умнику в министерстве финансов пришла в голову «гениальная» мысль зафрахтовать для перевозки полугодового денежного довольствия гарнизона Великого Княжества тихоходный транспорт, не имеющий ни малейшей возможности оборониться, Логгин Петрович Гейден решил выяснить у императора лично. В совпадения, когда дело касается таких сумм, он не верил. То, что о грузе стало известно в Петербургском порту, неудивительно, но поражала быстрота, с которой сработали преступники. Пиратским судном оказался норвежский сноу «Гудрун», команда, в массе, скандинавами ни слова не понимающими не то что по-русски, но и по-французски и по-немецки. Как назло, предводитель пиратов, лично управлявший сноу, был убит случайным выстрелом во время преследования, а от рядовых разбойников толку было мало. Всех душегубов связали и погрузили в трюм их собственного судна. Сопровождать «Зайца» до недалёкой уже цели его назначения отправили мичмана с десятком матросов из команды «Эола», а сами неспешно продолжили свой путь в сопровождении «Гудрун», на которую пришлось отправить командиром адъютанта адмирала лейтенанта Пархоменко. Дальнейшее плавание проходило без происшествий.
Григорович был приятно удивлён, что его адмирал, обрусевший голландец Логгин Петрович Гейден, увлекается русской литературой и даже имеет с собой рукописную тетрадку со стихами модных поэтов. Особенно порадовали Константина Тихоновича новые стихи Пушкина с его стремительным, лёгким, таким живым слогом, совершенно не похожим на других поэтов. Он дал себе слово при первой же возможности приобрести недавно вышедший сборник стихов Александра Сергеевича, а лучше познакомиться лично.
Когда через два дня они прибыли в Кронштадт, лейтенант Григорович был готов пойти за своего адмирала в огонь и воду, несмотря на то, что раньше был к нему предрасположен, как к человеку, пришедшему в русский флот со стороны. Сдав «Гудрун» порту, и отправив пленников в крепость, Логгин Петрович купил билет на вечерний пароход до Петербурга.
Ещё не так давно, когда он только прибыл в Россию, путешествие из Кронштадта в Петербург на шлюпке, парусной «тихвинке» или, в лучшем случае, военном «пассажботе» было весьма долгим, неприятным, а по временам даже и опасным мероприятием. Но вот в ноябре 1815 года Берд поставил всё на ту же самую обыкновенную «тихвинскую» баржу паровую машину и открыл паровое сообщение между городом и главной базой флота. Гейден навсегда запомнил этот день: тогда посмотреть на невиданное чудо техники собралось много офицеров, а он, которому срочно нужно было попасть в главную базу, решился отправиться на этом «чайнике», пассажирском пароходе «Елизавета», в его первый рейс до Кронштадта. Весь путь был пройден за пять с половиной часов со скоростью 9,3 км/ч. Это вызвало немало удивлений, ведь военный «пассажбот» на веслах проходил то же расстояние за сутки. В Кронштадте прибытия первого парохода ожидала любопытствующая толпа. По прибытии, на борт «Елизаветы» поднялся главный командир Кронштадтского порта со своей свитой. Были устроены и гонки на скорость между пароходом и лучшим «ходоком» города – командирским гребным катером. Победителем состязаний вышел пароход.
Неудивительно, что в том же 1815 году флот решил построить пароход для нужд адмиралтейства и транспортировки судов. Строить решили на адмиралтейских Ижорских заводах независимо от Берда и иных коммерсантов. Так в 1816 году появился первенец парового флота России – адмиралтейский пароход «Скорый». Адмиралтейство не спешило с вводом его в строй, справедливо стремясь выяснить все достоинства и недостатки парохода, чтобы избежать в дальнейшем постройки негодных судов. Неудивительно поэтому, что в строй «Скорый» вошёл лишь два года спустя, в 1818 году, завершив обширную программу заводских и флотских испытаний, по результатам которых был признан годным к выполнению поставленных задач и, в то же время, негодным для повторения в серии из-за неизбежных в новом деле многочисленных конструктивных недостатков. В первый же год службы выяснилось, что пароход чрезвычайно полезен не только военному, но и торговому флоту, и, в свободное от флотских нужд время, его стали активно привлекать к буксировке транспортов. Тарифы при этом были значительно ниже, чем запрашивал Берд, потому на услуги казённого парохода, управляемого к тому же военным капитаном, немедленно выстроилась огромная очередь. В тот год, несмотря на поздний ввод в строй, «Скорый» успел до окончания навигации провести по финскому заливу несколько конвоев транспортных и торговых судов, а со следующей весны для него началась напряжённейшая работа, продолжающаяся и по сей день. Для Черноморского флота вскоре был построен улучшенный адмиралтейский пароход «Везувий», неизмеримо ускоривший подготовку эскадры к выходу из базы.
Теперь, спустя десять лет, семь пароходов одного только Берда, обеспечивающие судоходство по Неве и Мариинской системе, давали возможность обеспеченному человеку, заплатившему за билет первого класса, быстро, безопасно и даже с достаточным комфортом, сопоставимым с хорошим дилижансом, попасть в столицу. Но главное было не в этом. Прирождённый моряк Гейден видел ту огромную пользу, которую приносят пароходы. Уже в 1816 году первый пароход появился и на Каме, а к 1820 году пароходы на Волге и Днепре активно конкурировали с бурлаками.
Поток грузов, идущий через Петербург, многократно возрос с вводом в строй «Скорого» и должен ещё возрасти в этом году, когда к нему присоединится значительно усовершенствованный собрат «Проворный», проходящий сейчас последние испытания. Техника не стояла эти годы на месте: «Проворный» мощнее своего собрата втрое и гораздо мореходнее. Он сможет не только выводить корабли на рейд, буксировать торговые караваны по речным фарватерам и перетягивать достраивающиеся корабли на камелях в Кронштадт, но и сопровождать флот как минимум на Балтике, а ведь это такие возможности!
