Kitabı oku: «Хочу, чтобы меня слышали! Книга 2. Золото Разрушителей», sayfa 3

В кают-компании заулыбались от предвкушения поглощения редкой вкуснятины.

Все, кроме лоцмана.

– Я извиняюсь, господин капитан, – послышался его голос, – мы люди простые и коньяки эти на нюх не перевариваем. Распорядитесь, будьте так разлюбезны, подать мне водочки из общего бидона, а заодно самую капелюшечку и дочери моей плесните. Дочура у меня, хучь и непьющая, но ради такого события немного пригубит этого зелья. Оно для нашего вкуса будет вполне себе подходящее.

Вронский похолодел, тело его буквально одеревенело – такого развития событий он предвидеть не мог.

Из последних сил, едва ворочая языком во внезапно пересохшем рту, он попытался убедить тестя обойтись коньяком, но тот даже слушать не хотел.

Матрос тем временем принес из столовой запотевший графин с водкой и разлил ее в рюмки Григория Степановича и Степаниды.

Убедившись, что все препятствия устранены, капитан встал с места и произнес здравицу в честь полковника, после чего все присутствующие, окромя Стеши, тоже встали со своих мест и выпили.

Стешину же рюмку Вронский якобы случайно, задев рукавом, уронил на пол.

С мелодичным звоном рюмка разбилась.

– Эдакий я, право, сегодня неловкий, – извинился Вронский.

– К счастью, к счастью! – загомонили все.

Матрос в одно мгновение заменил рюмку девушки и быстро наполнил ее водкой из того же графина.

На этот раз поднялся сам лоцман и провозгласил здравицу в честь недавнего венчания своих детей, обняв при этом Вронского и свою дочь, встав для удобства между ними.

На этот раз все обошлось – дружно выпили, пригубила глоток и Стеша, после чего все, кроме Вронского, с аппетитом начали закусывать.

Чекист не отрываясь смотрел на свою молодую жену, оживленно беседующую с капитаном, который слушал Степаниду, давясь от смеха от ее рассказок.

Улыбка сошла с его лица, когда девушка, потеряв сознание, уткнулась в плечо своего отца.

Следом за ней рухнул лицом на стол и лоцман.

Выхватив из кобуры револьвер, Вронский выстрелил в голову капитана корабля, который умер мгновенно.

Второй выстрел был предназначен штабс-капитану Развину, но прошедший не одну войну и побывавший в разных передрягах офицер, быстро сообразив, пригнулся и бросил в сторону Вронского початую бутылку коньяка, угодив тому прямо в голову.

Пуля чекиста пролетела мимо, разбив светильник.

Вронский от неожиданности и боли выронил револьвер и выскочил из кают-компании.

Штабс-капитан бросился за ним, на ходу расстегивая портупею, но догнать не смог – Вронский, оттолкнув матроса, рванул по трапу и растворился в ночном лесу.

Развин выстрелил в его сторону и рванул на себя дверь столовой, в которой дежурные матросы начали разливать водку в аккуратно расставленные чарки.

– Прекратить разливать водку! – страшным голосом прокричал штабс-капитан, отчего у дежурного матроса выпал из рук черпак.

Самые отчаянные любители зеленого змия попытались втихушку опрокинуть-таки уже налитые чарки, но и их остановил тихий, но решительный голос штабс-капитана:

– К водке не прикасаться, она отравлена. Ужин прекратить, подать сигнал тревоги!

Это предупреждение было излишним, поскольку на звук выстрелов уже поднимались по сходням и бежали с берега по трапу вооруженные солдаты с других кораблей.

Выпить водки команде «Иртыша» в этот вечер все же случилось.

И даже по четыре чарки. Одну за день ангела полковника Жвакина и три, по русскому обычаю, не чокаясь – за поминовение убиенных рабов божьих. Жалели всех – Степаниду, которую успели полюбить за веселый нрав и красоту, лоцмана, человека во всех отношениях порядочного и мастерством своим владеющего исключительно, капитана своего, который был хотя и строг, но справедлив.

Долго не засиделись – усталость от событий страшного дня валила с ног.

Ведь опоздай штабс-капитан Развин на минуту – лежать бы сейчас всему экипажу рядышком с отравленными и убиенными…

Отбой сыграли раньше обычного времени, и все свободные от вахты разбрелись по кубрикам, уснув мгновенно, не раздеваясь.

Тех, кто заступил на вахту, тоже сморило, как ни пытались они бороться со сном.

День выдался явно не питейный – в водку снова подсыпали зелья, но на этот раз не смертельного, а сонного.

Охрану кораблей и погрузку «Ласточки» организовали силами других экипажей.

Работали нешумно, дабы не привлекать внимания.

Но с берега за процессом погрузки все ж наблюдали – чекист Вронский, отсидевшийся днем в пустой медвежьей берлоге, затаился на высоком берегу и внимательно следил за происходящим, выжидая свой счастливый момент.

И ему снова повезло!

И снова везение проявилось в виде тех же – помощника капитана Зубарева и старшего помощника механика Норицына.

С небольшими свертками те, немного сплавившись в ледяной воде вниз по течению, стараясь не шуметь, выкарабкивались на берег.

Трудно передать глубину их досады, когда, с трудом поднявшись по скользкой круче, они услышали свистящий шепот:

– Руки в гору и встать на колени!

Как раз к ним-то фортуна сегодня явно не благоволила – за день дважды были пойманы с так удачно украденным золотом, да еще одним и тем же человеком! Видок у воришек был еще тот! Мокрые, с остекленевшими от страха глазами и трясущимися челюстями, выдававшими частую дробь от пребывания в ледяной воде. Норицын к тому же рыдал в голос от такой несправедливости жизни.

И снова чекисту нужно было выбирать – застрелить этих скотов и забрать у них краденое либо попытаться играть по-крупному.

Жадность победила-таки, и решение было принято.

Он успокоил воров, которые мысленно уже распрощались и с золотишком, и со своими никчемными душами.

Для начала, чтобы вернуть их к жизни, Вронский предложил поделить золото на троих, чему те обрадовались несказанно.

И только потом уже огорчил, приказав сейчас же отправляться в Тобольск, где уже должны были быть красные, и привести сюда их отряд для захвата судов.

А золото в качестве гарантии он оставлял себе: придете, дескать, выполните задание – верну вам вашу долю.

Но несчастные были рады и такому исходу – по крайнем случае, даже если золото им и не вернут, жизни-то сохранятся.

Получив инструкции и записку от Вронского, они уже через пять минут растворились в темноте.

Глава 3. Битва за артефакты

Следующее утро снова не задалось с самого начала – во-первых, сильно подморозило, во-вторых, обнаружилась пропажа двух членов команды «Иртыша».

А после еще нашли и сломанный замок на палубном люке.

А это означало, что в самом скором времени можно ожидать не только ледостава, но и попытки захвата судов красными или бандой – кто знает, куда отправится лжепрапорщик Константин Карасев и эти двое, которые сбежали сегодня ночью?

Спасти могла только полная разгрузка золота в ближайшем подходящем месте и срочная отправка артефактов с «Ласточкой».

Участь остальных судов – прикрывать ее отход.

Грузинов и Жвакин, уединившись в каюте, разрабатывали план дальнейших действий и обсуждали преимущества и недостатки всех подготовленных Анатолием Пепеляевым ближайших точек сохранения ценностей.

По всему выходило, что воспользоваться нужно ближайшими, до которых оставалось проплыть не более двадцати верст.

Места эти были выбраны неподалеку от пристаней Кугаево и Бронниково.

Оба села находились рядом с Тобольском.

Кугаево меньше чем в трех десятках верст ниже по течению, а Бронниково – чуть дальше, еще примерно на таком же отдалении.

Сошлись на том, что близость к крупному городу – это неплохо: искать потом, когда красных прогонят окончательно, будет легче.

Грузинов показал карту, переданную генералом Пепеляевым, на которой были помечены уже заранее подготовленные тайники и стояла дата, когда к пристаням стянут подводы.

Выходило по всему, что если не случится беды, подводы будут на месте причала еще до прибытия их каравана.

– А схроны выбраны правильным образом, – внимательно рассмотрев карту, произнес Жвакин. – Я отлично знаю эти места – бывал тут не раз. Вот эта точка, – указал он пальцем на карте, – Иоанно-Введенский женский монастырь. Расположен он в живописнейшем местечке, меж двух пологих гор, покрытых густым сосновым лесом. Райское место! Мне известно, что с недавнего времени непосредственно на территории монастыря размещается довольно внушительный отряд наших войск, причем его довольствие матушка-игуменья Мария¹² приняла на себя. И еще поговаривали, что после того, как отряд этот появился там, в овраге за монастырем проводились какие-то земляные работы. Так что к приему нашего груза они готовы наверняка. Монастырь большой – там есть где спрятать весь груз. Там выстроены четыре благолепно украшенных храма – святого Иоанна Предтечи, Введенский, храм преподобного Серафима Саровского и великолепный пятикупольный Троицкий собор с приделами в честь Почаевской иконы Пресвятой Богородицы и святителя Митрофана Воронежского. Да еще куча других зданий. Одних насельниц там – около трех сотен. И, заметьте, под землей находятся хитро выполненные тайные пещеры и ходы, ведущие за пределы монастыря. Так что спрятать там можно не только груз, но и нас со всеми нашими кораблями, – пошутил Жвакин, но Петр шутки не принял.

– Это уже не наша забота, – задумчиво произнес он. – А вторая точка не лучше?

– Вторая, с моей точки зрения, значительно лучше для целей длительного сокрытия, – ответил Жвакин. – Это Кугаевская каменная церковь семнадцатого века с подземным ходом, который, как утверждают, выходит на кладбище. Слышал я, что подземелье это частично обрушено и заполнено ядовитым газом от болотных испарений. Место жуткое, среди местных считающееся заколдованным. Я слышал о нем кучу всяких жутких историй, рассказал бы, да время сейчас не то.

– Кстати, полковник, – произнес Петр, обращаясь к Жвакину. – Главнокомандующий при нашей последней встрече настоятельно рекомендовал мне спрятать все золото именно на этом отрезке пути. Прямо как знал… Еще повелел при этом оставить при себе небольшую долю, – вспомнил он личную просьбу Колчака обеспечить его семью и любимую женщину Анну Васильевну Тимиреву.

– А зачем вам вообще золото? – удивленно спросил Жвакин.

– Извините полковник, – ответил Петр, смущаясь оттого, что его могут заподозрить в нечестности, – разрешите мне не отвечать на ваш вопрос, это не моя тайна, и открыть вам ее, простите, не могу.

Смущение Петра не осталось без внимания Жвакина, и тому хотелось потребовать ясности в объяснении, но беседа была прервана пароходным гудком, известившим о прибытии конвоя к пристани Кугаево.

На берегу, к радости экипажей, в ожидании прибытия груза стояли многочисленные подводы.

Неподалеку расположилось до полуэскадрона¹³ охраны.

Командовал всем этим воинством высоченный малый с погонами ротмистра. Он тут же вошел по трапу на «Пермяк» и потребовал главного по конвою.

Петр Грузинов вышел к нему навстречу в надетом специально для этого случая парадном мундире и принял рапорт.

Ротмистр Кубреватый, так он представился, предъявил Петру бумагу за подписью генерала Пепеляева, в которой были прописаны его командирские полномочия по приему и размещению груза с конвоя.

Петр Михайлович, пожав руку ротмистра, также подтвердил свои полномочия начальника конвоя бумагой, подписанной Колчаком.

Тут же была дана команда на разгрузку, и процесс пошел в довольно быстром темпе.

Руководил разгрузкой со стороны конвоя – Жвакин, от отряда, принимающего груз, – есаул Белозеров.

Когда погрузка уже подходила к концу, прибыла еще одна полусотня всадников.

– Этот отряд, – пояснил ротмистр Петру, – будет осуществлять ваше сопровождение берегом столько, сколько сможет, и вернется в расположение части только после того, как убедится в полной вашей безопасности, господин полковник. А на воде вас прикроют корабли и баржи конвоя. Такое мощное прикрытие не только не помешает нам всем, но и поможет. Сбежавшим злодеям ведь неизвестно, что золота у вас больше нет, и их целью по-прежнему останется «Пермяк». Согласно приказу Ставки, мы уже дали дезинформацию о том, что «Пермяк» и «Иртыш» идут с грузом золота в Сургут, а вот о вашей «Ласточке» известно немногим. Таким образом, решаем сразу две задачи – мы получаем фору во времени, достаточную, чтобы спрятать груз, а вы на быстроходной «Ласточке» сможете уйти от возможной погони, и ваш уход прикроют корабли и наш героический полуэскадрон под командой героического же есаула.

– Ну что ж, ротмистр, будем прощаться… Ни пуха вам, как говорится… Рад был нашему знакомству, честь имею! – Петр обнял на прощание офицера и с некоторой грустью наблюдал, как тот нарочито бодрой походкой шагает в сторону своего отряда.

…Через несколько часов контуры последней подводы растворились в ярком зареве заката.

Ощетинившиеся лиственницы и ели верхушками протыкали полусферу алого закатного покрывала, за которое пока еще неуверенно цеплялась тонюсенькая простыня пелены тумана, тянущая за собой прицепившиеся к ее краям черно-лиловые сумерки.

– А ведь такой закат – к морозам, – пояснил подошедший для знакомства и получения указаний есаул Белозеров. И совсем ни к чему добавил: – Мне всегда нравилась осень. Она многими своими чертами напоминает закат – те же теплые цвета и отчаянная краснота умирающей ажурной листвы, та же неумолимо наползающая спасительная прохлада, приносящая вожделенную дремоту засыпающей природе.

– Вы, случаем, стихами не балуетесь, господин есаул? Уж больно красив слог ваш! – улыбнулся Петр.

– Простите, господин полковник, – зарделся от смущения есаул. – Какие будут указания?

– Скоро стемнеет, давайте дождемся утра и тронемся в путь. Вашим людям и лошадям тоже требуется отдых, – ответил Петр. – А вас, господин Белозеров – как, простите, по имени-отчеству вас величать? – я прошу отужинать с нами.

– Зовут меня Иван Иванович, и я искренно благодарен за такую честь, но откликнуться на приглашение не имею права. Служба, простите, – деликатно, но решительно отказал есаул Белозеров. – И вам, господин полковник, и всем членам вашей команды, – добавил он, – я настоятельно рекомендую не покидать «Ласточки» – времена настали беспокойные, все может случиться, особливо в ночи. Спокойной нам ночи.

И есаул Иван Иванович Белозеров, попрощавшись, ушел.

Как оказалось – навсегда.

На «Ласточке» в этот поздний вечер как-то непривычно долго копошились – все шумели, бегали, гремели и наконец угомонились.

Но полноценно отдохнуть от забот тяжелого дня не удалось – не судьба, видать.

Наступившую предрассветную тишину разорвали звуки выстрелов и шум начавшегося сражения – это вступила в свой последний бой с красным отрядом 455-го полка 2-й бригады 51-й стрелковой дивизии команда есаула Белозерова.

– Катать якорь! – приказал выскочивший из своей каюты в одном исподнем капитан «Ласточки» Пленков.

Загремела якорная лебедка, зазвонил телеграф в машинное отделение.

– Лево на борт! Полный вперед! Выложить все!

И «Ласточка» изо всех своих сил и возможностей устремилась вниз по течению к слиянию Иртыша с Обью.

Следом за ней медленно, словно потревоженный кит, потянулся в русло реки «Пермяк».

На берегу разгадали маневр и открыли огонь.

Пытались организовать погоню и на захваченном красными «Иртыше», но пока безуспешно – мешали оставшиеся в живых члены экипажа, которые все еще сопротивлялись.

А по дороге вдоль реки вдогон уплывающей «Ласточке» неслись две повозки с пулеметом. Рядом скакали многочисленные всадники, на ходу стреляя из винтовок.

В погоню за ними устремились оставшиеся в живых казаки есаула Белозерова. Он сам первым догнал тачанку и, успев коротким ударом шашки разрубить возницу, сам рухнул с коня, пораженный выстрелом в упор. Одна повозка вместе с пулеметчиком завалилась с крутого берега вниз, несколько всадников были подстрелены и зарублены казаками, но остальные уже беспрепятственно продолжали погоню – полусотня Белозерова полегла в неравной битве в полном составе.

В затухающих глазах умирающего есаула гасла его последняя жизненная картинка – одинокий контур «Ласточки», быстро растворяющийся за поворотом реки, и медленно уплывающий за ней «Пермяк», охраняющий ее от угрозы громадиной своего корпуса, будто старший брат закрывал своим телом младшую сестренку.

Командир «Пермяка» полковник Жвакин не спешил отдавать команду «полный вперед».

В бинокль он видел, что на «Иртыше» вроде все успокоилось. Но странное дело – вопреки всякому здравому смыслу по палубе перемещались солдаты в форме и погонах белой гвардии, и флаг на корабле развевался андреевский, а не краснотряпичный.

Еще через несколько минут над «Иртышом» взвились флажки свода сигналов – вначале знак «Лима», флажок из четырех прямоугольников желтого и черного цветов, что означало «немедленно остановитесь».

Затем – знак «Виктор», перекрестие красных полос на белом фоне – «мне необходима помощь» и знак «Икс-рей», синий крест на белом фоне – «приостановите выполнение ваших действий и наблюдайте за моими сигналами».

И снова – перекрестие красных полос на белом фоне – «мне необходима помощь».

Следом замелькали семафорные флажки сигнальщика: знак вызова – мелькание перекрестом красными флажками над головой и дальше по буквам – «н-а-м н-у-ж-н-а п-о-м-о-щ-ь».

– Передайте вопрос, – приказал полковник. – Кто командует кораблем?

Ответ не заставил долго ждать – «ш-т-а-б-с-к-а-п-и-т-а-н Р-а-з-в-и-н».

– Сам погибай, а товарища выручай. За убитых церковь Бога молит, – прошептал про себя полковник Жвакин любимое выражение легендарного полководца Александра Суворова и дал команду на разворот.

Пока приостанавливали движение, пока разворачивались – пропустили момент начала движения «Иртыша», и вот тот уже на всех порах мчит навстречу «Пермяку» с явным намерением пойти на абордаж.

Предупредительный выстрел орудия не остановил нападения, и только тут Жвакин понял, что форма, флаг и сигналы о помощи – гнусная ложь и провокация.

Кораблем управляли красные, для обману напялившие на себя чужую форму.

Эта ошибка могла привести к катастрофе – своими действиями полковник поставил под угрозу не только свой корабль, но и «Ласточку», чего допускать было нельзя ни в коем разе.

С «Пермяка» успели выстрелить еще трижды из имеющихся двух пушек, после чего на «Иртыше» начался пожар, но он продолжил движение в надежде сцепиться бортами с «Пермяком».

Судя по скоплению людей на палубе красных, численностью они значительно превосходили команду «Пермяка».

– Пли, – последний раз скомандовал Жвакин, – и полный вперед!

Он сам встал за штурвал и направил пароход прямо в лоб теряющего после повреждений ход «Иртыша».

В последний момент тот попытался уйти от столкновения с более мощным и тяжелым соперником, но только усугубил ситуацию, подставив под удар свой борт.

Скрежет металла, крики тонущих людей и накрывающая всех невидимая пелена смерти разорвали таежную тишь.

«Иртыш» медленно заваливался на правый борт, жадно глотая глубокой пробоиной холодную воду родной только по своему названию реки.

С палубы «Пермяка» его команда добивала пытавшихся сопротивляться красных и поднимала из воды своих и умоляющих о сострадании раненых красных.

Предателя-лжепрапорщика Карасева и сбежавших воришек среди пленных не обнаружили.

– Видать, отчет держат перед Богом за свои грехи… – решили моряки.

Подняли на борт и легко раненного штабс-капитана Развина, удерживаемого на воде двумя матросами.

Он тут же принял команду «Иртышом» на себя, заменив полковника Жвакина, неподвижно лежащего подле штурвала, замертво пораженного шальной пулей.

Ясно было одно: «Ласточка» осталась один на один с преследователями, и шансов выжить у нее было немного.

Нападавшим не составит труда легко, как в тире, перестрелять незащищенную команду корабля с крутого берега.

А тем отвечать будет сложнее. Да и артиллерии у них нет…

Так оно и произошло!

Пока «Ласточка» преодолевала излучины реки, преследователи по прямой обогнали ее, спешились и изготовились изрешетить корабль, вынужденный, как зверь во время загона, покорно двигаться по фарватеру к месту своей гибели.

Полковник Грузинов уже видел в бинокль торжествующие улыбки врагов и никак не мог принять решения – повернуть назад или продолжить движение?

– А вдруг «Пермяк» уже захвачен? Тогда шансов нет вообще. Плыть практически рядом с берегом – самоубийство. Попробовать отстояться – бессмысленно, пройдет время, подойдет погоня с воды, да и с берега достанут лодками.

С берега застучал пулемет, и пули горошинами накрыли палубу и борта судна.

Мотор заглох, и в наступившей тишине «Ласточку» понесло течением в сторону преследователей.

В омут, под берег, на котором захватчики и располагались.

Петр вздрогнул, когда ему сзади на плечо положили руку.

Он обернулся – сзади стоял иеромонах Авель, в руках его сверкнул кинжал.

Петр узнал свой нож по рукоятке, мастерски выточенной из кости и украшенной рисунком с изображением гибели неизвестной планеты.

Авель повел себя довольно странно для злодея – он зачем-то поднял вверх правую руку с ножом, а затем и левую, в которой у него был зажат непонятный предмет. После этого, пробормотав короткую фразу на непонятном языке, монах ударил этим предметом по лезвию ножа.

Лезвие от этого заметно завибрировало, издавая звучание, похожее на звучание варгана – язычкового музыкального инструмента, используемого сибирскими татарами и алтайцами.

Петру доводилось слышать этот инструмент однажды – тогда он был поражен таким необычным способом звукоизвлечения.

Да и еще дополняемого различными оттенками горлового пения с применением многочисленных глоточных, гортанных, языковых, губных способов.

Та музыка завораживала и будто тянула за собой в неизведанные иные миры. И только усилием воли Петру тогда удалось снять наваждение.

Монах между тем направил острие кинжала в сторону берега, на котором замерли в оцепенении бойцы красного отряда.

Петр увидел, да-да, именно увидел, а не почувствовал и не услышал, как мелкие частицы неизвестной материи, создаваемой колебаниями стали, устремились к берегу и облепили, словно пчелиный рой, каждого стоящего на берегу.

Те, будто пораженные загадочным вирусом душевной болезни, объятые ужасом, в неистовстве побросали в воду все оружие, а затем один за другим сами последовали туда же, усиленно и безуспешно выгребая против течения.

Словно во сне, команда корабля молча наблюдала за гибелью своих врагов, не в силах пошевелиться.

И тех и других будто спеленали, как в младенчестве.

…Через пять минут все было кончено.