Kitabı oku: «Ропот», sayfa 12
–«Ты и в пустыне успел побывать?»– улыбнулся Блеск -«Ты даром времени не терял, это точно»-
–«Даром не даром, но все свои счета я оплатил с избытком, даже придётся сделать небольшой перерасчёт, ведь долг я оплачивал всем своим бездарным существованием. А это немало»– ответил Хренус.
–«Какой ещё перерасчёт?»– спросила до этого молчавшая Лола.
–«Перерасчёт безмолвного, ощущаемого кожей»-
–«Хренус, ты ведь сам не понимаешь, что несёшь, ты запутался: сначала говоришь одно, потом совсем другое, и это всё с каким-то ненужным умничаньем, надо быть проще, в этом смысл»– Блеск говорил с апломбом знатока.
Хренус дёрнулся, как будто его ужалило:
–«Смысл, смысл – после всех припарок и снадобий отвлечённых иллюзий, которыми я залатывал этот жадный гниющий рот, он издевательски начинал говорить всё отчётливее, приобретая жёсткие, гранёные очертания»– Хренус взвёл интонацию -«Не уходя и напоминая постоянно о своём присутствии пугающим плачем – иллюзией, создаваемой звукоподражающим животным, столь жуткой от своей неестественности.
Смысл – бездонная яма, уродливый дух, хлещущий своим ботулизмом по разверстым ранам!»-
Хренус внезапно сошёл с рельсов яростного декламирования и продолжил сухим тоном:
–«Поиск смысла в широком смысле, будь то поиск призвания или поиск любви – это поиск наркотика. Наркотика с сильнейшей зависимостью. Никакие реальные наркотики, будь то природные или искусственно синтезированные (включая ещё не открытые), не превзойдут по злонамеренности, жестокости и глумливости смысл. Это наркотик, вызывающий ломку по неиспробованному.
Уже не хочется ничего искать, ни во что верить, ты уже ненавидишь то, что вчера сжимал дрожащими руками, испытываешь к этому отвращение, но всё равно это то единственное, что тебе нужно, единственное, что ты можешь желать. Как наркоман, плачущий со шприцом в руке, для которого употребить наркотик – последнее, чего он хочет, но в то же время и единственное. Наши стенания вызваны невозможностью перебороть это влечение. Не знаю, можно ли иметь врождённую наркотическую зависимость, но с зависимостью от смысла всё обстоит именно так. Она изначально встроена в нас и будет с нами всю жизнь. Все наши болезни, сумасшествия, травматические опыты проистекают от смысла. Нам не избежать его контроля, в каждую клетку актом саботажа внедрены элементы, обеспечивающие зависимость всего существования индивида от смысла. Для этой зависимости надгенетического, надпсихического уровня нет лечения, именно поэтому синдромы отмены и мучительные возвращения к заведомо провальным поискам будут нашими спутниками до самой смерти»-
После этой тяжелейшей тирады Серый Пёс осел, как пустой мешок. Все его высказывания, размышления, выраженные сегодня, все попытки заключить в ограниченную структур слов эфемерное и абстрактное, невыразимо-личностное утомили его. Ожоговые танцы на руинах закончились, осталась только скука и усталость.
–«Короче, ты что-то нам всё время что-то лечишь, лечишь, а по существу – ноль»– в войлоке голоса Блеска явно прощупывалось лезвие канцелярского ножа -«К чему это всё идёт?»-
Серый Пёс посмотрел вглубь зала, на псов Серебряного Леса, которые уже не первую минуту настороженно наблюдали за их разговором (В воздухе висело боязливое ожидание). Он некоторое время молча жевал губами, затем резко поднял взгляд на Блеска и Лолу:
–«К тому, Блеск, к тому, Лола, что вы мне больше не нужны»-
–«Ха-ха, да ты что думаешь, что когда-то сам был нам нужен? Да мы бы сто лет тебя не знали!»-
–«Просто смешно. Ты знаешь, я тебе даже отвечать не буду. Ты достаточно сам себя унизил, всем тем, что тут нам наговорил»– фыркнула Лола. Её взгляд как будто бы спускался по мутному бокалу.
Теперь настал черёд Серого Пса использовать оружие снисходительной улыбки:
–«Нет, вы невнимательно меня слушали, не увидели иронии в моих словах. Вы, так настойчиво требовавшие конкретики, своим туннельным зрением пялились в один образ или цвет, минуя главное. Для вас самым вызывающим было то, что мне не разрывающе жаль оттого, что так всё произошло, но ведь из этого идёт такой простой вывод: мне не жаль, потому что вы мне больше не нужны, мне больше не нужно прошлое. Я уже стал поэтом»-
Псы Серебряного Леса зашептались между собой: они видели нарастание конфликта и гадали, может ли этот странный пёс быть опасен?
–«Дружище, пора бы тебе сбавить обороты»– двинулся было Блеск к Хренусу, но того уже было не остановить. Он вспомнил слова исчерпывающего описания:
–«Тотальность моего отрицания искупила низость моих страданий!»-
В этой мускульно-напряжённой фразе ощущалась могучая рука, заносимая для удара.
И Хренус его нанёс.
Серый Пёс одним яростным броском проломил тела Лолы и Блеска, разбив тех на кучу зеркальных осколков, которые на полу ещё хранили по инерции последний отражённый образ – яростную морду Хренуса, превратившуюся в бледную личину с чёткими тушевыми линиями глаз и носа. Но это продолжалось недолго: уже через несколько секунд эти осколки потускнели и теперь своей неказистостью ничем не отличались от разбитой пивной бутылки на тротуаре.
Хренус тяжело выдохнул, смотря на осколки:
–«Теперь всё, точно всё»-
Он повернулся к столпившимся псам Серебряного Леса, и под его взглядом они расступились, создав коридор, который упирался в дверь, окрашенную бледно-розовой краской. К ней Хренус и направился. Открыв дверь толчком головы, он, не оглядываясь, вышел из зала. Здесь ничего больше не нуждалось в его внимании.
За дверью обнаружилась небольшая проходная комната, которую освещала группа свечей, приплавленных прямо к полу. Эти свечи давали неровное освещение, которое то погружало углы в полумрак, то, подчинившись случайному сквозняку, резко высвечивало новую деталь. Некоторые из этих свечей уже успели погаснуть, и странным образом на их безликом парафине отражались разные цвета: белый, чёрный, коричневый – каждый на своей собственной свече. Горевшие же свечи были совершенно лишены этого отблеска.
Сзади раздался кашель. Хренус обернулся, и мягкий колеблющийся свет обрисовал перед его глазами старого сутулого спаниеля. Этот спаниель выглядел неказисто – его шерсть была редкой и имела размытый оттенок половой тряпки, глаза слезились, а лапы даже в состоянии покоя постоянно подрагивали (Старая книга, забытая под дождём).
Он подслеповато посмотрел на Серого Пса и сказал свистящим голосом:
–«Хотел бы я вернуться к Саламано. Где он сейчас, не подскажете?»-
Серый Пёс отрицательно мотнул головой. Спаниель в ответ на это грустно вздохнул и отвёл взгляд. Снова ненадёжный огонь свечей метнулся по стене за спаниелем, и Хренус на долю секунды увидел обрывок старого плаката. На нём была нарисована чёрная лисья морда с белыми провалами глаз, а ниже виднелось начало фразы: «Могли бы вы стать придворным поэтом…».
Хренус повернулся к двери, ведущей из проходной комнаты. Прямо над ней висела та самая маска, что так долго сопровождала пса в его видениях. Теперь она была тусклая, неживая, покрытая пылью, будто давно потерявшая хозяев вещь в старом дачном доме. Как только Серый Пёс толкнул вторую дверь (она в отличие от первой была окрашена белой краской), его тут же окатило свежим запахом дождевого озона и ладана, а затем всё видимое закрыла липкая тьма.
Теперь всё повисло в бездне пространства
И тут Пёс увидел Фигуру. Вернее, поскольку кругом была кромешная тьма, он представил, что видит Фигуру: так вглядываясь в погружённую во мрак знакомую комнату мы убеждаем себя в том, что видим все предметы на их обычных местах; перед нами проступают их очертания, что в то же время совсем не означает, что они не поменяли своих положений или что они вообще находятся в комнате.
Хренус заговорил первым:
–«Фигура, видимся ли мы с тобой в последний раз?»-
–«Кто знает, Хренус»– ответил Лис.
–«Этот вопрос я задал просто так. Я ведь и сам знаю, что это последняя наша встреча»– сказал Серый Пёс -«Ты сам-то хочешь мне что-то сказать?»-
Хренус подумал, что в ответ на эту реплику Лис ухмыльнулся:
–«Ты знаешь, я ведь знаю, какое впечатление произвожу на других, каким кажусь. С ранних лет меня неумолимо притягивало всё, что содержало в себе элемент трагического. Именно поэтому я и пришёл когда-то к тебе»– Фигура говорил на выдохе, как будто пуская слова в плаванье по воздушным волнам -«И именно поэтому я впоследствии так свыкся с этой историей, стал её частью»-
–«Трагическое. Да, я – трагический персонаж: боязливый пёс, несчастливый пёс, серый беглец, который, чтобы утешиться, умеет одно: лаять на смерть»– с сардонической улыбкой проговорил Пёс.
–«Всем хочется выстроить на своих руинах храм и молится в нём. Это кажется мне таким простым, естественным»-
–«Этого уже не требуется. Совсем»– ответил Хренус -«Ты знаешь, раньше мне столько хотелось спросить, я думал, что в вопросе я смогу найти ключ. Но теперь я понимаю, что и замков никогда не было, поэтому и ключи ни к чему»-
–«Ты прав, я всегда знал все те вопросы, которые ты хотел задать. Они бы ничего не решили»– Фигура говорил прохладным голосом с той мягкой, клубящейся силой, словно он был неким распорядителем недр сознания Серого Пса.
–«Пришлось ломать двери, ведь мне болезненно хотелось рассказать о себе всё то, что раньше я сказать не решался. Хотя зачем нужно было делать что-то подобное? Только ради обыденной честности? Да и разве поняли ли меня, пусть даже я был освежевано-откровенен?»-
–«Хренус, эта та цена, которую мы платим, как персонажи»-
–«Да, теперь мне кажется это таким простым… ты также знаешь, что наше время, время персонажей, как ни у кого, ограничено. Мы сами делаем его конечным. Мне очень жаль покидать эту историю, я уже так с ней свыкся, ведь если долго всматриваться в окно, то в конце концов сам пейзаж станет твоим отражением. Впрочем, это всё литература! Пора затягивать петлю на шее этого повествования!»– Хренус перевернул настроение от тоскливого к восторженно-злому.
–«Ты прав, наша история закончена»– с ощутимой грустью в голосе сказал Фигура.
–«Наша»– Хренус ухмыльнулся-«Раньше я никогда бы не подумал, что ты в своей потусторонности – одна сторона твоей морды будто бы оттянула на себя кусок ночного неба, а другая – погрязла в мутных пучинах болота, где оружие прошлых войн вечно хранит свою боеготовность – мог так сильно втянутся в историю»-
–«Даже в самый последний миг можно что-то узнать»– слова Чернобурого Лиса были совсем эфемерными, как слабый шелкоподобный ветер -«Теперь смотри»-
Перед псом засверкал едва различимый отблеск тончайшей нити, уходившей вглубь тьмы.
–«Ты уже дальше любых слов, Хренус»– с каждым словом речь Лиса как будто распадалась, и на последнем слове прозвучал сам семантический оттиск слова, а не его фактическое произнесение -«Прощай»-
Теперь Серый Пёс остался совершенно один.
Он подошёл к нити. В шаге – когда он сделан – возникает далекий, колоссально изгибающийся рокот, вобравший в себя и рокот леса, и рокот улиц далёкого времени, и рокот казалось уже не существующих воспоминаний, и рокот субъективных, невыразимых ощущений, рокот душевного ропота и, наконец, траурный в своей торжественности рокот окончания – то самое безмолвное, ощущаемое кожей.
Он сделал первый шаг: неуверенный, дрожащий, бледный; второй шаг, который уже был твёрже и имел в себе спазм утреннего взгляда, затем третий шаг, в котором зазвучали свечи жизни, четвёртый, который отзвуком оживлял неиспользованные реальные ситуации, пятый – забытые при пробуждении фразы, шестой – цитаты из стихов и песен, седьмой – воинственные смыслы и иллюзии величия, ещё , ещё, ещё
шаги
Ещё шаги
И Хренус услышал
произнесение
Слова, слова, слова, слова
Слова описывают
Слова обтачивают
Слова множатся
И идут одно за другим
Слова создают из небытия
Псов, лис, котов, людей, призраков, города, леса, сады и улицы
Слова проявляются в кадре:
Величественный костёл, каждый кирпич в кладке которого – как покрасневшее от слёз веко
Они меняют начало и конец, Они гарцуют как дельфины
Пока кто-то молчит про поэзию,
Хренус, вернись на весь текст назад
Его внешняя привычка сплёвывать стала отличной иллюстрацией внутреннего процесса: он сплёвывал себя до тех пор, пока ничего не осталось.
Хренус, вернись на двадцать слов назад
Пока же тело было недвижимо и по мраморным глазам ползли бактериальные облака.
Хренус, вернись на двенадцать слов назад
Псы бегут не просто так – они убегают от этого сияния – жуткое осознание отяготило Хренуса.
Хренус, вернись на четырнадцать слов назад
Он тихо лежал под дождем, который гладил его леденеющей дланью, будто бы пытаясь преодолеть свою вечную индифферентность.
Хренус, вернись на семнадцать слов назад.
-«Да, я – поэт»– скомкано гавкнул Хренус в никуда и тут же осёкся, ужаснувшись тому, как мысли переполнили его.
Хренус, вернись на восемнадцать слов назад.
-«Это моя пощёчина Луне. Для чего она вообще нужна, если она ни к чему так и не удосужилась заиметь отношения?!»– громко сказал он серым псам.
Хренус, вернись на двадцать пять слов назад.
-«Фигура, отведи меня к моей судьбе. Я слишком устал, мне пора отдохнуть»-
Хренус, вернись на двенадцать слов назад.
–«Этот вопрос я задал просто так. Я ведь и сам знаю, что это последняя наша встреча»-
Хренус не возвращайся назад на слова
Звёздная голова, прохожий убегает в окно
В окно, в пустыню вопросительных знаков,
Город непостоянных страхов
Статуя в клетке
Хренус, подожди ещё немного
Встань на колени перед искусственным озером,
Примани лодочника странным медальоном,
Покажи ему свою кровь
Ведь горло перерезано лезвием улыбки
Вход в утро и выход в вечер
Главное – это слушать рокот,
Разбирать в его потоке
Звуки завтрашней речи,
Тогда нужные решения сами проступят сквозь стены
И вам не нужен будет больше флюгер, чтобы сказать, куда дует ветер
Хренус идёт по нити
Фигура, ты – Фигура, я – Фигура, не говори со мной, скажешь что, я заговорю с тобой
Абразивным звуком ночного пламени
Штора миллиона страниц падает
Его слова расцветали как белые розы, а жестикуляция повторяла цветение ирисов, чему она была поражена
Хренус вернись на пару минут назад!
Счета, выставленные за потраченное время, ушедшие минуты
Время стало конечным
Серебряная цепь, скрытое колесо, бумажный парус и огонь сверхъестественной скорости
Этими фразами я кидаю тяжёлый топор в пульсирующее сердце уязвлённого мироздания
Хренус, не уходи!
Давай сделаем вид, что мы не знали друг друга до этого момента, что ничего не говорили, как будто открыли ранее нечитанную книгу?
Эта книга – дни города и леса
Эта книга – итог десяти лет
Эта книга растворяется в ночной листве
Хренус, вернись!
Дух автора вселяется в тело персонажа и руководит его действиями, смотрит через его глаза. В этом камуфляже он беспрепятственно подходит вплотную к образу. Приближение в незащищённом облике сиюсекундно убило бы его. И внезапно образ отделяется от изображения, протягивая руку, и рука образа не исчезает; она из призрачной становится реальной и будет ожидать вечно, теперь ничто её не отведёт. И автор берёт эту руку и крепко сжимает, чтобы уже никогда не отпустить. Вместе они ускользают прочь, как протяжная музыка, и автор покидает персонажа.
И в этой бреши повествования, в момент, когда не осталось больше ни сюжета, ни других персонажей, ни стилистических тропов и фигур, ни даже самого автора, в этот самый момент впервые Серый Пёс получил возможность сказать свои собственные слова, а не реплики, придуманные другими. Великая ирония и горечь были в том, что это произошло только в последние мгновения повествования:
«Я блудный сын природы,
Всё, что я любил – ложно»
