Kitabı oku: «Каждый День Как Пятница 13-е», sayfa 3
Кто паразит? Хотела было спросить Евгения, но, услышав требовательный мяукающий рев, тут же передумала. Выскочив в коридор, она с ноги, произведя при этом неимоверный грохот, открыла дверь в комнату Даши. Та вскинулась на кровати и уставилась на Евгению ошалевшими от крепкого сна глазами:
– Война? На нас напали?
– Не мели ерунды, – не бросая телефон и стараясь снизить накал развивающихся событий, уже спокойнее произнесла Женя, при этом стараясь в максимально доступной форме донести ей полученную информацию. – Звонит Лена. Николая Петровича забрали на скорой, Зинаида Михайловна умирает дома…
– А сама Ленка еще жива? – Дарья, подхватившись, будто ее ударили
током, уже скакала по спальне на одной ноге, другой отчаянно старалась попасть в брючину джинсов.
– Ты еще жива? – поинтересовалась у трубки Женя и, не дожидаясь ответа, уже из коридора (в надежде, что кто-то услышит) прокричала, чтобы готовили машину, потому что они сейчас уезжают.
– Без кофе за руль не сяду, – пенясь зубной пастой и не вытаскивая щетки изо рта, нечленораздельно пробулькала из ванной Дашка. – Не на пожар летим, а Зинаида Михайловна постоянно умирает, а по-настоящему – еще наших детей переживет, если, конечно, при такой жизни они у нас будут.
Кофе они пили по-военному, стоя. Степанида Матвеевна не сводила с них сердитых глаз и всем своим видом демонстрировала крайнюю степень негодования, при этом она изо всех сил грохотала посудой, переставляя кастрюли, жаровни, сковороды с места на место, и по звуковому сопровождению это было похоже на действо в фитнес-зале, где «качки» с надрывом таскают «железо».
– Ну где это видано, голодными ехать к черту на кулички?
– Не расстраивайтесь, Степанида Матвеевна, мы будем у Лены минут через сорок, там и покушаем. – Даша уже на ходу старалась ее успокоить. – Как доберемся, я позвоню, и к ужину нас не ждите…
Гроза закончилась, и постепенно подкрадывалась жара, уничтожая собой прохладу позднего утра. Во дворе, у распахнутых ворот, рядом с большой кучей опавших листьев и поломанных веток стоял новый, темно-вишневого цвета «Форд Фокус». Дядя Вася с нежностью, достойной лучшего применения, мягкой ветошью сметал с машины невидимые пылинки.
– Эх, какая красавица, – погладив лакированный капот, проурчал он ласково. – Вы там поаккуратнее, дороги только подсыхать стали, и мокрую листву с ветками еще никто не убирал, а на них скользко, как на катке.
– Спасибо, Василий Иванович, – откликнулась Даша, усаживаясь на водительское сиденье и с удивлением осматривая двор с произошедшими в нем переменами. – А что здесь было?
– «А просто летний дождь прошел, нормальный летний дождь», —
подходя к машине с другой стороны и заодно стараясь с наименьшими для себя потерями обогнуть огромную лужу, фальшиво пропела Женя.
– Жень, кончай подвывать – вокал – это не твое, – прервала ее Дашка, пристегиваясь ремнем безопасности.
– На инсинуации злопыхателей категорически отказываюсь реагировать, – Женя гордо вздернула подбородок. – Ураган здесь был, пока некоторые дрыхли, не помня себя. Нас вообще всех чуть не смыло.
– Хватит балаганить, – не выдержав, возмутился дядя Вася. – Я вам о серьезном. Дорога будто салом смазана. Осторожно езжайте.
– Я всегда осторожна, – послав Василию Ивановичу воздушный поцелуй, Даша мягко нажала на педаль газа.
Это было правдой. Дашка всегда была осторожна на дороге и ездила строго по правилам. Ее любимый совет тем, кто любил гонять на бешеных скоростях, был участвовать в ралли или, если кишка тонка, кататься на «американских горках».
– Машину Максим месяц назад подарил, – пояснила она, перехватив восторженный взгляд подруги, которым та осматривала салон, и, не развивая дальше тему бывшего мужа, решительно вырулила со двора.
Дорога, несмотря на близость полдня, была практически пустынна. Основная волна тех, кому по тем или иным делам нужно было в Питер, уже схлынула, а те, у кого дела могли подождать, напуганные пронесшимся ураганом, мудро оставались дома. Дорога, по которой они двигались, представляла собой образчик высокого европейского качества. Она пролегала через их застроенный новыми дорогими коттеджами поселок, затем, покинув его, шла по прямой, и, когда до главной трассы оставалось еще километров двадцать – тридцать, делала крутой поворот, таким образом огибая небольшую рощу.
– Женя, ты пристегнулась? – голос Дарьи был спокоен и холоден.
– Странный вопрос, как всегда. А что случилось?
– Тормоза отказали… скоро будет перекресток с выездом на главную дорогу… а до этого крутой поворот… нам на такой скорости в него не вписаться…
– Сколько нам осталось?
– Минут пятнадцать… может, чуть больше… если очень повезет…
– Дашь, ты, главное, постарайся на встречку не выезжать, – произнесла осипшим голосом Женя и, облизав сразу пересохшие губы, тыльной стороной ладони вытерла мгновенно вспотевшее лицо. Мысль о том, что осталось жить пятнадцать минут, раскаленной проволокой скрутила головной мозг. – Включай аварийку, если увидишь впереди любую машину, начинай сигналить…
Перед ними стелилась пустынная и ровная, как стрела, дорога.
– Позади нас джип, – Даша говорила, почти не размыкая губ, намертво вцепившись в руль. – Сейчас будет сигналить, требовать, чтобы ему уступили дорогу.
Обернувшись, Евгения увидела через заднее стекло неумолимо быстро надвигающуюся на них неправдоподобно огромных размеров черную машину. Ее водитель, судя по манере вождения, не только знал правила дорожного движения, но и уважал их. Он не пытался обогнать их справа, а слева была разметка в виде сплошной разделительной полосы, которую, несмотря на отсутствие встречных и вообще каких-либо машин, джип не пересекал. Она быстро отстегнула ремень безопасности и, проявив (совершенно неожиданно для себя) чудеса гибкости, перелезла на заднее сиденье.
– Дашенька, ты только не отвлекайся, родная, – опуская левое боковое стекло, успела предупредить она подругу и, молитвенно соединив ладони, почти по пояс высунувшись в окно, дико закричала:
– Помогите!!! Тормоза!!! Отказали!!!!
Джип сбросил скорость и медленно пошел на обгон справа. Евгения тут же на четвереньках переместилась к правой дверце и опустила там стекло.
Образовавшийся сквозной ветер бил в лицо, не давая вздохнуть.
У джипа со стороны водителя стекло уже было опущено:
– Что случилось?
– Тормоза отказали, – прокричала Евгения.
– Кто за рулем?
Водитель джипа, мужчина средних лет, говорил спокойно, четкими и короткими, будто рубленными фразами.
– Даша, – что ему даст ее имя, мелькнула у нее безумная мысль, и только потом сообразила, что его интересовало не имя, а пол того, кто был за рулем: мужчина или женщина.
– Женщина! Женщина за рулем!
– Пусть крепче держит руль и едет ближе к разделительной полосе. А ты ляг на сиденье и держись крепче.
– Скажи, что у нас бензобак полный, – не оборачиваясь, все с тем же холодным спокойствием добавила Дашка.
Евгения не успела повторить, а джип, уже прибавив скорость, обогнал их и, проехав чуть вперед, начал притормаживать, аккуратно подстраиваясь под скоростной режим их машины. Они стремительно его нагоняли.
– Даша! Что?! Что он делает? Мы же сейчас в него врежемся… – Евгения старалась сдержать нарастающую панику.
– Он хочет нас собой затормозить… Женька!! Ложись!!!
Раздался удар, и «Форд» капотом ткнулся в задний бампер джипа.
Евгения, не удержавшись, съехала на пол и замерла. Но машина не взорвалась и не перевернулась, а продолжала двигаться с прежней скоростью. Чуть подождав, она с осторожностью вернулась на заднее сиденье в исходное положение и первым делом через плечо подруги бросила взгляд на спидометр. Стрелка упорно стояла на цифре шестьдесят. Казалось, что не джип старается их затормозить, а они двигают его вперед. По встречной полосе, на бешеной скорости, с включенными проблесковыми маячками, промчалась машина дорожно-патрульной службы.
– Когда они нужны, их днем с огнем не найдешь. Черт! Черт!!! Двадцать первый век. До Питера рукой подать, а телефон, как заколдованный…
– На этом участке нет связи, – произнесла Дашка, закаменев за рулем. – Двадцать километров «мертвой зоны». Связь появится, когда мы выйдем на главную дорогу.
– Даш, смотри… Смотри! Скорость снижается. Пятьдесят пять…
– Вижу, подруга…
Таким же тоном Даша первый раз сказала, что у них отказали тормоза, и та маленькая тень надежды, которая едва затеплилась в Женькиной душе, сама испугавшись своей смелости, мгновенно угасла.
–…Мы не успеем… Скоро поворот… На такой скорости мы в него не впишемся… Женя, ложись на пол, надеюсь, это надежное место…
– Дамы, здравствуйте…
Ни одна, ни другая не заметила, как к их левому борту прижалась машина ДПС и с переднего пассажирского сиденья как-то слишком радостно им улыбался мужчина в белой футболке.
– Тебя как зовут? – наполовину высунувшись из своего окна, поинтересовался мужчина, цепляясь рукой за заднюю боковую дверцу их машины.
– Женя… – ответила она, с ужасом понимая, что последует дальше.
– Спокойно, Женька, сейчас главное – всем быть спокойными… а подругу как зовут?
Он продолжал говорить, уже наполовину зависнув над задним сиденьем их салона. Евгения забилась в противоположный угол, не замечая, что до крови прикусила губу, смотрела, как мужчина, хватаясь обеими руками за подушки сидений, быстро втягивает свое жилистое тело внутрь их машины. Она хотела предложить свою помощь, но пока собиралась с духом, неизвестный уже полностью оказался на их заднем диване и, юркнув между передними сиденьями, оказался рядом с Дарьей.
– Ее Даша зовут, – наконец выдавила из себя Евгения, проводив взглядом промелькнувшие перед ее лицом ноги в черных носках, и вновь вжалась в свой спасительный угол. Все происходило так быстро, что пугаться просто не хватало времени.
– Даша, привет! Правда, интересный способ знакомства?
В ответ Дарья только судорожно дернула головой. Но гостя это совершенно не смутило, и, продолжая радоваться чему-то своему, он продолжал:
– Даша, спокойнее. Отстегните сначала ремень безопасности, – мягко и настойчиво произнес он, видя, как Дашка безуспешно пытается сдвинуться со своего места.
– Не могу. Рука не слушается.
Он, ни произнеся не слова, щелкнул замком, и ремень, подскочив, едва не ударил Дарью по лицу, но та даже не пошевелилась.
– Сейчас ты спокойно придвинешься как можно ближе к рулю, а я сяду за тобой… Только руль не отпускай… Вот умница…
По пластике движений, гибкости, он был похож на большую хищную кошку. Его тело, казалось, было без костей, настолько высока была способность и умение продвинуться в самой немыслимой позе через узкую щель и уместиться на небольшой площади.
– Давай, двигайся…
– Не могу…
– Подними зад и подвинься к рулю. Быстро! – он рявкнул так, что Дашка тут же всем телом вжалась в рулевое колесо, а Евгения едва не выпала из машины.
В одно движение он казался за ее спиной и, просунув широкие ладони под Дашкины ягодицы, приподняв, усадил ее к себе на колени.
– А теперь спокойно отпустите руль…
– Не могу… – Дашкин голос был по-прежнему холоден и спокоен, – я не могу разжать пальцы.
– У нас мало времени, девочка, постарайся, у тебя получится. Отпусти руль и потихоньку перебирайся на соседнее кресло.
Евгения не уловила тот момент, как и когда Дашка оказалась на пассажирском сиденье, а потом плавно перетекла назад к ней. Крепко прижавшись друг к другу, они сцепились руками и смотрели вперед. Свежий ветер буйствовал внутри машины.
– Я на месте. Машину принял, – неизвестно кому отчеканил водитель и другим тоном добавил: – Дамы, не вздумайте окна закрывать – стеклами порежет.
Впереди идущий джип внезапно издал такой скрежет, что у Евгении свело зубы, а Дарья так стиснула руки, что едва не сломала ей пальцы. Из-под колес внедорожника повалил густой белесый дым, и в воздухе ядовито запахло жжеными покрышками. Они остановились на повороте, когда форд правой боковой стороной бампера смял заградительный барьер, ограждавший дорогу от склона глубокого оврага.
– Приехали! – радостно сообщил незнакомец, – меня, кстати, Иваном зовут. А то залез к вам без спросу в машину, да еще и не представился. Надеюсь, что вы на меня не в обиде…
Закончить он не успел, как распахнулась задняя боковая дверь, и прозвучал низкий с хрипотцой голос:
– Девушки, живы? Выходите, а то Иван вас до смерти заговорит.
Голос принадлежал громоздкому, заполняющему собой все видимое пространство мужчине с широким лицом, которое казалось простецким, если бы не цепкие, подмечающие любую мелочь глаза. У него был широкий лоб, выглядевший просто огромным за счет ранних залысин, крупные черты лица и тяжелый, гладко выбритый подбородок.
– Выходите… Все такие умные, – про себя припиралась Евгения, одновременно подталкивая Дарью в спину, – а если ноги не слушаются? И еще мне, похоже, шею продуло…
Но, как бы трудно ни было, они все же выбрались из машины, и этот
процесс со стороны выглядел не столь элегантно, как показывают в фильмах о красивой жизни. В принципе что одной, что другой было явно не до того, какое они производят впечатление.
– Дайте кто-нибудь тапочки, – продолжал веселиться тот, кто представился Иваном, – ведь почти в нижнем белье из дома вытащили, изверги. А дома… дома-то смертушка лютая ждет…
– Иван, хватит дурака валять, – произнес неизвестный и, развернувшись к жавшимся друг к другу подругам, представился: – Платонов Олег Константинович, друг и начальник вашего непосредственного спасителя. Иван, а что дома? – переключился он на товарища.
– Гром и молния. Нас с тобой предали анафеме, грозятся лишить тебя в будущем статуса «крестного отца», ну и никаких шашлыков-машлыков на ближайшие две недели… Да даст мне кто-нибудь какую-нибудь обувь?!
– Где мы тебе сейчас туфли найдем? Через десять минут дома будешь. Садись в машину, ребята быстро домчат. Насчет крестного меньше всего беспокоюсь, она уже к вечеру все забудет, а до ее родов нам бы еще дров не наломать. Все, езжай.
– Все, дамы, прощаюсь, – Иван склонился в изящном, полушутливом поклоне, – берегите себя. Потом нырнул в машину ДПС, и та, развернувшись через сплошную полосу, включив мигалку, с места в карьер рванула обратно в поселок. Возле замерших над опасным обрывом в смертельной сцепке машин скопилось несколько автомобилей ДПС. Скорая помощь и пожарные, убедившись, что в них нет нужды, уехали, не создавая лишней суматохи.
– Олег Константинович, можно вас? – позвал вынырнувший из-под капота форда полицейский.
Тот, несмотря на свою массивность, на удивление легкой походкой подошел к зовущему, и они вместе склонились над двигателем. Позвавший что-то показывал, при этом тихо объясняя увиденное, а тот, кто представился Платоновым, внимательно слушал, стараясь это «что-то» рассмотреть.
Евгении уже начало казаться, что о них все забыли, но Платонов внезапно
резко разогнулся и, развернувшись, на ходу давая указания, быстро вернулся к ним.
– Машину мы будем вынуждены забрать. Сейчас подъедет эвакуатор, – он говорил спокойно, не повышая голоса. – Вы заберите свои вещи…
– Но… – начала Дарья.
– Одну минуту, я еще не закончил, – не повышая голоса, продолжил Платонов. – Вашу машину заберут на экспертизу. Появилось предположение, что проблемы с тормозами возникли не сами собой, но об этом нам доложат эксперты, а пока я могу вас подвезти… Или такси? Хотя уж позвольте быть с вами вежливыми до логического конца – моя машина в вашем распоряжении, и, если вы доверяете моему водительскому профессионализму, я буду только рад вам его подтвердить. Да, Дарья Александровна, вы что-то хотели сказать, а я, простите, вас перебил.
Он говорил почти тихо, но Евгения обратила внимание на то, что его слушали абсолютно все, кто в это время находился в поле ее зрения. Стоило ему замолчать, как вновь началось прекратившееся было движение и все разом (правда, негромко) продолжили прерванные было разговоры.
– Нет, ничего, – невразумительно промямлила Дарья. Она была совершенно сломлена безумной поездкой, невероятным спасением, и в завершение – речью, достойной пера классиков эпохи развитого романтизма.
– Простите, а вы кто? – не выдержала Евгения, задетая невниманием к своей особе.
– Скажу так: я служу своему государству в рядах некой силовой структуры. Вы хотите знать подробности?
Почему-то ни одной, ни другой не захотелось продолжать разговор на эту тему, и они скорехонько заторопились к своей машине.
– Даш, ты что-нибудь понимаешь в происходящем? – помогая подруге собирать в пакеты все те необходимые «мелочи», хранящиеся в бардачке, в карманах за спинками кресел и в багажнике. – И как он узнал, как тебя зовут.
– Пробили по номеру машины, – сообщил проходящий мимо
дэпээсник.
– Ничего не понимаю и не хочу понимать, – категорически заявила Дашка, проводив его взглядом и с несвойственным для нее остервенением заполняя большую хозяйственную сумку, которую на всякий случай всегда возила с собой.
– Девушки, хоть запаску оставьте, она вам сегодня точно не понадобится, – неуклюже пошутил Платонов, но женщины его правильно поняли и тут же закруглились со сборами.
– Никогда не думала, что у меня в машине столько вещей. Чувствую себя мешочницей времен гражданской войны.
– Не хватает только маленькой собачонки…
– В смысле? – не поняла Дарья.
– В смысле? В смысле как у Маршака, – и Женя с выражением процитировала: «Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и…»
– И маленькую собачонку, – закончила за нее Дашка, – это именно наш случай. Все, пойдем, неприлично томить ожиданием руководителя операции.
– Итак, куда путь держим? – включив зажигание и двигаясь с места, поинтересовался Платонов.
– Пересечение канала Грибоедова и Итальянской улицы, – бодро отрапортовала Евгения, где слышался явный подтекст – «мол, мы тоже не лыком шиты». Дарья, демонстрируя хорошие манеры, молчала.
Доехали они без приключений, и, вежливо прощаясь, Платонов и Женька обменялись визитками, а Даша свой номер дописала от руки.
– Женя, как ты думаешь, что он имел в виду, когда говорил там, на дороге, о тормозах.
– Понятия не имею, – поднимаясь за ней на второй этаж, ответила та, таща за собой многострадальную дорожную сумку, при этом страдальчески пыхтя от усердия. Она успела запихнуть ее в багажник Дашкиного форда и в тайне лелеяла надежду попасть сегодня домой. – Думала об этом всю дорогу, пока сюда ехали, но ничего толкового не надумала. Может, мыши что-нибудь перегрызли.
– Ты чего? – от удивления Дарья даже остановилась. – Какие у нас мыши? Еще скажи, что бобры прокрались в гараж и, не найдя древесины, напали на тормоза.
– Ладно. Я же должна была высказать пусть абсурдное, но хотя бы какое-нибудь предположение. Долго еще будешь топтаться перед дверью, давай звони.
Дверь распахнулась сразу, будто Ленка ждала их здесь у двери, сидя на бархатном пуфике рядом со старинным в потолок трюмо. Евгения представила себе картину, как та в позе Аленушки Васнецова, только опираясь не на колено, а на мраморную столешницу трюмо, льет горькие слезы. В какой позе сидела их подруга, для них осталось тайной, но то, что она недавно плакала, в этом не было никаких сомнений. Ее круглое лицо сейчас напоминало пышный дрожжевой пирог, из-за припухших век практически не было видно глаз, курносый аккуратный носик (за что в детстве имела прозвище Пятачок) теперь своим размером и формой напоминал вареник творения Степаниды, только этот «вареник» был еще красным и постоянно хлюпал. Красные пятна разного диаметра и формы покрывали ее лицо, шею и грудную клетку, частично виднеющуюся в вырезе легкого домашнего халата. Тут же, в коридоре, будто из ниоткуда, появился огромный черный мейн-кун и, оглядев нехорошим взглядом замершую у входа троицу, вальяжной походкой демонстрируя свое полное пренебрежение к происходящему, скрылся за ближайшей дверью.
– Чудовище, а не кот, – хрюкнула носом Ленка. – Его надо было не Бегемотом, а Азазелло назвать. Всех чуть не угробил. Все из-за него. Фарфоровый торшер конца XIX века разбил. Мама на него наорала. Сказала, что его к ветеринару нужно и усыпить, а Николай сказал, что ее саму усыпит, если только она Бегемота пальцем тронет. И тут началось…
– Слушай, дай в дом войти, – первой выйдя и з легкого ступора,
произнесла Дарья, – и еще стакан воды с валерьянкой или что у тебя в доме есть успокоительного?
– Какая валериана?! Хочешь, чтобы это чудовище половину города разнесло? – вновь залилась слезами Ленка. – Ничего. Ничего в доме нет. Говорят, коты снимают стресс, но это же не кот, а исчадие ада какое-то… Слушайте, а чего это у вас столько вещей? Вы что? ко мне на совсем переезжаете?
– Леночка, кто там? – как из потустороннего мира раздался стенающий голос.
– Мам, это девчонки приехали, – тут же откликнулась Ленка, руками сигнализируя подругам, чтобы они заходили, и заодно судорожно вытирая слезы.
– А Женя приехала?
По голосу Зинаиды Михайловны уже было понятно, что она доживает последние минуты и вот-вот позовет всех, чтобы изъявить свою последнюю волю.
– Бегу к вам, – бодро отозвалась Евгения. – Сейчас, только руки помою.
Пока она оказывала «реанимационные пособия» Зинаиде Михайловне, а именно: измеряла пульс, артериальное давление, в тысячный раз выслушивала историю ее кошмарного существования в этом доме – какие лицемерные существа ее окружают и как все жаждут ее кончины, но она обязательно должна жить, разумеется, только ради Леночки. Оставить «бедную девочку» одну в этом вертепе, на растерзание этих двух чудовищ, что само собой подразумевало Николай Петровича и Бегемота. Нет, нет и еще раз нет, ее душа никогда не обретет покоя, пока ее «маленькая» не встанет твердо на ноги, и Женя как лучшая подруга, как врач, в конце концов, обязана помочь выжить ее матери. Евгения со спокойствием египетского сфинкса слушала и с понимающим сочувствием кивала в нужных местах. Когда прозвучала ключевая фраза, что «она ангел, и только она ее понимает и спасает», Женя, едва сдержав вздох облегчения, погладила руку Зинаиды Михайловны, заверив, что теперь все будет хорошо, вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
На кухне рыдания были в самом разгаре. Теперь плакала не только Елена, но и Дарья, по-видимому, успевшая в красках поведать историю о коварном муже-изменщике, а заодно о их приключении во время поездки. Бегемот сидел на стуле между двумя зареванными тетками и наслаждался происходящим, впитывая в себя негатив, бурно заполняющий окружающее пространство.
– Брысь, нечистая сила, – сурово произнесла Женя, одновременно попытавшись спихнуть невоспитанную скотину с пригретого им места. На кота ее происки не произвели никакого впечатления. Елена с Дарьей, забыв про слезы, с интересом наблюдали за происходящим.
– Он не уступит, – наконец выдала Лена, проследив за очередной Женькиной попыткой спихнуть котяру на пол.
– Знаю. Но попробовать стоило. Я тоже люблю здесь сидеть…
– Я дам тебе другой стул, – вяло поднимаясь со своего места, начала было Ленка.
И по тому, как она это произнесла, Женя остро почувствовала себя здесь лишней. Две замужние подруги, обе столкнувшиеся с неверностью своих мужчин, только у одной это было в недалеком прошлом, но все еще было слишком свежо в памяти, а другая как раз проходила пик болезненного расставания, им было о чем поговорить друг с другом. А Евгения – она что? Разве она может их понять? Ведь у нее на уме только работа. А личная жизнь? Ну какая может быть личная жизнь у врача, работающего в родильном доме.
– Девчонки, не обижайтесь. Я домой. Может, хоть сегодня туда попаду. Такси я уже вызвала…
Такси она вызвала на улице, присев на край сырой скамейки и примостив у ног многострадальную сумку-чемодан. Небо вновь стали затягивать тучи, подул северный ветер, и резко похолодало, будто на дворе не конец июня, а начало осени. Машина подъехала, когда стал накрапывать дождь, и едва они тронулись с места, как ливень стеной обрушился на город. Дождь не принес облегчение Питеру; когда она подъехала к своему дому, уже во всю светило солнце и вновь накатившая жара старалась быстрее высушить огромные лужи. Воздух был так пропитан влагой, что буквально прилипал к коже и, забивая легкие, не давал сделать глубокий вдох. Внутри дома было еще хуже: все окна ее квартиры выходили на солнечную сторону, и после обеда здесь начинался ад. Бросив в коридоре свой баул, о том, чтобы сейчас заняться разборкой вещей, не могло быть и речи. Рассудив, что есть значительно более легкие способы расстаться с жизнью, чем задохнуться от жарищи в раскаленной панельной духовке, да еще при этом занимаясь домашними делами. Ополоснув лицо и шею холодной водой, так как объявление, прилепленное к двери подъезда, гласило, что горячей воды не будет еще неделю, и переодевшись в легкие бриджи и блузу, она уже через двадцать минут мчалась к автобусной остановке.
Отключение горячей воды, согласно народным приметам, говорило о том, что всю неделю будет стоять аномальная жара, так же как при отключении зимой отопления (прорвало трубы или еще какой-нибудь форс-мажор жилищно-коммунального хозяйства) тут же на улице и в самом доме устанавливался «ледниковый период».
Сейчас Женя думала только об одном – успеть до закрытия музея. Ей хотелось скорее попасть в прохладу Русского, в зал, где был выставлен Поленов. Он зачаровывал ее, давал ощущение душевной чистоты и покоя. Она могла бесконечно долго сидеть перед его картинами, каждый раз открывая для себя что-то новое, но что-то явно пошло не так. С того самого момента, как в самолете рядом села «крошка» весом полтора центнера, все шло наперекосяк, что подтвердил дрынкнувший сообщением мобильный. На экране в несколько строк высветилось требование немедленно забрать с работы личные вещи, так как в семнадцать ноль-ноль все будет вынесено в подвал, который, в свою очередь, будет работать строго по графику, и о нем когда-нибудь сообщат отдельно. Евгения тут же перевела для себя, что все будет свалено единой кучей в постоянно подтапливаемом помещении, вызывающим ассоциации со входом в потусторонний мир. В этом подвале даже в самые жаркие дни было сыро, холодно и из-за скудной освещенности очень страшно.
В принципе ничего ценного у нее там не было, так, мелочи, о потери которых не стоило жалеть: пара дамских романов в мягких обложках, которые так и остались непрочитанными, смена нижнего белья, старенькая косметичка с умывальными принадлежностями и еще какие-то пустяки. Ах, да, как она могла забыть – сменная обувь, удобные, из мягкой кожи, белые туфли, которые были куплены перед самым отпуском. Это решительным образом изменило ее планы в пользу посещения работы.
***
В родильном доме царила растерянная суета. Слухи о том, что их зданием в центре города интересуются очень серьезные люди, ходили давно. Но того, что в течение нескольких дней в экстренном порядке всех пациентов распределят по стационарам города, а всему коллективу объявят, что в этом здании больше никто и никогда рожать не будет, ни ожидал никто.
Евгения шла по знакомым, всегда до блеска выдраенным коридорам, и не верила своим глазам. Вдоль стен, создавая атмосферу хаоса, громоздились какие-то пакеты, мешки, мебель, ящики, оборудование, ставшее вдруг таким ненужным. Мужчины в темно-синих с желтыми полосами комбинезонах деловито таскали крупногабаритные предметы. Бывший персонал роддома с одинаково тревожными выражениями лиц передвигался торопливыми перебежками от двери к двери и, сталкиваясь с рабочими, в испуге прижимался к стенам, стараясь тут же слиться с ними в единое целое.
В ординаторской дородового отделения почти ничего не изменилось, во всяком случае вся мебель стояла на своих местах. Только на столах было непривычно пусто, ни бумаг, ни компьютеров – ничего, что
свидетельствовало бы о кипучей врачебной жизни.
– До нас еще не добрались, – покачиваясь в кресле, не поздоровавшись, пояснила за всех Алина Арнольдовна. – Я здесь отработала тридцать пять лет, и начмедом была, и отделением заведовала… И такое вот бесславное завершение карьеры… В приказном порядке – «с вещами на выход». Дали двадцать четыре часа на то, чтобы мы освободили помещение. И она подтолкнула ногой два объемных полиэтиленовых пакета, стоявших на полу возле нее.
– Что произошло? – обратилась сразу ко всем Евгения, сев за свой (теперь уже бывший свой) стол и медленно начав погружаться в атмосферу тревожности, которую источали стены еще недавно такого родного учреждения.
– Привет, Жень, – постаралась изобразить на лице улыбку Марина. Она приходилась ей очень дальней родственницей, причем степень их родства установить не представлялось возможным именно из-за его «дальности». Их матери были какими-то …юродными сестрами, детали они не уточняли, так как между ними были весьма сложные отношения. Тетя Нина была из категории людей, о которых говорят, что с такими родственниками и врагов не надо. Нельзя сказать, что это была открытая конфронтация, но в их отношениях существовала определенная напряженность. Сестры много лет не общались, потом стали периодически звонить друг другу, но дальше этого не пошло, и когда Женькина мать умерла, тетя Нина не пришла проститься со своей родственницей по какой-то там весьма уважительной причине. Евгении тогда было не до этого. Она знала о существовании родственников, но близко с тетей Ниной не контактировала и с Мариной дружбы не водила. Сказывались не столько прохладные отношения между родителями, сколько разница в возрасте (Женя была на шесть лет старше кузины) и полное отсутствие общих интересов. Марина, невысокая, жизнерадостная, улыбчивая и остроумная блондинка с круглым румяным лицом и зелеными глазами, всегда фонтанировала потоком неукротимой энергии. А еще она была болезненно, до зубного скрежета завистлива и могла врать с такой искренностью, что не каждый так правду скажет. Маринка ненавидела всех, всех тех, кто был хотя бы в чем-то не то чтобы лучше, а хотя бы чем-то отличался от нее, тем более в сторону со знаком «плюс». Окончив школу, она пошла в медицинский, потому что его окончила Женя, а она ни в коем случае не хотела быть хуже, и акушером-гинекологом стала, потому что Женька выбрала эту специальность. Но та была фанатом своей профессий, а у Марины не шло, как она ни старалась – не шло, и все. Кроме того, она в результате «романтических внебрачных отношений» родила Мишку, который рос шебутным и совершенно замечательным карапузом. У тети Нины тогда при известии о Маринкиной беременности произошел обширный инсульт, в результате чего у нее отнялись ноги и правая половина туловища. Отец Мишки – брутальный байкер, косивший под Джигурду в молодости, – получив «радостное известие о своем отцовстве», тут же скрылся за горизонтом, видно посчитав, что на данном этапе он сделал все что мог и теперь свободен. Марина, отсидев дома положенных три года, без особого рвения вышла на работу. Женька помогала деньгами, сидела с Мишкой, потом, как он подрос, возила его в зоопарк и цирк, где встречалась с подругами и совмещала приятное с полезным. В конце концов Мишка стал называть ее мама Женя, что взаимоотношений между кузинами не улучшило. Но так как Марине помощь больше никто не предлагал, а Женька, по необходимости, еще и бесплатно подменяла ее на дежурствах, то скрипя зубами она была вынуждена поддерживать видимость теплых родственных отношений. Если Маринка воспринимала помощь сестры очень болезненно, то тетя Нина, наоборот, считала, что та обязана им помогать значительно больше, а не только менять ей подгузники, заниматься Мишкой и давать деньги. Ведь она в свои тридцать восемь живет одна, замужем не была и вряд ли уже выйдет, зачем ей деньги и какие-то выходные (можно подумать, она от чего-то устает), да еще и виновата, что не удержала младшенькую от необдуманного шага (в момент наступления беременности «малышке» было полных двадцать семь лет).
