Прости! – Как много в этом звуке Глубоких тайн заключено! Святое слово! – в миг разлуки Граничит с вечностью оно. Разлука… Где ее начало? В немом пространстве без конца Едва да будет прозвучало Из уст божественных творца, Мгновенно бездна закипела, Мгновенно творческий глагол Черту великого раздела В хаосе дремлющем провел. Сей глас расторгнул сочетанья, Стихии рознял, ополчил, И в самый первый миг созданья С землею небо разлучил, И мраку бездны довременной Велел от света отойти, — И всюду в первый день вселенной Промчалось грустное «прости». С тех пор доныне эти звуки Идут, летят из века в век, И брошенный в юдоль разлуки Повит страданьем человек.
С тех пор как часто небо ночи Стремится в таинственной дали Свои мерцающие очи На лоно сумрачной земли, И к ней объятья простирая, В свой светлый край ее манит! Напрасно: узница родная В оковах тяжести скорбит. Заря с востока кинет розы — Росой увлажатся поля; О, это слезы, скорби слезы, В слезах купается земля. Давно в века уходят годы, И в вечность катятся века, Все так же льется слез природы Неистощимая река!
Прости! Прости! – Сей звук унылый Дано нам вторить каждый час, И наконец – в дверях могилы Его издать в последний раз; — И здесь, впервые полон света, Исходит он как новый луч, Как над челом разбитых туч Младая радуга завета, И смерть спешит его умчать, И этот звук с ода кончины, Здесь излетев до половины, Уходит в небо дозвучать, — И повторен эдемским клиром, И принят в небе с торжеством, Святой глагол разлуки с миром — Глагол свиданья с божеством!
За – невский край
Нева, красавица – Нева! Как прежде, ты передо мною Блестишь свободной шириною, Чиста, роскошна и резва; Но тот же ль я, как в прежни годы, Когда, в обновах бытия, На эти зеркальные воды Любил засматриваться я?
Тогда, предчувствий робких полный. Следил я взорами твой бег И подо мной, дробясь о брег, Уныло всхлипывали волны, И я под их волшебный шум, Их вздохи и неясный ропот Настроил лепет первых дум И первых чувств любовный шопот.
Потом, тоскуя и любя, Потом, и мысля, и страдая, О, сколько раз, река родная, Смотрел я в даль через тебя, — Туда, на темный край столицы, Туда, где чудная она Под дланью творческой десницы Державной мыслью рождена. Зачем туда летели взгляды? Зачем туда, чрез вольный ток, Убогий нес меня челнок В час тихой, девственной прохлады, Или тогда, как невский вал С возможной силой в брег плескал, Иль в те часы заповедные, Как меж гранитных берегов Спирались иглы ледяные, И зимний саван был готов?
Зачем?.. Друзья мои, не скрою: Тот край – любви моей страна. Там – за оградой крепостною — Пустынно стелется она. Там не встречают наши взоры Красой увенчанных громад; Нагнувшись, хилые заборы В безлюдных улицах стоят; В глуши разметаны без связи Жилища смертных, как-нибудь, И суждено им в мире грязи Весной и осенью тонуть.
Но, избалованные други! Ужели не случалось вам, Деля обидные досуги По всем Петрополя концам, В тот мирный край, хотя случайно, Стопой блуждающей забресть? Туда – друзья – скажу вам тайну: Там можно сердце перевесть! Идиллий сладкие напевы Там клонят юношу к мечте, И в благородной простоте Еще пастушествуют девы. . О, сколько раз, страна глухая, По темным улицам твоим Бродил я, трепетно вздыхая, Сердечной жаждою томим; Потупя взор, мрачней кладбища, Тая души глубокий плен, Бродил я вдоль заветных стен Алины мирного жилища, И видел в окнах белый свет, И все гадал: зайти иль нет? Что ж? чем решать недоуменье? — Зайду. К чему в святом стремленье Себя напрасно побеждать? Не грех ли сладкое мгновенье У сердца нищего отнять? И я был там… Как цвет эдема, Моим доступная мечтам, Она – души моей поэма — Меня приветствовала там, Меня в свой рай переносила, Меня блаженствовать учила: Страдать – я выучился сам.
Теперь волшебница далеко; Но и досель отрадно мне Бродить безлюдно, одиноко По той пустынной стороне. Мне там приветней блещет в очи И полдня пламенный убор И милый свет созвездий ночи — Небес недремлющий дозор. Земного счастья отчужденца — Все там живит меня досель, И тешит сердце, как младенца, И зыблет грудь, как колыбель!
Радость и горе
О радость! – Небесной ты гостьей слетела И мне взволновала уснувшую грудь. Где ж люди? Придите: я жажду раздела, Я жажду к вам полной душою прильнуть. Ты соком из гроздий любви набежала — О братья! вот нектар: идите на пир! Мне много, хоть капля в мой кубок упала: Мне хочется каплей забрызгать весь мир! Приди ко мне, старец – наперсник могилы! Минувшего зеркалом став пред тобой, Я новою жизнью зажгу твои силы, И ты затрепещешь отрадной мечтой! Дай руку, друг юный! Пусть милая радость Проглянет в пылающих братством очах, И крепко сомкнется со младостью младость За чашей, в напевах и бурных речах! Красавица – дева, мой змей черноокой, Приди: тебе в очи я радость мою, В уста твои, в перси, глубоко, глубоко, Мятежным лобзаньем моим перелью!
Но ежели горе мне в душу запало — Прочь, люди! оно нераздельно мое. Вам брызги не дам я тогда из фиала, В котором заветное бродит питье! Как клад, я зарою тяжелое горе Печального сердца в своих тайниках, И миру не выдам ни в сумрачном взоре, Ни в трепетных вздохах, ни в жалких слезах.
Нейдите с участьем: вам сердце откажет; В нем целое море страдания ляжет, — И скорби волна берегов не найдет! Пред искренним другом умедлю признаньем: Мне страшно – он станет меня утешать! И тайн моих дева не вырвет лобзаньем, Чтоб после с улыбкой о них лепетать. Так, чуждые миру, до дня рокового Я стану беречь мои скорби, – а там Пошлю все залоги терпенья святого На сладостный выкуп к эдемским вратам!
К черноокой
Нет, красавица, напрасно Твой язык лепечет мне, Что родилась ты в ненастной, В нашей хладной стороне! Нет, не верю: издалека Бурный ветер тебя увлек: Ты – жемчужина Востока, Поля жаркого цветок! Черный глаз и черный волос — Все не наших русских дев, И томительный твой голос Сыплет речь не на распев. Нет в лице твоем тумана, И извив живого стана — Азиатская змея. Ты глядишь, очей не жмуря, И в очах кипит смола, И тропическая буря Дышит пламенем с чела. Фосфор в бешенном блистанье — Взоры быстрые твои, И сладчайшее дыханье Веет мускусом любви.
Бездна
Взгляни, как высится прекрасно Младой прельстительницы грудь! Ее ты можешь в неге страстной Кольцом объятий обогнуть, Но и орла не могут взоры Сквозь эти жаркие затворы Пройти и в сердце заглянуть. О, там – пучина; в чудном споре С волной там борется волна, И необъятно это море, Неизмерима глубина. Там блещут искры золотые,
Но мрак и гибель в глубине, Там скрыты перлы дорогие, И спят чудовища на дне. Те искры – неба отраженье, Алмазных звезд отображенье На хрустале спокойных вод: Возникнет страсти дуновенье — Взмутится тишь, пойдет волненье, И милый блеск их пропадет. Те перлы – в сумраке витают, Никем незримы, лишь порой Из мрака вызваны грозой Они в мир светлый выступают, Блестят в очах и упадают Любви чистейшею слезой; Но сам не пробуй, дерзновенный, Ты море темное рассечь И этот жемчуг драгоценный Из бездны сумрачной извлечь! Нет, трещины своей судьбины! Страшись порывом буйных сил Тревожит таинство пучины, Где тихо дремлет крокодил!
Когда ж, согрев мечту родную И мысля сладко отдохнуть, Ты склонишь голову младую На эту царственную грудь, И слыша волн ее движенье, Закроешь очи жарким сном, То знай, что это усыпленье На зыбком береге морском. Страшись: прилив быть может хлынет; Тогда тебя, мой сонный челн, Умчит порыв нежданных волн, И захлестнет, и опрокинет!
А. Б….НУ
Мне были дороги мгновенья, Когда, вдали людей, в таинственной тиши, Ты доверял мне впечатленья Своей взволнованной души. Плененный девы красотою, Ты так восторженно мне говорил о ней! Ты, очарованный, со мною Делился жизнию твоих кипучих дней. Отживший сердцем, охладелый, Я понимал любви твоей язык; Мне в глубину души осиротелой Он чем – то родственным проник. И, мира гражданин опальный, Тебе я с жадностью внимал, Я забывал свой хлад печальный И твой восторг благословлял! Благое небо мне судило Увидеть вместе наконец Тебя и дней твоих светило, Тебя и деву – твой венец! Ты весь блистал перед собраньем, В каком – то очерке святом, Не всеми видимым сияньем, Не всем понятным торжеством.
Твой вид тогда почиющую силу В моей груди пустынной пробуждал И всю прошедшего могилу С его блаженством раскрывал. Я мыслил: не придут минувшие волненья; Кумир мой пал, разрушен храм; Я не молюсь мне чуждым божествам, Но в сердце есть еще следы благоговенья; И я мой тяжкий рок в душе благословил, Что он меня ценить святыню научил, И втайне канули благоговенья слезы, Что я еще ношу, по милости творца, Хотя поблекнувшие розы В священных терниях венца! Не требуй от меня оценки хладнокровной Достоинства владычицы твоей! Где чувство говорит и сердца суд верховный, Там жалок глас ума взыскательных судей. Не спрашивай, заметен ли во взоре Ее души твоей души ответ, Иль нежный взор ее и сладость в разговоре Лишь навык светскости и общий всем привет? Мне ль разгадать? – Но верь: не тщетно предан Ты чувству бурному; с прекрасною мечтой Тебе от неба заповедан Удел высокий и святой. Награду сладкую сулит нам жар взаимный, Но сердца песнь – любовь; не подданный судьбе, Когда ж за сладостные гимны Певец награды ждет себе? Она перед тобой, как небо вдохновенья! Молись и не скрывай божественной слезы, Слезы восторга, умиленья; Но помни: в небе есть алмазы освещенья И семена крушительной грозы: Жди светлых дней торжественной красы, Но не страшись и молний отверженья! Прекрасен вид, когда мечтателя слезой Роскошно отражен луч солнца в полдень ясной, Но и под бурею прекрасно Его чело, обвитое грозой!