Kitabı oku: «Сокровище Беаты», sayfa 7
ГЛАВА 2. Свидание с отцом.
Беата, взяв пустую корзину, покорно последовала за дамой. Выйдя на площадь, Элеонора Синклер велела своей спутнице дожидаться её возле ратуши, а сама прямиком направилась к зданию суда, что находилось напротив. Ратуша представляла собой высокое кирпичное строение, отштукатуренное и побеленное, с цилиндрической башней посередине, которую венчал конусообразный купол. Фасадная стена с барельефом лесоруба и рифлёными пилястрами, что тянулись вдоль её узких, прямоугольных окон., просторный балкон над парадным входом, обвязанный кованным, узорчатым ограждением, откуда населению Валенсбурга оглашались вступившие в силу новые законы, указы бургомистра, судебные постановления и прочее – вот, собственно, и все архитектурные примечательности, которыми могло похвастаться главное здание города. Здание же суда и вовсе ничем особенным не выделялось: двухэтажный серый дом с зарешеченными окнами и массивными дверями, к которому с обеих сторон примыкали высокие стены, сложенные из камня и выкрашенные в такой же унылый серый цвет. За этим ограждением находился тюремный двор с бараком для заключённых. Сам барак представлял собой приземистый сарай из грубо-отёсанного камня с толстыми решётками на маленьких окнах. В нём содержались арестанты. Время от времени невольников выводили во двор для коротких прогулок на открытом воздухе или уборки территории. У входа в здание суда стояла полосатая сторожевая будка. Внутри этой будки на прогнувшейся скамейке коротал бесконечно долго тянущиеся часы одинокий стражник. Будка не вмещала его огромное тело и поэтому ноги верзилы торчали наружу. Сам же он, скособочившись, опирался спиной о заднюю стенку тесной конуры, обняв деревянное копьё с клиновидным наконечником. Подойдя к сторожевой будке, миссис Синклер остановилась и огляделась вокруг – площадь по-прежнему пустовала. Она негромко постучала по дереву. Вытянутая правая нога стражника дёрнулась, после чего он испуганно вскочил, стукнувшись макушкой о дугообразную арку входного проёма. Со стороны вдова и стражник смотрелись комично: на фоне грузного и бугристого дуботряса пиковая дама выглядела тонкой и сухой тростинкой. Беата внимательно наблюдала за их разговором. На расстоянии казалось, будто они торговались или о чём-то оживлённо спорили – для хозяйки цветочной лавки на городском базаре такие сцены были не редкостью. Стражник, выражая упрямое несогласие, то и дело мотал из стороны в сторону гигантской, словно тыква, головой, демонстрируя вдове два мясистых пальца. После чего уже дама в той же напористой манере трясла своей головкой в траурной шляпке с вуалеткой и крутила перед лицом бугая указательным перстом. Эта выразительная жестикуляция повторялась несколько раз, пока здоровяк, наконец, не смирился с поражением и, озираясь по сторонам, потянул из корзины тёмную бутыль. Он спрятал её в будке и скрылся за дверью в здание суда. Спустя несколько минут стражник опять появился. Следом за ним семенил невысокий, плотный человек, чуть сутуловатый, с непокрытой головой. Глыбистый детина подвёл господина к даме, после чего, оставив их наедине, словно сторожевая собака, снова забрался в свою тесную конуру, на этот раз целиком. Человек что-то сказал вдове и та, не раздумывая, достала из маленького кошелька несколько монет. Сутулый господин принял плату и кивнул головой в сторону городской ратуши, где дожидалась Беата. Миссис Синклер быстрым шагом направилась к своей маленькой спутнице и, подойдя, вполголоса произнесла:
– Сейчас ты пойдёшь за этим человеком – он проводит тебя к отцу. Только ты никому не должна рассказывать, иначе нам обеим несдобровать. Поняла?
У Беаты от волнения перехватило дыхание.
– Ну, иди же скорее, – слегка подтолкнула её миссис Синклер. – Корзину оставь здесь. Тюремщик вошёл в здание, где вершилось правосудие. Беату будто обдало кипятком и она, не чувствуя под собой ног, бросилась за ним вдогонку. Миновав охранный пост, она вбежала в просторный зал, где увидела деревянную лестницу на второй этаж и поднимающегося по ней господина. Стараясь не отставать, Беатрис поспешила следом, перепрыгивая через одну обшарпанные ступени. Преодолев два лестничных пролёта, проводник нырнул в узкую дверь и исчез. Добежав за ним до двери, Беата в нерешительности потопталась на месте и, отринув сомнения, шагнула вперёд. Она очутилась на широкой смотровой площадке, что выходила на тюремный двор, посреди которого из земли вырастал низкий барак с узкими прорезями зарешеченных окон. Провожатый загадочно растворился. Пустующий двор был тщательно выметен. На смотровой площадке было свежо, дул слабый ветерок, и Беата ощущала своей нежной кожей его тёплые прикосновения. Солнце слепило глаза, но она всё же уловила едва заметное движение в тёмном пятне мизерного барачного оконца. Чья-то ладонь маячила за прутьями решётки, пытаясь привлечь её внимание. Беата не разглядела, а скорее, почувствовала, что по ту сторону ржавого переплёта находился отец. Какой-то незримой нитью протянулась ощутимая связь между его ладонью и её трепещущим сердечком. Ей захотелось позвать отца, но Ларс Эклунд, угадав желание дочери, приложил палец к губам, подавая сигнал хранить молчание. Беата не могла с такого расстояния, да ещё за кривыми железными прутьями чётко разглядеть отцовского лица, но почему-то ей показалось, что он улыбается, как улыбался всегда, когда хотел подбодрить свою маленькую дочурку. Как бы ей хотелось сейчас распахнуть дверь затхлого тюремного барака, ворваться в полутёмную камеру и запрыгнуть к нему на руки, крепко обняв за шею. Она бы рассказала, как сильно скучает по нему, как мама в ожидании и тоске не выходит из дому и украдкой плачет. А лучше совсем ничего не говорить. Ведь порой молчание яснее всяких признаний…
В очередной раз калейдоскоп нахлынувших воспоминаний рассыпался в памяти повзрослевшей Беаты, беспорядочно перемешав мозаичные осколки минувшего. Что же случилось потом…? Потом было судилище, на которое маленькую девочку не допустили. Позже, со слов Николаса, который каким-то непостижимым образом умудрился пробраться в здание городского суда, Беата узнала, что её отца, мастера Ларса Эклунда, и лекаря Бернарда Тёрнера обвинили в чудовищном преступлении, в том, что именно они стали причиной гибели герцогини Глории Ллойд. Управляющий Каймангрота Вильгельм Готлиб, проходивший главным свидетелем по этому надуманному делу, словно злобный цербер, набрасывался с обвинениями то на мастера, то на лекаря, одного обличая в непростительной халатности и неумелой работе, другого – в невежестве и шарлатанстве. В тот день никто из присутствующих в суде не посмел прекословить лживым наветам коварного интригана и клеветника. Даже те, кто не раз обращался за помощью к лекарю Тёрнеру или восторгался тонкой работой мастера Эклунда, малодушно помалкивали, опасаясь навлечь на себя гнев всесильного графа. Этот слизняк много говорил о благородстве семьи Ллойдов: о том, как они приютили бездомных погорельцев, о щедрости хозяина замка, ставшего попечителем городской лечебницы, о великодушной герцогине, исполненной здоровья и жизненных сил, которой ещё бы жить да жить, об её искреннем участии в судьбах простых людей и стремлении помогать им… Закончил своё красноречивое выступление лукавый фразёр тем, что ещё раз упомянул о благородстве герцога Кристофера Ллойда, который не требовал от судей сурового воздаяния виновным в смерти его безвременно почившей супруги, однако, ввиду сложившихся обстоятельств долг честного человека предписывает ему, графу Вильгельму Готлибу, как выразителю интересов господина Ллойда, приложить максимум усилий к тому, чтобы более никто из жителей Валенсбурга не пострадал от преступного пренебрежения обязанностями и непростительного невежества обвиняемых, кои не заслуживают такой высочайшей привилегии, как человеческое доверие. Разумеется, Николас не мог дословно воспроизвести всё то, что нагородил этот болтун Готлиб на долгом и утомительном судебном заседании. Автор кратко пересказывает эту историю лишь для того, чтобы у читателя сложилось более-менее ясное представление о том, как всё происходило на самом деле. Вечером того же дня суд вынес свой окончательный приговор. Лекарю Бернарду Тёрнеру навсегда запретили заниматься врачеванием в пределах города Валенсбург и всех его окрестных поселений. В дополнение к оглашённому приговору было объявлено, что всякий, кто посмеет обратиться за помощью к господину Тёрнеру, будет обвинен в умышленном соучастии в запрещённых законом деяниях. Лечебницу высочайшим указом бургомистра приказано было временно закрыть, все сосуды с колдовским зельем опорожнить, а порошки, мази и травы придать огню. Судебным постановлением мастеру Ларсу Эклунду возбранялось заниматься своим ремеслом, а страже надлежало произвести обыск и конфискацию всего инструмента по месту его проживания, само же здание мастерской закрыть, двери опечатать. В тот вечер Беата сидела на кровати в своей комнатке на втором этаже и задумчиво смотрела в окно. Рядом лежала её любимая кукла, подаренная миссис Ллойд – прекрасный принц, которого она выбрала во время последней прогулки и так и не смогла вернуть. Беата хорошо помнила, как неслышно отворилась дверь и за спиной раздался родной отцовский голос:
– Ну, здравствуй, доченька…
Потом приходили какие-то люди, что-то искали, выносили, но это уже было неважно. В семье Эклундов, несмотря на беду, непрошено ворвавшуюся в их дом, как это ни странно, случился самый счастливый день. Они стояли втроём, крепко прижавшись друг к другу. Отец держал на руках свою дочь, а та, прильнув к нему головой, тихонько мурлыкала любимую песенку, которую они так часто напевали вдвоём, прогуливаясь по лесным тропам и цветущим лужайкам, распластавшись на горячем пляжном песке или во время отдыха в мастерской, валяясь в ворохе кудрявой стружки. Сзади, прислонившись к широкой спине Ларса Эклунда, едва слышно, нараспев, словно колыбельную, подпевала дрожащим голоском София. После бессонных ночей, тревог и ожиданий лицо её выглядело осунувшимся, усталым, но глаза… глаза светились тихим счастьем…
В зеленоватом окне, прикрытом прозрачным тюлем, мерцал тусклый огонёк восковой свечи. Этот неяркий свет отбрасывал на стену одинокую, неподвижную тень, похожую на пиковую даму из карточной колоды. В парадную дверь дома, где проживала вдова Элеонора Синклер, постучали. Одинокая женщина уже давно привыкла к хулиганским выходкам уличных мальчишек и потому перестала обращать внимание на их проделки. Но на этот раз стук показался ей каким-то иным, ненавязчиво-тихим. Она нехотя поднялась со своего кресла-качалки, взяла в руки горевшую свечу и направилась по узкому коридору к выходу. Снаружи никого не оказалось. «Снова эти несносные оборванцы, – выругалась про себя вдова. – Мелкие пакостники! Такие же бестолочи, как и их родители». Она уже собиралась захлопнуть дверь, но случайно краем глаза уловила в темноте, у самого порога какой-то предмет. Опустив пониже свечу, Элеонора Синклер разглядела под ногами глиняный горшочек, в котором росла красная роза. Она осторожно взяла его в руку и поднесла свернувшийся бутон к лицу.
– Терпеть не могу розы, – ворчливо проговорила она и, вдохнув аромат нежных лепестков, тихо добавила. – Но эта… эта определенно… прекрасна. – Губы дамы дрогнули, глаза налились серебристым блеском и на тонкие ресницы выкатилась одинокая слеза…
Судебные приставы на совесть исполнили постановление городского судьи и вынесли из мастерской столяра Ларса Эклунда всё, что червь не стачал. Уволокли даже кожаные кузнечные меха. Остались лишь вымазанная глиной, закопчённая печь да неподъёмная железная наковальня. Подмастерье Дэйв Фрост после обыска перестал появляться в доме своего наставника, а при встрече на улице с кем-то из семьи Эклундов стыдливо отводил глаза и поспешно переходил на другую сторону, избегая даже приветствия. Это был ещё один болезненный укол в самое сердце Беаты. Вот, что она отказывалась понять: как близкий человек, обретший в лице её отца учителя и друга, освоивший в его мастерской ремесло, деливший трапезу за их семейным столом, часто остававшийся на ночлег в их доме и получавший в долг средства на покупку инструмента и одежды, хотя им самим жилось непросто, теперь стыдился людей, проявивших о нём заботу и давших ему приют. Делал вид, будто они вовсе незнакомы и, сверх того, презрительно игнорировал всякие напоминания о том, что, ещё совсем недавно безродный и бездомный босяк, он был принят в гостеприимном доме Эклундов на правах члена их дружной семьи.
Пробудило Беату от волнующих кровь воспоминаний бряцание доспехов стражника, из-за которых он едва волочил свои грузные ноги обратно к повозке, попутно ковыряя мизинцем в зубах. Этим ковырянием и объяснялось его долгое отсутствие: сперва он не преминул заглянуть на кухню, дабы разжиться там чем-нибудь съестным, а затем так увлёкся поглощением холодного свекольника и праздной болтовней с кухарками, что начисто позабыл, куда и с какой целью шёл, и спохватился только тогда, когда повариха по имени Эмилия Фиори демонстративно захлопнула крышкой кастрюлю прямо перед его ненасытной ряшкой. Призраки прошлого в глазах Беаты развеялись в один миг, словно туман по ветру. Она по-прежнему стояла посреди пустующего двора у гигантских ворот, запертых изнутри на массивный засов.
– Жди, – коротко буркнул ей стражник, оттирая слюнявым пальцем засохшие потеки свекольной похлёбки на железном нагруднике.
Через пару минут во дворе появилась стройная дама в обтягивающем фиолетовом платье с высоким воротом. Волосы её были собраны наверху в пучок, а горделиво приподнятая голова торчала на тонкой шее, как насаженная на зубочистку оливка. Это была графиня Сабина Готлиб, супруга нового хозяина замка Каймангрот, графа Вильгельма Готлиба. Беата помнила эту молчаливую особу. Она несколько раз встречала её в саду, когда навещала миссис Ллойд. Держалась эта дама всегда высокомерно и самоуверенно, будто хозяйкой замка была вовсе не герцогиня, а именно она. И потому Беата всякий раз робела, когда ловила на себе её пронизывающий, словно ледяная стужа, взгляд. Она торопливо поправила свой фартук и зачем-то вытянулась по струнке. Подойдя к повозке, графиня безразлично осмотрела корзины – судя по всему, цветы её не интересовали совсем.
– Это всё? – сухо спросила она.
– Эти цветы были приготовлены вчера вечером на продажу, а сегодня ваш управляющий распорядился доставить их в замок, – ответила Беата.
– Этого недостаточно. Нужны ещё.
– Я уже говорила господину… Меро, кажется, что в нашей оранжерее вы сможете выбрать для себя любые цветы, какие только пожелаете и ровно столько, сколько вам будет угодно.
– Их и правда так много?
– Не настолько, чтобы украсить весь ваш дом, но большую его половину – наверняка. Графиня смерила пристальным взглядом Беату и таким же сухим тоном добавила:
– Зачем же так бессовестно лгать – «сколько угодно». Ну хорошо. Они все понадобятся мне не позднее завтрашнего утра. Самые лучшие. За увядшие заплачено не будет. Моя горничная укажет тебе, где их расставить.
– Прошу простить меня, но, когда я смогу получить плату за эти цветы, – кротко спросила Беата. – Ведь я ничего сегодня не продала, потому что все корзины отвезла вам.
– Тебе придётся дождаться управляющего. Он ведь пересчитывал всё, что находится в твоих корзинах.
– Пересчитывал его писарь.
– Замечательно. А пока следуй за мной.
Миновав пустой двор, они вошли через парадную дверь в просторный холл, совсем, как в тот незабываемый день, когда в сопровождении бывшей хозяйки замка маленькая Беата впервые переступила порог этого светлого и гостеприимного дома. С той самой поры в интерьере гостиной многое изменилось. Здесь по-прежнему царила идеальная чистота, но отчего-то комната казалось пустой и безжизненной. Беата сразу обратила внимание на то, что здесь совсем не было цветов. Со стен исчезли картины в золочённых рамах с изображением многочисленных предков старинного рода герцога Ллойда. Та самая злополучная лестница, с которой началась вся эта запутанная история, также карабкалась наверх своими частыми ступенями и громоздкими перилами. Графиня позвонила в серебристый колокольчик и откуда-то из-под лестницы возникла горничная по имени Агата Хадзис. Беата сразу же признала эту добрую женщину. Она была одета в скромное, закрытое платье невзрачного коричневого цвета с длинными рукавами, поверх которого красовался белый кружевной фартук. Её темные с проседью волосы были аккуратно убраны под симпатичный чепчик, отороченный рюшем. Горничная подошла к госпоже и, соблюдая установленный в доме порядок, изобразила услужливый поклон.
– Послушай, Агата, – обратилась к ней графиня, – цветы, что были доставлены этой торговкой, необходимо расставить по вазам. Завтра утром прибудут ещё, поэтому необходимо поискать в заброшенной башне сохранившиеся глиняные горшки и кувшины. Ты имела опыт по этой части, когда прислуживала прежней хозяйке, поэтому я всецело доверяю тебе. Всё должно быть безупречно, так что отнесись к этому делу предельно внимательно и строго.
– Будет исполнено, госпожа, – ответила горничная, снова отвесив поклон.
Беату удивило такое угодничание, ведь герцогиня Ллойд никогда не требовала от прислуги подобного низкопоклонства. Отдав распоряжения, графиня удалилась.
– Ну что, давай знакомиться, – сказала горничная, ласково глядя на девочку в ситцевом платьице. – Я Агата Хадзис, хозяйка ключей, метёлок и швабр. А как тебя зовут?
– А я Беата Эклунд.
– Мне очень приятно. – Агата улыбнулась и провела рукой вокруг, указывая на пустующее пространство. – Как видишь, цветами новая хозяйка не особо увлечена. Вот в прежние времена здесь был самый настоящий райский сад. Поначалу, когда я только нанялась горничной в семью Ллойдов, от запаха цветов у меня кружилась голова. Но потом ничего, привыкла.
– Я была в том саду, – призналась Беата. – Жаль, от него ничего не осталось, кроме старого дуба и скамейки во дворе.
– Вот оно как? – удивилась горничная. – Ты знала прежнюю хозяйку?
– Знала, – с грустью ответила Беата.
– Я до сих пор поминаю её в своих молитвах. Такую добрую и щедрую душу редко встретишь. Я жалела её – бедняжка не могла иметь детей. А у меня их аж трое и все сорванцы. Госпожа часто помогала нам. Да и сам герцог Ллойд имел благороднейшее сердце. Вот только жаль, что ненадолго пережил свою супругу. Впрочем, как знать, может быть, их души соединились на Небесах и обрели вечный покой. – Агата утёрла накатившую слезу носовым платком и, в одно мгновение просветлев, бодрым голосом произнесла: – Ну а нам, грешным, ещё предстоит потрудиться на этой земле.
По всему было видно, что она любила поболтать о жизни в Каймангроте. Поскольку всё свое основное время миссис Хадзис проводила здесь, то, что происходило снаружи, не сильно её волновало. Собственно, она и была главным поставщиком сплетен об обитателях замка на городской рынок. Она и её подруга, кухарка Эмилия. Быстро перетаскав все корзины в дом, Беата по просьбе тётки Агаты согласилась помочь ей расставить цветы по вазам в холле. Всё это время горничная не умолкала. За короткий промежуток времени она поведала обо всех подробностях текущей жизни в Каймангроте при новых хозяевах. Выяснилось, что граф Готлиб заядлый лошадник и породистые скакуны заботят его гораздо больше, чем собственная супруга, и что он не отвел бы ей места даже на конюшне, будь на то его всесильная воля. Сама же графиня молча презирала своего мужа и всякий раз демонстрировала это строптивостью и пренебрежением. Властолюбивая и высокомерная, она была просто помешана на своей наружности и непрестанном её омолаживании. После кончины герцога Ллойда граф Готлиб, ставший единовластным хозяином Каймангрота и всех его окрестных земель, нанял на должность управляющего бывшего городского тюремщика по имени Жак Меро – подозрительного и корыстного сквалыгу, который считает каждый грош и обо всём докладывает своему господину. И вообще, все они, не в пример прежним хозяевам, напыщенные, самодовольные индюки и редкостные крохоборы. Горничная сразу обратила внимание на то, с каким усердием Беата взялась помогать ей. Она подсказывала, какие цветы будут лучше сочетаться друг с другом, какие надо выставить на передний край, чтобы самые яркие и пышные бутоны привлекали к себе внимание. Словом, работа сладилась и вскоре гостиная превратилась в настоящую цветочную оранжерею. Агата, окинув восторженным взглядом преобразившийся холл, который ещё совсем недавно казался оскудевшим и безотрадным, с упоением произнесла:
–Какая красота! Я будто снова вернулась в прежний Каймангрот. Словно и не было этих долгих пяти лет. – А именно столько миновало с той поры, когда герцогиня Ллойд так внезапно покинула бренный мир. – Ну вот, теперь можно и передохнуть. Идём-ка со мной. – Позвала горничная свою помощницу.
Они прошли в тесную каморку, что находилась прямо под лестницей. Здесь хранились все приспособы для уборки: швабры, щётки, вёдра, ветошь и прочее. У стены расположились хромой стол и два рассохшихся стула, настолько древних, что, когда Беата по приглашению Агаты присела на один из них, тот издал такой жуткий скрежет, что она от испуга привстала.
– Кажется, этот стул недоволен тем, что на него садятся, – пошутила гостья.
– Не беспокойся, – ответила миссис Хадзис, – старичок ворчливый, но ещё крепкий. Главное, не хромает, как этот стол. У этих сквалыг разве допросишься приличной мебели. Для себя и то жалеют. Видела, во что превратился двор?
– Да, видела, – с сожалением выдохнула Беата. – А что случилось? Куда подевался сад миссис Ллойд?
– По приказу новых хозяев вырубили. А затем перекопали каждый дюйм. Ума не приложу, зачем им это понадобилось? Сокровища что ли искали.
– А зачем графине понадобилось столько цветов?
– Неужели ты не слышала? Странно… Я думала уже весь город бурлит от новостей. Сама Королева изволила почтить нас своим присутствием. По слухам, граф Готлиб давно ведёт с ней переписку. А может, не с ней, а с кем-то из придворных вельмож. И вот теперь стало известно, что она проездом будет в наших краях и по пути, возможно, сделает остановку в Каймангроте. Само собой, к её приезду, дабы угодить высочайшей особе, было приказано украсить дом. Впереди ещё столько кропотливой работы, а разве я смогу одна это всё осилить. – Агата тяжко вздохнула.
– Неужели вам некому помочь? – поинтересовалась Беата. – В таком большом замке должно быть много прислуги.
– В том-то и дело. Я же неслучайно рассказала тебе о скупости, то есть, «бережливости» нового хозяина, – иронично поправилась горничная. – Они разогнали половину прислуги, чтобы не платить жалование, а на оставшихся повесили всю работу. Жалование мы получаем то же, а работы на каждого прибавилось вдвое. Я едва управляюсь. А куда деваться, у меня же дети: обуй-одень-накорми… Я ведь их поздно нарожала. Быть может, когда повзрослеют, и мне от них какая поддержка будет. – Обнадёжила себя тётка Агата. – Прежние-то порядки были совсем другие. Графиня придирчива до невозможности. Я всё не пойму: то ли она и впрямь не выносит пыль, то ли это такой способ поизмываться над прислугой. Если увидит где-то разводы, оставшиеся после протирки, тут же вычитает из жалованья. Я уже грозилась, что уйду, да, видно, они понимают, что другую такую дурочку нигде не сыщут… – на этом горничная прервала свои причитания и сосредоточенно посмотрела на помощницу, как будто о чём-то размышляя.
Беата подумала, что, наверное, с её внешним видом что-то не так и отряхнула жёлтую цветочную пыльцу, приставшую к фартуку.
– А не хотела бы ты, моя дорогая, поработать здесь? – неожиданно предложила ей миссис Хадзис.
– Кем поработать? – спросила в недоумении Беата.
– Моей помощницей. Работаешь ты справно. Уж у меня-то глаз-алмаз, я тунеядцев вижу за версту. А ты трудишься, как пчёлка в улье. Платят хозяева не так щедро, как прежние, зато без задержек. Хочешь, замолвлю за тебя словечко? Они ко мне прислушиваются, хоть и вида не подают. До чего ж вредные оба.
– Я, конечно же, благодарна вам за такое любезное предложение, – немного растерявшись, ответила Беата, – но у меня сейчас достаточно забот в оранжерее матушки, поэтому я, к сожалению, не смогу его принять.
– Жаль, – выдохнула горничная. – Помощь мне сейчас не помешала бы. Хотя бы на то время, пока важные особы гостят. Я даже согласна доплачивать тебе из собственного жалования. Боюсь, что не справлюсь. Все знатные вельможи капризны до самодурства. Пойди разбери, что у этих сумасбродов на уме.
– В этом от меня всё равно мало толку. Я ведь ничего не знаю о работе горничной.
– Тут нет никаких хитростей-премудростей. Исполнять, что я скажу и не возражать, вот и вся наука. А коли удастся угодить благородным господам, то и чаевые заработаешь.
Но, несмотря на все её уговоры, Беата отказалась. Чуть позже миссис Хадзис узнала, что управляющий куда-то срочно отбыл и его не будет до завтрашнего дня, а значит, рассчитать цветочницу сегодня никак не получится, да и Беатрис пришло время вернуть хозяйке лошадь.
– Завтра привезёшь ещё цветы, за всё сразу и рассчитают, – успокоила её добрая и болтливая Агата, провожая до ворот, где они и простились.
Возвратив повозку тётке Зельде, Беата вернулась домой. Войдя во дворик, она присела на качели, которые когда-то смастерил для неё отец. Качели уже давно были ей не по росту, но все ещё стояли рядом со скамейкой, как напоминание о лучших временах в семье Эклундов. Кухонное окно было плотно завешено. Хотя солнце клонилось к закату, зажигать свечу было ещё рано. Только сейчас Беата ощутила навалившуюся усталость. Скорее даже, не усталость, а тяжесть, что давила изнутри. Странно: не гудели ноги после целого дня стояния в торговом ряду, не болела голова от базарного шума и жары, не рябило в глазах от суетливых покупателей – всё это сопровождало её в конце каждого суматошного дня и утомляло до полного безразличия к происходящему вокруг. Ничего этого не было, но почему-то Беата чувствовала себя подавленной и совершенно разбитой. «Зачем я согласилась помогать горничной? – мысленно корила она себя. – Надо было просто отдать цветы, попросить плату и уехать поскорее из этого проклятого места. Я ведь даже Николасу запретила напоминать мне о замке». Снова щемящая тоска сдавила ей сердце при воспоминании о былом. И гостиная, и лестница, и двор так ясно напомнили о тех днях, что она провела когда-то рядом с доброй герцогиней, и о тех страшных событиях, которые вскоре последовали одно за другим. Беата обвела взглядом свой дворик, уставленный деревянными фигурками, вырезанными из лесных коряг её отцом: тут были и сказочный единорог, и добрая фея с крылышками за спиной, и повелитель морей и океанов Нептун с трезубцем в руке, опутанный щупальцами гигантского спрута, и бурый медведь гризли, и хитрая лисица с пышным хвостом. Когда она была совсем маленькой, то выдумала свой собственный волшебный мир, в котором легко уживались все эти персонажи. Фигурки были расставлены таким образом, что между ними образовался петляющий лабиринт, и Беата навострилась так шустро проскальзывать по нему, что никому не удавалось угнаться вслед за ней, даже проворному Дэйву Фросту. Сколько лет он работал вместе с Ларсом Эклундом. За это время способный юноша из подмастерья превратился в опытного кузнеца, в чём-то даже превзошедшего своего учителя. Дэн, так его называла маленькая Беата, любил подшучивать над дочерью своего наставника, частенько повторяя: «Вот когда подрастёшь, женюсь на тебе. Тогда ни в чём не будешь мне прекословить». И хотя она привыкла слышать эту присказку, тем не менее, не переставала всякий раз смущаться и краснеть. Как-то отец, заметив стеснение дочери, остроумно пошутил в ответ: «Вот тогда-то, Дэйв, ты и пожалеешь о своем обещании». Постигая премудрости и тонкости кузнечного дела, он всегда относился к мастеру Эклунду с должным пиететом, а с его маленькой задирой был приветлив и весел. Размышляя обо всём этом, Беата никак не могла понять и принять то, что случилось с Дэном позднее. Почему он вдруг так сильно изменился? Отчего столько ненависти и презрения было в его глазах. Тогда маленькая девочка не понимала, но с каждым годом взрослея, правда для неё становилась всё очевиднее: близкий друг их семьи Дэйв Фрост просто оказался жалким трусом. До сих пор в памяти Беаты была жива сцена, когда матушка в слезах умоляла его рассказать, что же всё-таки случилось в тот злополучный вечер, когда отец не вернулся домой. Дэйв вёл себя по меньшей мере странно: переминался с ноги на ногу, мычал что-то несвязное, то и дело стыдливо отводил глаза в сторону. А затем, кинув на прощание, что он больше не желает об этом разговаривать, и что их семейка погубила его добрую репутацию в городе, поэтому теперь ему не видать удачи и хорошего заработка, Дэйв Фрост в гневе сорвал со своей шеи кулон в виде перекрещенных подковы и молота, подаренный ему когда-то наставником, зашвырнул его в кусты и, чертыхаясь, исчез за поворотом. Исчез навсегда из их жизни. По слухам он нанялся кузнецом в Каймангрот и с тех пор редко показывался в городе. Матушка никогда больше не интересовалась его судьбой. «Может быть, Николас прав, когда говорил, что замок обладает злой силой, – думала Беата. – Он никому ничего не даёт, а только забирает. Семья Ллойдов так и не нашла там своего счастья. Сначала я потеряла папу, а потом и лучшего друга. Лекарь Бернард Тёрнер отправился в изгнание… Нет! Как бы ни просила горничная, я ни за что туда не вернусь».
Она вошла в дом. Матушка, сидя на скамейке, сматывала пряжу и что-то тихонько напевала. Дочь молча подошла к матери и присела рядом.
– Я заезжала за тобой на базар, и Зельда мне обо всём рассказала, – тихо сказала София Эклунд. – Надеюсь, эти скряги расплатились с тобой?
– Нет, – ответила Беата, отрешённо глядя на моток из шерстяной нити. – Приказчик куда-то уехал, а я не стала его дожидаться. Но хозяевам понадобились ещё цветы к завтрашнему утру. А ещё тамошняя горничная, миссис Хадзис, предлагала мне работу в замке, но я отказалась.
– А зачем вдруг им понадобилось столько цветов?
– Со дня на день в наш город прибудет сама Королева. Как рассказывала горничная, она возвращается из дальнего путешествия и по пути остановится в Каймангроте. С нею будут и наследники: принц Ричард и его сестра, принцесса Амелия. Поэтому графиня Готлиб перед приездом высочайших особ украшает замок. Если б ты знала, как он теперь отличается от того райского места, каким я его запомнила. От цветущего сада герцогини не осталось и следа, а гостиная похожа на тусклый, безжизненный склеп. Но сегодня всё изменилось. Мы расставили цветы по вазам и дом ожил на глазах. Этого оказалось недостаточно, и графиня велела привезти к утру ещё корзины с цветами. Правда, мне ужасно не хочется туда возвращаться. Вот я и подумала, может, попросить Николаса, пусть отвезёт корзины и заодно получит расчёт.
