«Приглашение на казнь» kitabının incelemeleri, sayfa 5

Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня ? Меня - мою бессмертную душу !

Пьер (Толстой. Война и мир)

Если бы в мире литературы существовала реинкарнация, то герои Кафки, после жуткого процесса пробудились бы в не менее жутких но прекрасных декорациях творческого ада таких романов Набокова, как Приглашение на казнь и Под знаком незаконнорождённых. Лабиринты ложных пробуждений, внимательные и прозрачные сны, за декорации которых выглядывает душа, словно человек на средневековой гравюре, выглядывающий за пределы земной сферы... Сны Раскольникова, апокриф о легенде о Великом инквизиторе Достоевского, сон о нём.. Приглашение к путешествию, приглашение на танец с душой : в глазах любимой медлит отражение мира, который погиб, и страшно обернуться, прервать этот танец с душой... Словно в романе Замятина "Мы", не люди, нет, а скорее то, что осталось от творческой и бессмертной мысли в них, окружило, укрыло себя, свою пошлость и страх успокоительным обманом смертельно важных декораций. Тем, что они успели запомнить о мире, прежде чем он умер, да и умер ли он ? Может, умерли они? Но смерти нет, они ушли лишь в тень души и жизни, но остался один, кто мыслит творчески, светло, кто "непрозрачен" ( отсылка к "хрустальному дворцу" Достоевского), и потому достоин казни, ибо своим существованием напоминает им, что они давно уже мертвы, и лишь по привычке, смутно и бредово, мешая декорации искусства и жизни, продолжают существовать : так бредящий в ночи человек, словно бы встав на цыпочки взора, на пуантах лёгких век танцует уже не с жизнью, но со смертью на лунном полукружье сцены. Есть в романе своё " быть или не быть", только более безумное в своём трагизме, словно что-то в герое слышит этот вопрос "там", и, обняв крыльями колени, тихо раскачиваясь в просиявшей пустоте, шепчет, повторяет его с безумной улыбкой : директор тюрьмы проходит сквозь стену камеры... главному герою для побега нужно всего лишь стать прозрачным как все, и пусть ночью, не видя себя, предать нечто вечное в себе, и убежать... Но куда ?

Знаете, у животных, влюблённых, гениев и детей бывают схожие пронзения страданием, когда они приникают лицом к траве, двигая лапкой ли, пальцем ли, освещённую пыльным лучом былинку. Мир за ними гаснет, мир превращается в комнату ночи, паучок на былинке уже скользит на звёздной паутинке по потолку неба...А пошлость и абсурд мира, причинившие боль, проявляются в образах тюремщика, жены, палача : словно чёрт из "Карамазовых", он войдёт в камеру к главному герою - сколько чертей и чертенят войдёт в его камеру ! - с тем самым топором, который он, чёрт, в мыслях бросил летать спутником вокруг Земли в разговоре с бредящим Иваном. Это роман, оставляющий после себя оскоминку абсурда и сна о рае, который был утрачен, о боге, который умер, и человеке, которого никогда не было... Роман о трагедии творческой и бессмертной личности в кэрролловских декорациях снов, но повзрослевших, потемневших ( любители Набокова оценят почти чеширскую улыбку исчезновения, превращения Д-ра Синеокова, в плавучей библиотеке имени которого маленький герой упивался картинами рая, в художника Синеусова из Ultima Thule)

"Безмолвие - душа вещей"... Среди крикливой суеты абсурдного мира, душа героя похожа на тишину о чём-то самом главном, на живую память о рае, свободе, любви... о каких-то светлых словах, которых здесь некому, да и нечем сказать... Инициалы героя - Ц.Ц., как и у Гумберта Гумберта из Лолиты, намекают на мучительную раздвоенность между жизнью души, с её тягой к вечно-юному раю, и той жизнью вне души, которая похожа на чудовищный перевод души на какой-то адский язык, где всё карикатурно опошлено, и уже сам мир кажется тюрьмой, написанные строчки - решётками, а время - глумливым тюремщиком, и душе до безумия хочется стряхнуть с себя паутину вен, и бабочкой взвиться в небо... Но кто знает, быть может, когда героя поведут на казнь, словно в "приглашении к путешествию" Бодлера, сквозь плащаницу тёмного и суетного мира начнёт проступать лик и экзотический ̶а̶р̶о̶м̶а̶т̶ пейзаж подлинной жизни. Мир сладко и темно пошатнётся, дома превратятся в низкие облака. Крики толпы - в крики чаек. Блеск лезвия эшафота - в острый, рассветный блеск опущенного окна. Холодная и бледная рука палача - во влажный бинт на лбу... Цинциннат откроет глаза, но увидит не палача или Марфиньку, но Маргариту, которая ухаживала за бредившим уже несколько дней Мастером... а рядом, на столе, ветер внимательно перебирает страницы рукописи о творчестве, любви и казни...

Мне эта книга напомнила «Процесс» Кафки. Хотя я и не поняла до конца, что это было. Похожа она и на антиутопию, и на сатиру, и на авторскую сказку, и на горячечный бред… Дать точное определение я не смогла. Для меня автор - гений русского языка. Этот роман не исключение. Это феноменально. Могу отдельные предложения перечитывать до бесконечности. Эта книга для меня - очень странная . И герои странные : жена героя Марфинька, Цинциннат Ц , сторож тюрьмы, он же начальник тюрьмы, однокамерник месье Пьер, он же палач, девочка Эммочка… Только с приходом матери приоткрывается занавес в мир нормальных отношений. Но ненадолго. Язык у них странный. Не то славянский, не то немецкий. Странное место, где все это происходит. Не то Россия, не то Германия, не то сказочное тридесятое королевство. Нереальный, фантастический, иллюзорный мир. Странное и непонятно время, когда это все происходит. Набоков показывает странное тоталитарное общество, в котором царствует деспотия и очень странные законы. Главная вина героя – он не прозрачен, не похож на всех других, он индивидуален, он не зауряден, как люди вокруг него. Самое страшное в романе – это игра между палачом и осужденным и финальная кошмарная казнь. В этом месте мне реально стало жутко. Но в этой книге много и очень смешного. Представьте, первое правило тюрьмы : «. Безусловно воспрещается покидать здание тюрьмы.», «запрещается видеть хорошие сны», «Дирекция ни в коем случае не отвечает за пропажу вещей, равно как и самого заключенного.»… И страшно, и смешно одновременно. «Диомедон, оставь моментально кошку, - позавчера ты уже одну задушил, нельзя же каждый день. ». На меня эта книга произвела впечатление. Даже концовка у романа странная. Так и не понятно, чем же все закончилось. Редко такое говорю, но я обязательно перечитаю этот роман.

Игра началась с шепота, ответ на вопрос уже дан секунду назад или вечность вперед там будет конец, как иначе. Зачем мне удача? Лишь бы воздуха, воздуха! И не видеть ваших прозрачных лиц в этой Вселенной из дыма мои слова не остыли, летите и дарите жизнь.

Быть может я Бог, мой пол – ваш потолок, а может есть кто-нибудь выше. Так пусть он подарит свободу, Но не из пепла, а чистую. Рубите, рубите!

Все эти люди, предметы, стены – всё бутафория. Стены умеют ходить. Клянусь, что видел их вены. Они сработаны тщательно. По Станиславского Кости системе. Я писал к тебе, слышишь, но ты, бренная, воспринимала меня как ересь. Ты старательно блуд собрала по планете и спилась с ним, спелась, съелась. Я всё видел сам. Этот надушенный шарм обтирался по всем углам. И сколько здесь было пыла и пыли.. Позор тебе, стыд, срам. Рубите, рубите Петровичи! Рубите пополам!

Но я еще здесь и дышу, как собака, запертая в жестоком сне. Мне бы лучше проснуться от всей это чуши, но проснуться – значит умереть.

От страха аж загудело в ушах, все смертники боятся Смерть.

И под итог – мой двойник, моя плоть, бился о двери в передней. Срывалась с губ тишина, но а я втихаря, в черновиках записывал бредни.

Рубите, рубите! Черти несчастные! Единственного человека! Я здесь выйду, пожалуй, остановите, прощайте. Финал. Мне не надо чека.

Сумасшедшее великолепие. Взрыв мозга. Сюрреалистическое торжество безумия. Все это о "Приглашении на казнь". Тут столько всего до меня писали, что я просто скажу, что в восторге от этой книги. Я в армии сумасшедших обожателей Набокова.

Очень сложная вещь, похоже, сильно выделяющаяся во всем творчестве Набокова. Многое я могла ожидать, приступая к повести, но никак не такой фантасмагории, не причудливой смеси сна, абсурда и экзистенциальных переживаний в декорациях антиутопии. Ошеломительно сложный, вязкий текст, при этом чарующе красивый: перо Набокова, его волшебный слог узнается безошибочно.

Сколько же призраков: здесь и Лолита, нимфетка с голыми коленками, которая, впрочем, не вызывает у героя эротического интереса; здесь видится Кафка, хотя сонное пространство Набокова, пожалуй, даже сложнее; в финальной сцене очевидна «Алиса в стране чудес». И вот уж где бесконечный простор для рассуждений о том, что хотел сказать автор. Метафору казни, пожалуй, каждый будет расшифровывать по-своему.

И как же, черт побери, тяжело было читать «Приглашение». Я окончательно убедилась, что люблю слог Набокова и не люблю абсурд в литературе: как ни ласкают сознание удивительные и благозвучные образы, я с трудом заставляла себя разбираться в этих хитросплетениях галлюцинаций, и не могу теперь уверенно сказать, что повесть понравилась. Но глубоко впечатлила – это бесспорно.

Моё знакомство с Набоковым, к моему же вящему удовольствию, продолжается. Теперь источником наслаждения стала небольшая повесть «Приглашение на казнь», порекомендованная мне Self (за что ей преогромное спасибо!). Всего несколько часов чтения, а какое буйство восторга! И ведь даже предполагая, что книга будет прекрасна, я не ожидала, что настолько. После «Приглашения» Владимир Набоков уверенной походкой уходит в ряды любимых авторов. Там ему самое место.

Про собственно книгу имею сказать две вещи. Первая – это, разумеется, сюжет. Все читатели отмечают, что с первых же строк от романа тянет Кафкой. Что совсем не удивительно, ибо всё закручено в духе знаменитого «Процесса» – сплошной абсурд. Но абсурд жизненный, страшный. Если Кафка специалист сгустить туман и заселить в нём страх и трепет, то Набоков делает в принципе то же самое, только на ярком свету. Вроде бы и небо голубое, и пушистые белые облачка проплывают, и лучи солнца поигрывают в листве, а нате вам – спутанные изнаночные швы чёрными нитками. Наслаждайтесь, граждане. Что ж, наслаждаемся. В конце концов, сюрреализм тоже имеет огромную притягательную силу. Что же внутри? Уже в аннотации к роману рассказывается, как Набоков пришёл к сюжету «Приглашения»:

В разгар работы над биографией Чернышевского Набоков наткнулся на идею добрейшего В.А. Жуковского, желавшего упорядочить смертную казнь, которую Василий Андреевич рекомендовал совершать под звуки сладостной духовной музыки и желательно за закрытой дверью, а не публично. Набоков (как и Чернышевский до него) пришел в ярость, прочитав эти рекомендации. Подобно отцу, Набоков был противником смертной казни. От этих вот рассуждений о смертной казни мысль его, вероятно, и потекла к Цинциннату Ц., к новому роману…

В общем, всё вроде бы предельно просто. Главный герой сидит в тюрьме и ждёт казни. Но что же происходит на самом деле? Да, мы видим многое: мешанину образов и мыслей пленника; персонажей, плавно перетекающих один в другого, но имеющих свои чёткие границы; события, по абсурдности достойные картин Дали… Происходит ли всё с Цинциннатом в реальности или в только в его голове? А может, это лишь яркие болезненные сны? И как понять концовку романа: это ли освобождение или пробуждение? Наверное, каждый ответит на эти вопросы по-разному.

Вторая потрясающая вещь, которую невозможно не отметить, читая роман, это наш богатый и могучий русский язык. «Приглашение на казнь» - натуральный источник всевозможных приёмов, которые виртуозно использует Набоков и которые бесконечно украшают и обогащают суть книги. У меня голова шла кругом от стиля повествования, от разнообразных тропов и фигур речи, буквально ежеминутно возникающих на страницах романа. Никогда мне ещё не доводилось видеть такую концентрацию силы слова. Она обозначилась сразу же, на первой странице, с одного из излюбленных в данной книге приёмов автора – с аллитерации: «Цинциннат Ц», как звучит, а! Или «гносеологическая гнусность» или тот же «роковой рокот». Потрясающе же! А вот ещё один красивый приём:

Видно было, что его огорчала потеря дорогой вещицы. Это видно было. Потеря вещицы огорчала его. Вещица была дорогая. Он был огорчён потерей вещицы.

Даже жаль, что у меня эта книга уже позади. Никогда больше мне не испытать радости открытия «Приглашения на казнь», со всеми его явными и потаёнными ключиками удовольствия.

Видимо, в книгах каждый видит то, что перекликается с его жизнью/опытом, ассоциирует со своим прочитанным, связывает с близкими себе проблемами. И видимо, даже литературные критики не могут отвертеться от этого. Почему в аннотации говорится о тоталитарном обществе? Я такового в романе не увидела. Я увидела противопоставление индивидуальности и общества, которое не приемлет, если кто-то выделяется, выбивается из его правил. Как бы современные общества, претендующие на то, чтобы называться свободными, ни приветствовали индивидуальность, всё равно эти общества требуют вести себя так, как сейчас принято, и заклюют того, кто это не выполняет. И не важно почему: сознательно ли человек противопоставляет себя правилам и нормам, или это случилось неосознанно, случайная ли оговорка, спонтанный ли поступок в эмоциональном порыве. И дело не в том, правильно это или нет, дело в том, что общество требует от индивида подчинения, требует всегда думать о том, что люди скажут и подумают. И так было и будет всегда. Цинциннат очень одинок в своей особенности, никем не понят, никому не близок, никому не дорог. Пока он старался спрятать свою непрозрачность, общество старалось ее не замечать, а как сил на "прятать" хватать перестало, тут и общество глаза раскрыло. Однако это очень гуманное общество, такое заботливое к нарушителю, но голову отрубит, причем непременно публично. Почему многим роман напоминает Кафку? Мне не напоминает, но я и читала у Кафки всего один рассказ, вот и не напоминает. А Набоков уверял всех, что не знает немецкого и не читал ничего у Кафки, и потому не может его роман иметь никакой связи с творчеством Кафки. Видимо, вся связь в духе времени, и вряд ли, собственно, в тоталитарных режимах, которые реализовались всё же после Кафки. Зато мне этот роман напомнил Л.Кэррола и его "Алис ...", правда, куда в более мрачном исполнении. И игра слов, и юмор/сатира, и похожие превращения/перевоплощения людей и пространства, и даже приговор к обезглавливанию имеется и там и там, и реакция главного героя на казнь в итоге очень похожая. А еще немного напоминает прочитанный совсем недавно "Рассказ о семи повешенных" Л.Андреева, правда, не в смысле сюжета (несмотря на, казалось бы, общую тему). У Андреева один из террористов, Василий Каширин, в ожидании казни сходит с ума, окружающие люди воспринимаются им как куклы, окружающие вещи -- как способные судить его существа. Весь мир какой-то искусственный, игрушечный, кем-то сделанный. Примерно так же воспринимает мир приговоренный Цинциннат Ц. И прекрасный в своей простоте (как всё гениальное) финал для Цинцинната -- это решение проблемы для Цинцинната (кто бы мог подумать, что у романа happy end -- я вижу финал именно так), но вряд ли в этом финале кроется хоть какое-то решение для читателя, впрочем как всегда в хорошей литературе.

Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом.

Самое музыкальное произведение Набокова. Шепот приговора из шороха разрастается в бас труб. Дрожит в тишине одинокая струна Цинцинната (цин-цин – слышите?). Скрипичные партии Тамариных садов (таааа-маааа). Безумный бал – да простят мне эту избитую фразу.

Тут надо много сказать о Кафке, о «Процессе», который вдохновил Набокова. Ноя хочу говорить о музыке, которую автор смог вложить в замкнутое пространство тюрьмы и романа (впрочем, в конце роман распахивается настежь, в наше измерение). Музыкальная тема девочки - Эммочки – моцартовская игривость, перерастающая в моцартовскую же дьявольщину. Библиотекарь и его шаги командора – бам-бам – мерно звучащие и отсчитывающие время романа.

Законы написания рецензий и привычка мыслить логически велят погрузиться в чисто рассудочное занятие – сличить с «Процессом», отыскать рифмы и контрапункты, найти в самом романе спрятанные механизмы и сюрпризы. Но музыка, гениальная музыка набоковского текста мешает.

Я не могу написать полноценную рецензию, поэтому даже если что-то и накалякаю, не надо это плюсовать - мне будет стыдно, если это будет стоять в ряду с другими рецензиями, пусть мыкается в конце списка. Чтение этой книги для меня было похоже на процесс открывания окна: я прямо вижу его в действии - за ним не то серое небо, не то белая пустота, черные рамы распахиваются и врывается порыв свежего ветра, как тот, что в финале смел на пол бумаги Цинцинната. Эта сложная, в чем-то даже страшная - да во многом - книга хорошо прочищает сознание. Пока пытаешься вчитаться и расплести сплетения, текст проникает в тебя. "Поэма в прозе", написанная в эпоху антиутопий, но в стиле Серебряного века - можно попытаться описать так, но на самом деле никакие определения к этой книге не подойдут, по крайней мере, я бессильна, я только рада, что прочла ее. А книга будет продолжать жить в моем сознании, и с ней уже будут происходить какие-то неподконтрольные мне превращения.

Ну неужели это не сон?! Подобная мысль впервые возникла у меня при чтении "Процесса" Кафки, возникла она и теперь, после набоковского "Приглашения на казнь".

Глубокомысленно воскликивая WTF?! на каждой второй странице, я обволакивался абсурдностью антиутопичного мира Набокова и понимал, что этот мир абсурден настолько же насколько и наш. Сделать человека изгоем только потому, что он не такой как все, посадить человека в тюрьму из-за нелепого обвинения, с жадным интересом наблюдать за его страданиями - все это картины и нашего с вами мира.

Язык набоковской прозы как всегда великолепен. Настолько ёмко, выпукло, сочно и объемно написана повесть, что картинка в телевизоре по сравнению ней кажется черно-белой. Прочитайте хотя бы сцену (не подумайте обо мне плохо!) минета.

Или когда ты, жмурясь, пожирала прыщущий персик и потом, кончив, но еще глотая, еще с полным ртом, канибалка, топырила пальцы, блуждал осоловелый взгляд, лоснились воспаленные губы, дрожал подбородок, весь в каплях мутного сока сползавших на оголенную грудь, между тем как приап, питавший тебя, внезапно поворачивался с судорожным проклятием, согнутой спиной ко мне, вошедшему в комнату некстати. "Марфиньке всякие фрукты полезны", -- с какой-то сладко-хлюпающей сыростью в горле говорила ты, собираясь вся в одну сырую, сладкую, проклятую складочку...

Опередив американскую киноиндустрию, Набоков рисует картины так часто встречаемые нами в голливудских фильмах.

Цинциннат стоял на цыпочках, держась маленькими, совсем белыми от напряжения руками за черные железные прутья, и половина его лица была в солнечную решетку, и левый ус золотился, и в зеркальных зрачках было по крохотной золотой клетке, а внизу, сзади, из слишком больших туфель приподнимались пятки.

Эта солнечная решетка шедевральна. Не знаю почему, но именно после этого эпизода я влюбился в эту книгу. Схожая сцена есть и в "Лолите". Там солнечные лучи лежали полосами на теле Гумберта, проникая сквозь жалюзи.

Помимо языка хочется сказать пару слов о ГГ. Возможно каждый образованный и культурный человек увидит в нем себя. Пошлость - это зло! Так кричит несчастный Цинцинат между строчками каждой страницы. Против пошлости боролся и сам Набоков. Вдобавок ко всему, он называл пошлость - самым труднопереводимым русским словом. Но вернемся к Цинцинату. Когда в детстве, непонимающие сверстники издевались над ним, он делал то, что чуть не заставило меня расплакаться.

Тогда Цинциннат брал себя в руки и, прижав к груди, относил в безопасное место.

Бывает ли у вас желание в момент наивысшей точки кипения бульона из ваших проблем, лечь где-нибудь в темноте, закрыть глаза и...?

...тяготела над ним такая ужасная, беспросветная тоска, что, не будь сзади сопящего, бодучего спутника, -- он бы тут же лег и умер.

Ну и самая гениальная фраза Цинцината:

...нет в мире ни одного человека, говорящего на моем языке; или короче: ни одного человека, говорящего; или еще короче: ни одного человека...

Зная русскую нелюбовь к хеппи-энду, я боялся дочитывать эту книгу. Я был уверен, что концовка мне известна (тем более подсказывал опыт "Процесса") и финал повести меня шокировал.

Набоков гениальный писатель. И о разных гранях его гениальности говорят многое. Я бы хотел напоследок привести несколько эпизодов, которые оказались как бы пророческими для современности.

Набоков - один из многих писателей, которые предсказали распространенный в социальных сетях мем о том, что люди делятся на два типа.

Есть, которые чинят карандаш к себе, будто картошку чистят, а есть, которые стругают от себя, как палку...

Ну а троллинг в этой повести представлен в наивысшей степени! Аж рыдать хочется; то ли от жалости к объекту троллинга, Цинцинату, то ли от жалости к троллящим, ибо Цинцинат нифига не троллится.

Из черной дыры в облаке мелких обломков вылез, с киркой в руке, весь осыпанный белым, весь извивающийся и шлепающийся, как толстая рыба в пыли, весь зыблющийся от смеха, м-сье Пьер, и, сразу за ним, -- но раком, толстозадый, с прорехой, из которой торчал клок серой ваты, без сюртука, тоже осыпанный всякой дрянью, тоже помирающий со смеху, Родриг Иванович, и, выкатившись из дыры, они оба сели на пол и уже без удержу затряслись, со всеми переходами от хо-хо-хо до кхи-кхи-кхи и обратно, с жалобными писками в интервалах взрывов, -- толкая друг друга, друг на друга валясь...

Ну а ГГ одарил их лишь pokerface-ом.

Любители трех А - абсурда, антиутопии, алогичности - смело беритесь за эту книгу и ломайте себе мозг.