Kitabı oku: «Пустой ребёнок», sayfa 2

После сытной еды, я довольно потянулся и пересел поближе к растопленной печи. Облокотился на спинку кресла-качалки и наконец заглянул в телефон дабы убедиться в том, что и так прекрасно знал: связи в этой чертовой деревушке не было никакой. Я засунул смартфон обратно в карман и уставился на дрожащие языки пламени. Меня совсем разморило.

Громов старший вошел в дом спустя пару часов, также поужинал, а после Клавдия Семеновна отправила нас спать. Сон мгновенно свалил меня с ног и погрузил в удивительно глубокое, почти коматозное состояние.

3.

Я крепко спал ровно до тех пор, пока внезапно не почувствовал сильный удар в грудь. Такой точный, глубокий, что разом подскочил на кровати. С детства зная, что такими проделками иногда балуются домовые или мелкие сорванцы – хаванцы, я не слишком удивился, когда открыл глаза и никого не обнаружил рядом.

Комнату заполняла темнота. В окошко над кроватью наставника бил слабый луч луны и только этот маленький источник света не давал пространству погрузиться в абсолютную черноту. И тихо, слишком тихо. Сначала я не предал этому значения. Я запустил пальцы в свою отросшую шевелюру и подумал, что неплохо бы по возвращению подстричься, а потом, зевнув, откинулся на подушку и закрыл глаза. Я почти позволил себе уснуть, как вдруг меня осенило – тихо! Не слышно ни храпа, ни дыхания. Снова поднялся и взглянул на постель Громова – она была пуста.

Лунный свет на мгновение погас – это была тень, проскользнувшая мимо. Наверняка, наставник еще не успел далеко уйти. Я поспешно встал, натянул брюки, изношенные охотничьи ботинки и куртку поверх майки, в которой спал, а затем бросился к входной двери. Оказавшись на улице, притих. Любопытство будоражило кровь, сон прошел – я хотел узнать больше и не мог терпеть до завтра. Прижался к стене. Бесшумно, точно кот, прокрался к самому углу дома и готов был уже следовать за Громовым по пятам, как обнаружил, что его и в помине не было. Неровная дорога, ползущая от дома к дому, оказалась безлюдной.

Я стал, неспеша огляделся. Я рыскал взглядом в темноте, как хищник, высматривающий добычу, и наконец приметил мерцающий огонек вдали. Похоже, что это светилось окно где-то на краю деревни, оживленное неспящими хозяевами. К нему-то я и отправился.

Убывающая луна скупо освещала Сенцы. К счастью, как любой охотник, причем далеко не в первом поколении, я обладал достаточно острым зрением. К тому же глаза уже привыкли к темноте, поэтому я вполне различал саму дорогу, силуэты причудливо изогнутых деревьев и даже крупных ночных птиц, чьи клювы с наслаждением крошили скелеты грызунов. Этот хруст – хруст косточек в тишине был оглушительно звонким и мерзким. Его перебивало только шипение пробуждающихся змей. Кто знает какая дьявольская сила потревожила их сон и заставила выползти из своих укрытий в это время года. Голодные и злые они бросались на все, что двигалось и иногда пожирали друг друга. То еще зрелище. Меня пробрало жуткое отвращение, плечи передернуло. Не то, чтобы я так уж сильно боялся скользких гадов, но все же решил перейти на другую сторону дороги и держаться поближе к домам.

Мартовские ночи в нашем регионе были еще очень холодными. Я кутался сильнее в свой темно-синий пуховик, зарываясь подбородком под воротник, а руки прижимал к туловищу. Со рта пар так и валил. Чтобы окончательно не замерзнуть, старался идти как можно быстрее. Деревянные домишки провожали меня взглядом черных зияющих глазниц, коими выглядели в ночи безжизненные окна. Тут и там раздавались осторожные шорохи, треск веток, мяукающий хриплый крик болотной совы и визжание очередной жертвы. Эти звуки не страшили меня. Они вписывались в общую картину деревни. А вот, что на самом деле заставляло держать ухо востро, так это сиплое дыхание, что разносил с собой холодный ветер. Было трудно его различить и все же я слышал сухой вдох и прерывистый нечеловеческий выдох.

Я был почти на месте. На всякий случай, сунул руку в карман брюк и убедился в наличии моего складного кинжала. Он был при мне. Я сжал его в кулак и прокрался к единственному, на все Сенцы, освещенному окну. То, что я увидел вызвало тошноту и самые гадкие предчувствия.

– Не бойся, не бойся, – раздался противный голос в углу комнаты рядом с кроватью. На секунду почудилось, что именно он сопровождался тем самым жутким дыханием, что заполняло собой пространство.

Я припал к окну и попытался разглядеть женщину, которой он принадлежал. Тот угол освещался лишь наполовину. Мне была видна юбка, покрывающая ноги до самых щиколоток, сидящей на стуле старухи, деревянный треснутый крест на ее коленях и руки, сплошь покрытые старческими пятнами, но лицо и шею, точно черная вуаль, скрывала тень. Пламени свечи не удавалось ее развеять.

Рядом стояла старая железная кровать, заправленная вековым матрасом и на удивление чистым белоснежным бельем. В постели лежала девушка. К тусклому, будто восковому, лицу прилипли русые волосы; губы дрожали; сильно исхудавшие руки беспомощно лежали вдоль туловища. Выше тела поднимался живот. Он был слишком большим и круглым.

– Не бойся.

Ужасные руки старухи, костлявые, будто принадлежали самой смерти, потянулись к животу. Кривые пальцы коснулись его. Кожа натянулась, и идеальная форма шара исказилась маленьким выступившим бугорком, который тут же исчез. Вуаль тени немного сдвинулась с лица и свеча, наконец, осветила редкозубую улыбку. При виде ее меня бросило в холодный пот.

Старуха подалась вперед. Теперь отчетливо стало видно ее узкое длинное лицо, такой же длинный нос и выпученные глаза, желтовато-серого цвета.

– Не бойся, скоро все кончится.

– Не могу больше, – простонала беременная девушка.

Она с трудом подняла руку и убрала мокрые от пота волосы с лица. Ни одна живая душа, даже представить себе не могла до чего она устала и как сильно измотал страх, терзающий ее бедное сердце и днем, и ночью.

– Сколько еще? Сколько осталось, Зоя, милая?

Женщина наклонилась к миске с водой и промокнула тряпку. Затем отжала и аккуратно положила на лоб своей подопечной. Несмотря на свой неприятный вид, Зоя, казалось, действительно заботилась о девушке и старалась облегчить ее муки.

– Тридцать восемь часов. Как только случится первое касание солнца луной, начнутся роды. Они будут происходить стремительно, Аннушка, и ты должна быть к этому готова. Помни, ты не должна произнести ни звука, иначе всех нас ждет большая беда. – Девушка кивнула, и старуха одобрительно улыбнулась, однако глаза ее остались холодными. – Он родится в пик солнечного затмения.

– Значит, он? – Девушка жалобно сморщила лоб и впилась хрупкими пальцами в простынь.

– Да, дитя, он. Это всегда мальчик.

Покой женщин нарушил стук в дверь из соседней комнаты. За ней послышался давно знакомый мне голос Игоря Громова. Зоя качнулась, выгнула, насколько могла, сгорбленную спину и встала. Перед уходом, шепнула что-то утешительное девушке и только потом направилась к двери, скрипя ни то половицами, ни то собственным тлеющим скелетом.

Я перебрался к другом окну. Комната была просторнее и светлее, чем спальня Анны, завешенная пучками сухих трав и местами исписанная мелом. Мне были знакомы большинство оберегающих символов. У стены стоял крепкий стол, за которым сидел Нестор. Рядом стоял Громов. Старуха же сложила руки на груди и нервно постукивала пальцами по своим плечам и иногда кивала, то ли соглашаясь с говорящим, то ли в такт собственным мыслям.

– Она знает? – спросил наставник и кивнул в сторону двери, за которой находилась Анна.

– Нет, она думает, что спасает сына.

Громов старший нахмурил черные брови и покачал головой.

– Так нельзя, Нестор…

– Знаю, – ответил тот.