Kitabı oku: «Полет ласточки», sayfa 5
5. Церемония
На следующий день с самого утра началась настоящая суматоха. Глеб проснулся от громкого голоса Марьяны.
– Ой, ну чего ж это вы спите? На церемонию пора! – кричала она.
Женщина была «при параде». Темные волосы спадали аккуратно завитыми кудрями, над глазами темнели ровные стрелы бровей, а больше всего привлекали взгляд ярко-красные пунцовые губы. «Елки-палки, во напомадилась» подумал Глеб. С мочек ушей Марьяны свисали хрустальные капельки сережек, а на шее виднелась подвеска – камешек в форме птицы ласточки на цепочке.
– Да встаю я, – зевнул Глеб, – А чего это вы разоделись? Церемония – это у вас свадьба, что ли?
– Ну что вы, – отмахнулась Марьяна, – Это знаменательный день, нужно выглядеть соответствующе.
– Ага, знаменательный день – это собирать молодую девчонку на смерть? Интересные тут обычаи. Ну идите, одеться хоть дайте.
– Жду вас у входа, – бросила Марьяна.
Он встал и, потягиваясь, стал собираться. У входа снаружи слышались громкие голоса. Когда он распахнул дверь, то увидел перед ступеньками настоящую стену из людей. Женщины и мужчины стояли к нему спиной, у последних на шее сидели дети для лучшего обзора. В череде выкриков Глеб несколько раз услышал «Ласточка!» и понял, что где-то там находится Варя. Он пробился сквозь толпу внутрь импровизированного круга, хотя и здесь было тесно. Каждый хотел подойти поближе к девушке. Перед Варей стояла мама с годовалым ребенком на руках. «Поцелуйте в лобик, поцелуйте» – говорила женщина, протягивая дитя к ней, словно богатое подношение. На лице Вари застыло улыбающееся выражение – оно было настолько неестественным, что Глеб подумал, это Марьяна приказала ей такую гримасу состроить. Девушка наклонилась к ребенку и коротко приложила губы ко лбу. Ребенок задергал ногами и заплакал. Женщина запричитала «Спасибо, спасибо!» и быстро нырнула обратно в толпу. Ей на смену, как на очередь к врачу, вышла следующая, тоже с ребенком. Глеб оттеснил ее, схватил Варю за руку и спросил, пытаясь перебить шум голосов:
– А Марьяна где?
Варя выглядела растерянной и ничего не сказала. Тут над толпой прокатился звучный бас: «Разойдитесь, уважаемые граждане!». Голос показался Глебу знакомым, а когда толпа у него перед глазами поредела, пропуская вперед его обладателя, он узнал мощную стать Щербанева. Глава Тихоокеанского края был в черном шерстяном пальто до колен. Плечи его казались сделанными из камня, и он вполне мог бы раздвигать толпу одной своей фигурой.
– Прошу вас передать нашу дорогую ласточку мне. Она пока еще непривыкшая, – снова обратился он к присутствующим. – А вас жду на церемонии полета на главной площади Ключей.
– Да мы же ее любим, – выкрикнула какая-то женщина из толпы, – Наша девочка, родная! Пусть не волнуется!
Когда толпа стала расходиться, Щербанев повел Варю и Глеба к машине. Их ждал настоящий кортеж. Щербанев кивнул им садиться в центральную машину, а сам поехал в замыкающей. Глеб открыл дверь заднего сидения и увидел там Марьяну. Она подводила губы помадой, смотрясь в экран мобильного телефона.
– Да хватит, красивая вы, – проворчал Глеб, садясь внутрь, – Лучше объясните, что там было за дикарство?
– Выход ласточки в народ. Обычное дело, – она причмокнула губами, чтобы помада не размазалась, – Георгий Владимирович специально дал людям ее потрогать перед церемонией. Пиар-ход такой, вы должны понимать.
– А детей зачем целовать?
Машина тронулась с места. Глеб увидел, как люди, шедшие по тротуару махают руками и издают приветственные кличи.
– Традиция такая. Считается, что ребенок будет долго жить, если его поцелует ласточка.
– Вот это здорово! – воскликнула Варя.
Она сидела между Марьяной и Глебой. Повернув голову к Соколову, она с серьезным видом сказала:
– Они меня очень любят. Поэтому я хочу им помочь. Давайте я поцелую всех детей в городе, чтобы они долго жили.
– Елы-палы… – простонал Глеб, опуская лицо в ладонь.
Под полотном неизменно серого неба на площади уже собрался народ. Заграждение, стоявшее здесь в прошлый день, убрали. На фоне дымящейся вдалеке Ключевской сопки стоял сценический подиум с навесом. Натянутый с обратной стороны сцены брезент пересекала надпись «С возвращением, ласточка!». Машина с Варей и Глебом подъехала к задней части сцены, где шли приготовления. Стояли мужчины и женщины в военных мундирах, люди в национальных одеждах Камчатки, а между ними бегали координаторы с гарнитурами на головах. Варю тут же оторвали от Глеба и утащили куда-то в сердце этой кучи-малы. Мужчина рванулся было за ней, но его схватил за локоть подошедший Щербанев.
– Расслабься, – сказал он, – Тебе там делать нечего. Для нас приготовлены лучшие места.
Они обошли зрительские ряды и поднялись на специальное возвышение в конце импровизированного амфитеатра. Суровые охранники в черных костюмах сомкнули за ними ряды. С верхатуры открывался отличный вид как на сцену, так и на вулкан. Казалось, курящаяся гора вырастает из крытого подиума.
– Вертолет готов? Заправлен? – спросил Щербанев кого-то из подопечных. Ему кивнули.
Тем временем перед баннером вывесили белый экран, и на нем начался показ фильма. Глеб стал смотреть. Это был документальный фильм о Нике – первой ласточке, про которую им рассказывала Марьяна. «Дитя Камчатки, она страстно любила свой край и отдала жизнь за его спасение», – говорил диктор на фоне кадров с улыбающейся Никой. Ближе к концу фильма стали показывать кадры других ласточек. Глеб знал, что это генные изобретения Резнова. Диктор, между тем, описывал их так: «Дело Ники продолжили последующие поколения. Храбрые девушки бросают вызов силам природы, чтобы показать, на что способен человек. Желтый раскрас помогает им бороться с жаром вулканов, а нам он напоминает храбрую и самопожертвенную птицу, с которой повсеместно стала сравниваться Ника и ее последователи».
– Последующие поколения… – пробормотал Глеб вслед за диктором. Он повернулся к Щербаневу, – Это как-то размыто. Люди разве не знают, что она генная?
– А зачем им знать? – пожал тот плечами, – Кто в этом соображает вообще? Кроме того, не забывай, что центр был долгое время секретным. Такие вещи нельзя было выдавать.
– Ну ладно, а вот раскраска? Это же неправда. Все дело в этой самой силификации – то, что она кремнеземом напитывается.
– Так это вообще фантастика, – засмеялся Щербанев, – Расскажи такое, люди нас идиотами обзовут. Негоже, чтоб власть за дураков считали.
– Это же станет известно рано или поздно.
– Ты переоцениваешь желание людей докапываться до сути. Ну есть у нее эта каменная кожа, и что с того? Как она в точности работает и какие там гены куда суются, это нашему мужику до фени. Главное – раз морда желтая, значит от огня защищает. Да и вообще: народ наш генетики побаивается. Залезать в тело и все там коверкать, даже пусть к лучшему – неприродное это.
– Я тоже так думаю.
– Вот. Поэтому нужно переиначить, адаптировать. Миф создать о сверхчеловеке. Варя твоя – инструмент такого мифа. Я вот думаю, что генные – хорошо. Пусть они помирают вместо нас и еще сильнее этот миф укрепляют.
Глеб поежился от его слов. На сцену вышла Марьяна и поприветствовала толпу в микрофон. Она говорила банальные для подобных мероприятий речи, пока не перешла к ласточке. «Вы, наверно, все ждете появления нашей самой дорогой гостьи», сказала она, «Так давайте же ее позовем». Она ушла, а на сцену поднялись мужчины и женщины в национальных одеждах Камчатки. Заиграла мелодия в национальных мотивах, хор запел:
«Земля вулканов и морей,
Мы жили здесь века.
Ты прилетай же к нам скорей,
Родная ласточка.
Ты песню радости несешь,
Весну на кончике хвоста.
Ты вызываешь в сердце дрожь,
Родная ласточка.
Когда земля вдруг поднялась,
Когда пришла гроза,
Ты храбро в жерло понеслась,
Родная ласточка.
Тебе вовек мы будем славить,
Петь песни будем за тебя.
Беду всегда от нас отвадишь,
Родная ласточка.»
Пока они пели, Глеб наклонился к Щербаневу и прошептал:
– Вы знаете такого ученого, Епифанцева? Здесь живет, вчера нас к себе звал.
Щербанев состроил недовольную гримасу.
– Профан, – бросил он, – Небось про свою теорию «пробок» заливался.
– Если он прав, нам не нужна помощь ласточек.
– Да какое «если». Тут даже «может быть» не натянешь. Вулканологи наши его идею рассматривали, какие-то формулы выводили. В итоге просто посмеялись. Тебя, наверно, Лариска к нему послала.
– Бабушка… Да, Лариса ее звали.
– Вот-вот. Она как раз печется, чтоб ласточки больше не дохли. Наверно, думала, ты какой-то важный, идеи Епифанцева пропихнешь куда надо.
– А чего она так печется?
– Да кто ее знает. Говорят, у нее дочка была, рано скончалась. Похожа на самую первую Нику была. Вот она и переживает за этих девок. Но ты смотри-смотри.
Щербанев хлопнул Глеба по плечу и указал на сцену. Там снова стояла Марьяна. «Итак, встречайте все дружно нашу храбрую Нику». Раздались шумные аплодисменты, под которые на сцену вышла Варя. Она была в обтягивающем костюме полностью черного цвета, кроме области на груди, окрашенной в белый цвет. Между обеими руками и туловищем, а также между ногами виднелась ткань летательных перепонок. Варя шагала в костюме осторожно, боясь оступиться, и Глеб понял, что раньше она его никогда не надевала. Народ в амфитеатре ликовал и радостно хлопал в ладоши. Марьяна, с лица которой не сходила искусственная широкая улыбка, спросила девушку:
– Ника, ты готова к полету?
Люди на местах замерли. Варя посмотрела по сторонам. Вид у нее был слегка растерянный.
– Полет – это на вертолете?
Марьяна засмеялась – тем смехом, который призван сгладить неловкий момент.
– Нет, я говорю про первый полет ласточки.
– Я не знаю, как это, – ответила девушка.
Глеб услышал, как Щербанев вскочил с места:
– Что она несет?! – прорычал он.
Соколов вскочил вслед за ним и схватил за рукав. В его пальцах словно не было крови – до того они стали белые.
– Какой еще полет? – спросил он.
– Церемония и есть полет, – бросил Щербанев, – Все ласточки надевают костюм-крыло и делают пролет над Ключевской сопкой. Ты думаешь, почему все здесь сидят?
Глеб обмер.
– Это разве было в ТТХ? Варя ведь не летала никогда, по ней видно!
– Должно было быть, если только не..
Щербанев впечатал каменную ладонь в гранитный лоб.
– Я всем давал инструкцию. Каждый хотел свои правки внести. Может, удалили случайно. Вот знал, что надо было мне посмотреть после этих умников!
– Вы в своем уме? Такое не проверять?!
Щербанев помотал головой и развернулся к Глебу.
– Сейчас это все не важно. Девчонка должна полететь. Иначе случится пиар-катастрофа. Скажут, ласточка ненастоящая. Мой рейтинг знаешь как обрушится!
– А если она упадет в вулкан? Это будет лучше?
– Так будет хоть попытка, и мы сможем списать все на Резнова, что дефектную прислал. Соколов, вообще ты ее вожатый. Вытаскивай нас отсюда, хотя за волосы, хоть за жопу!
Он приказал Глебу идти на сцену к Варе, а сам позвал за вертолетом. Про себя Глеб проклинал Щербанева за самодурство, но делать было нечего. Слетев по ступеням, он ринулся за сцену, куда поспешно увели Варю после конфуза. Девушку обступили люди в военной форме и задавали какие-то вопросы. Соколов велел им уходить, сказав, что он по поручению Щербанева. При виде Глеба девушка сначала обрадовалась, но через мгновение на ее лице проступило смятение:
– Дядя Глеб, я не понимаю, что от меня хотят. Мне нужно куда-то лететь?
«Во попали в переплет» подумал Глеб «И как теперь ее обучать? Да и ответственность на мне, если упадет». Он стал вспоминать годы в запасе десанта и прыжки с парашютом.
– Слушай, Варя. Тебе нужно будет пролететь вон над тем вулканом, – сказал он, показывая на Сопку.
Вулкан вдалеке будто стал дымить еще сильнее. Пар из отверстия вырывался уже темного цвета и уходил в вышину. «А если собьется во время полета, упадет?» – мелькнула мысль у Глеба. Он спешно ее отогнал.
– В этом? – спросила Варя, расправляя руки и натягивая перепонку до спины, – Но я не умею. Меня не учили.
– Я прыгну с тобой, это несложно, – сказал Глеб, а про себя подумал: «Господи, что я несу! Я сам в этом дурацком костюме не летал никогда. Разобьюсь к чертовой матери».
Он подозвал военного. Спросил, есть ли костюм для него. Тот нахмурился и ответил, что этого не знает. Сказал Глебу, что вертолет уже приземлился и их ждет Щербанев. У крылатой махины Глеб повторил свой вопрос главе края.
– Ты что? – ответил тот, – Костюм есть только для Ники, ей же лететь. Чего удумал?
– Ничего я не удумал, – огрызнулся тот, – Парашюты хоть есть?
В вертолете нашлись два парашюта. Щербанев с ними не полетел, и Глеба с Варей сопровождали двое военных. Соколов попросил подняться до высоты пяти километров.
– Не положено, – покачал головой пилот, – Для церемонии надо на высоту вулкана подлетать.
– Да как же она его пролетит тогда? – спросил Глеб.
– Поднимется. Она ж ласточка.
– Взлетай до пяти километров, говорю! – разозлился Глеб.
– Ага, потом с меня Щербанев спросит.
– Щербанев здесь не указ.
Переругавшись с пилотом, Глеб все-таки добился своего. Ключевская сопка в окне виднелась все ближе. На белесом пике, словно вены на теле, выделялись базальтовые склоны – следы былых извержений. Гора продолжала дымить, и ничего дальше вулкана в пепельном дыму разглядеть было нельзя. Глеб оторвался от зрелища и повернулся к Варе.
– Когда подлетим, то прыгнем вместе. С парашютами. Я тебя научу, как раскрывать.
Варя осмотрела кольцо, болтавшееся на грудной перемычке своего парашюта. Осторожно взяла его пальцами, глянула на Глеба.
– Верно, но не сейчас. Значит, слушай. Ты, наверно, боишься…
– Нет, почему?
Действительно, страха в глазах девушки Глеб не видел. Она выглядела спокойной. Скорее, это у него внутри все тряслось. Сколько бы раз он ни прыгал, страх никогда не уходил. Древний инстинкт выживания всякий раз заставлял душу уходить в пятки, когда он смотрел в раскрытый люк вертолета. Но у Вари было не так. «Наверно, из-за этой амигдалы она такая» подумал он, «Ведь страх – это не больше, чем химия в мозгу. Отключи ее – человек что хочешь сделает»
– Меня больше волнует, что я не умею в этом костюме летать, – сказала Варя, расправляя руки-крылья.
– Научишься. Мы прыгнем вместе, но ты руки пока не расправляй. Научись управлять телом в полете сначала без него. Потом ты должна будешь взлететь и пролететь точно над жерлом Сопки. Помнишь, как птицы это делают?
Варя задумалась.
– Я только скворцов видела. Они так быстро-быстро машут крыльями. У меня так не получится.
– Тебе не надо махать. Тебе нужно парить. Как сама полетишь, расправь руки и ноги. Потом оттяни туловище чуть назад, спину согни, чтобы ветер тебе в живот дул. Это тебя поднимет. Как перелетишь через вулкан, дергай за кольцо. Это откроет парашют, и ты спокойно спустишься.
Пилот прокричал им, что они почти на месте. Глеб подошел к открытому люку. Внизу не было видно ни зги. Впереди проступало алое чрево вулкано. Ветер изредка разрывал серую завесу, обнажая белизну склонов. Глеб обернулся к пилоту.
– Так если ничего не видно, как ее полет увидят?
– Ой, ты поверь, оттуда хорошо все видно. Тут и инфракрасные камеры и черт-те знает что еще транслирует. Так что ныряйте, а я уже полечу отсюда.
Глеб взял Варю за руку. Ноги тряслись, сердце колотилось. Он разозлился на себя, что так боится. Хватка Вари была крепкой, и в девушке не чувствовалось ни капли волнения. Она целеустремленно смотрела вниз, взглядом будто что-то просчитывая. Глеб тронул ее за плечо и обменялся с ней взглядами. Оба кивнули, а затем, наклонившись вперед, сорвались вниз. Пепел ударял по куртке и защитным очкам. Глеб крепко держал Варю за руку, а та, плотно прижав руки к телу, летела рядом. Глеб наклонил тело назад и поднял вверх руки, приняв вертикальное положение. Варя посмотрела на него и кивнула. Пепельный туман редел, и перед глазами сильнее проступали контуры сопки. Они почти сравнялись с пиком. Глеб толкнул Варю и показал, чтобы она расправила костюм-крыло. Девушка распахнула перепонки, и словно марионетку на струне, ветер рванул ее обратно ввысь. Глеб запрокинул голову, но ничего не увидел: Варя исчезла в облаках дымовой завесы Сопки. «Ну, девочка моя, не подведи» подумал он. На сердце у него стало тревожно. Он продолжал падать, то и дело поднимая взгляд в небеса: летит или нет?
Завесы вокруг него уже не было. Стремительно приближался серый каменистый пейзаж, напоминавший лунную поверхность, которую он видел в детстве на картинках. Все подножье Сопки было усыпано падавшим пеплом, а чуть дальше начиналась уже зеленая полоса лесов. Глеб видел перед собой будто срез на дереве – старая темная сердцевина была окружена молодой зеленой заболонью. Когда до земли оставалось около полукилометра, он дернул кольцо. Ноги рвануло к земле, плечи потянуло вверх. Взгляд его снова устремился к вулкану. Ничто не нарушало завесу дыма. Вокруг вулкана, словно замершие в полете осы, висели вертолеты. Глеб подумал, что каждый из них снимает действо. Ждет появления ласточки. Но она все не показывалась. Он снова глянул вниз – земля быстро приближалась, мелькая стрелами камней. Глеб сомкнул ноги в коленях и вынес ступни вперед. Приземлиться гладко не получилось – порыв ветра дернул парашют и сбил его баланс. Он кубарем покатился по хлопьям пепла, ударяясь спиной о булыжники. Когда его перестало тащить по земле, он отстегнул парашют и приподнял туловище.
Вари все еще не было видно. Он подумал, что, возможно, она полетела не туда и вылетела с той стороны Сопки, которая смотрит на Толбачик. Нашарил в нагрудном кармане куртки пачку сигарет, закурил. Сразу закашлялся – возможно, с непривычки, возможно, из-за угарного газа. Последний раз он курил после того, как не стало Катеньки. Сигарета медленно тлела, поднимавшийся с ее кончика дым растворялся на фоне серого дыма. Какая-то точка привлекла его взгляд. Она выделялась на фоне вездесущей серости. Точка отдалялась от вулкана и направлялась в сторону реки, постепенно снижая высоту. Сердце Глеба замерло. «Птица или все-таки она?» подумал он. Точка все снижалась и снижалась, удаляясь от него. Когда ее полет замедлился, а выше в воздухе образовался темный нимб, Глеб от радости засмеялся.
– Живая, деточка, – прошептал он.
