Kitabı oku: «Мой дом – СССР», sayfa 5

– Изумительная книга. А ты, Волков, не перестаёшь меня удивлять, и теперь я тем более уверен, что не ошибся в выборе командира отделения.

На следующий день был объявлен приказ по роте о моём назначении в командиры отделения с присвоением звания младшего сержанта.

Вот так закончилось моё становление как солдата Советской Армии, когда я превратился из молодого, неопытного юнца в зрелого и опытного солдата.

* * *

Наконец-то мои мысли перестали скакать галопом в моих воспоминаниях, и я стал возвращаться к действительности. Мне почудилось, что я просидел на скамеечке уже целую вечность, хотя по времени я пробыл тут всего около пяти минут. Я заторопился к ротной тумбочке, рядом с которой возвышалось красное знамя, возвеличивая пост номер один нашей роты.

Скоро должен вернуться с обеда дневальный, а до его прихода я не должен покидать этот пост. Тут послышались шаркающие шаги, и на пороге появился замполит части, подполковник Зорин. Я никак не ожидал появления в такое время в роте командира такого ранга, так что, быстро подскочив к нему и приложив правую руку к козырьку фуражки по-уставному, отрапортовал:

– Товарищ замполит части, вторая рота в сопровождении старшины роты в полном составе находится на обеде, в роте происшествий нет, больных нет. Докладывает дежурный по роте младший сержант Волков.

– Вольно. Хорошо доложил. Ну, теперь показывай мне казарму, – произнёс замполит, хитро улыбаясь и жестом приглашая меня следовать за собой.

Конечно, я почувствовал какой-то подвох, но присутствие такого ранга начальника мне просто затуманило мозги, и я, как привязанный, потянулся за ним в помещение казармы, оставляя при этом пост номер один без присмотра, что по уставу категорически запрещено. Я как в воду глядел: только отошли с замполитом в помещение казармы, как из коридора послышался громогласный голос:

– Почему у тумбочки никого нет?! Кто оставил пост номер один?!

Как ошпаренный, я вылетел в коридор казармы и увидел стоящего у тумбочки командира нашей воинской части, знаменитого на всю ГСВГ, – бывшего фронтовика и героя Великой Отечественной войны полковника Бушкова. Я, сгорая от стыда, что допустил такую оплошность, тем не менее, быстро подскочив к нему, отрапортовал:

– Товарищ командир части, за время моего дежурства в роте никаких происшествий не случилось, рота в полном составе, в сопровождении старшины роты находится на обеде. Дежурный по роте младший сержант Волков.

– Дежурный, а почему пост номер один пустой? – по-стариковски растягивая и при этом явно с хитрецой спросил меня полковник Бушков.

На ум пришло первое, что я должен сказать: что замполит попросил сопровождать его при проверке состояния казармы и в общем-то, это его вина, что он дал мне такое неправильное приказание, ведь приказы не обсуждают, – но я тут же отбросил такую мысль, мне показалось, что я сваливаю свою ошибку на плечи друга и тем самым предаю его, и я ничего не нашёл лучшего, как сказать:

– Виноват, товарищ полковник, я допустил оплошность, и это моя вина, – немножко запинаясь от волнения, произнёс я.

– Что устав нарушил – это плохо, а вот что друга не предал – это хорошо, – сказал по-отечески полковник Бушков. И как пришли с хитрыми искорками в глазах, так же и ушли командир части и замполит, два друга, два фронтовика. И меня тут осенило: так они меня просто развели, развели как молодого воина.

И скоро грянул гром: на следующий день, на утреннем разводе роты на занятия, командир роты капитан Поздняков доложил об этом инциденте и приказал старшине объявить мне три наряда вне очереди. Так я залетел на целую неделю дежурным по роте, так сказать, через день на ремень. Только спустя много времени, когда служить-то осталось немного и когда мы с командиром роты стали почти друзьями, он признался, что ничего такого тогда не было, просто среди офицеров полковник Бушков посмеялся, как они посетили вторую роту и легонечко поставили дежурного в неудобное положение, то есть развели. Да, командиры наши тоже любят иногда подшутить.

* * *

Тихий шелест страниц, негромкие разговоры солдат на повседневные темы, бюст Ленина на постаменте и много разных книг, журналов и подшивок газет на стеллажах и столах, разноцветные брошюры и буклеты на военные темы, красное знамя в углу – так выглядела наша ленинская комната в ротной казарме, или проще – красный уголок. Здесь можно было легко уединиться в личное время от повседневной суеты армейской службы и углубиться в чтение любимых книг, что и делали многие солдаты и даже ротные офицеры, или поиграть в шашки и шахматы и выигрывать, невзирая на должности и звания.

Сегодня было даже тише, чем обычно, потому что мы уже битый час играли в шахматы со своим командиром роты, и никто не собирался сдаваться. Большая команда любителей собралась вокруг нас и молча наблюдала за нашей игрой, обыгрывая каждую новую ситуацию и переживая за тот или этот ход, издавая лёгкий шум.

Не так давно прошли два шахматных турнира: первый – между командами военных частей гарнизона, где мы заняли первое место, и второй – между сборной командой гарнизона и командой города Фюрстенвальде, где базировался наш гарнизон. Трое из четверых шахматистов нашей сборной, выставленной против немецкой команды, были из нашей части, и я в том числе. Так получилось, что самая длинная партия оказалась моя, и обе команды, включая болельщиков, сгрудились вокруг нас – меня и моего соперника, импозантного немца старше средних лет Ганса Дитриха. Счёт между командами был равный, и всё зависело от результата нашей партии. Минимальное преимущество, как сдвоенная пешка у соперника, давало мне шанс на выигрыш, и я его использовал. Я стал героем дня, и хоть на короткое время, но это было очень приятно.

С удовольствием вспоминая недавнее прошлое, я старался не отвлекаться от текущей игры. Наша партия с командиром роты затягивалась, и я, чтобы быстрее закончить игру, начал делать более острые атаки, одна из которых предполагала жертву тяжёлой фигурой – ладьей, на что и кинулся мой соперник и забрал её, не особо беспокоясь за исход партии. Но это была ловушка для него, очень глубоко спрятанная, результатом которой стали потеря им ферзя и в конечном итоге проигрыш всей партии. Наши болельщики зашумели, иногда цокая языками:

– Не надо было брать ладью, – убеждал один.

– Можно, только надо было убрать ферзя с опасного места, – говорил другой.

Тем временем капитан Поздняков встал из-за стола и произнёс:

– Это была лучшая партия, которую я помню. Жаль, что проиграл, но не стыдно проиграть чемпиону гарнизона, – сконфуженно улыбаясь, произнёс он и, видя, что солдаты уже вышли из ленинской комнаты, добавил: – В нашей части появился новый офицер, старший лейтенант Дубцов. Очень хорошо играет в шахматы. Я знаю, что через несколько дней он будет дежурить начальником караула части, и я хочу назначить тебя в его караул разводящим. У тебя будут целые сутки, чтобы проверить его мастерство. Согласен?

Я тут же кивнул ему в знак согласия:

– Так точно, товарищ капитан, согласен.

– На том и порешили, – сказал утвердительно капитан и вышел из зала.

Тут прозвучала команда дневального о построении роты на спортивные занятия, и я, собрав быстренько шахматные фигуры в коробочку, бегом вылетел из ленинской комнаты.

Наша служба солдатская шла своим чередом. Командование, согласно директивам правительства, много внимания уделяло всеобщей физической подготовке и, наряду с проведением военными занятиями по новейшему оружию, которое поступало в часть, и разными учениями на полигонах, такими как стрельба из личного оружия, улучшение навыков применения закреплённого за частью тяжёлого вооружения, учения по химической защите и многое другое, делало всё возможное для улучшения физической подготовки солдат. Не было ни одного дня в неделю, когда бы солдаты в той или иной мере не занимались физподготовкой. Часто проводились различные соревнования между ротами по лёгкой атлетике, военному троеборью, настольному теннису, футболу и волейболу, по гимнастическим упражнениям. Военная часть жила по своему графику мирного времени, и многие нашли себя в разных видах спорта и с удовольствием занимались кто гимнастикой, кто футболом, кто волейболом, кто настольным теннисом, а кто и шахматами, и это нисколько не мешало несению военной службы. Совсем не правы были на гражданке те, которые обрисовывали службу в армии как что-то непонятное, сложное, строгое, как оснащённую оружием и пронизанную дедовщиной массу людей. А на самом деле это прекрасно организованное мужское общество для защиты Отечества, со строгими понятиями чести и совести, прививаемыми ежедневно высокообразованными офицерами. Только здоровое общество могло родить такую Армию и содержать её в достатке. Спасибо тебе, СССР, за заботу о Советской Армии от рядового солдата до генерала. Военные части Советской Армии включая и нашу, поддерживали тесные контакты с местным населением в мирном обустройстве жизни. У советских людей всё ещё живы были воспоминания о гитлеровской Германии, которая вероломно напала на Советский Союз в 1941 году и изуверски уничтожила огромное количество народа в нашей стране. Поэтому отношение русских людей, украинцев, белорусов и многих других народов к немцам было резко негативное. Да, мы понимали, что не все немцы поддерживали войну и многие боролись против фашизма, не щадя своей жизни, но столько людей загубили нацисты, что у нормального человека слово «немец» уже вызывало отчуждение и ненависть. Только благодаря природной душевной доброте русских людей к 70-м годам было восстановлено некоторое взаимное доверие наших народов и немцев. Частые совместно проводимые спортивные соревнования с немецкими военнослужащими или концерты групп солдатской самодеятельности в клубах городка, совместные работы по уборке фруктов и овощей на полях или шефская помощь на местных предприятиях – всё это способствовало развитию дружеских отношений с местным населением, а в большом понимании – между СССР и ГДР.

В эти времена ГДР стала одной из лучших стран социалистического строя.

* * *

– Караул, равняйсь! Смирно! – как всегда зычно, скомандовал наш новый старшина роты Валерий Зимин. Недавно, всего-то пару месяцев назад, произошла очередная демобилизация солдат срочной службы. Все наши деды разъехались по своим домам, в их числе уехал и наш любимый старшина, Александр Прудников, в свой родной город Минск. В тот же день приступил к службе новый старшина роты – из числа недавно прибывших из учебки в роту сержантов – Валерий Зимин.

Видно было, что человек попал на своё место: всегда подтянутый, спортивного телосложения, с хорошими знаниями устава военной службы, со строгими чертами лица и с таким же характером, старшина Валерий Зимин всем пришёлся по душе. В роте его стали уважать как солдаты, так и офицеры. Вот и сейчас, подготовив команду для несения службы в карауле и перепроверив всё до мелочей, начиная с получения оружия и боевых патронов и кончая внешним видом бойцов, старшина построил нас для представления и передачи караула в подчинение начальнику караула старшему лейтенанту Дубцову. По команде старшины мы встали в положение «смирно».

– Равнение на середину! – старшина Зимин чётким шагом подошёл к старшему лейтенанту Дубцову. – Товарищ старший лейтенант, караул в полном составе, в количестве тридцати двух человек, для несения караульной службы построен. Больных нет, отсутствующих нет. Предварительный инструктаж провёл я, старшина роты Зимин.

– Товарищи солдаты, сегодня мы заступаем на несение караульной службы по периметру нашей части на целые сутки. Начальником караула являюсь я, старший лейтенант Дубцов, помощник начальника караула – сержант Корницкий, разводящие – командир второго отделения младший сержант Волков и командир второго отделения младший сержант Ляхов. Вы должны знать главное: что несение караульной службы – это боевое задание, поэтому вы получили оружие с боевыми патронами. Не так редки случаи нападения на часовых, особенно здесь, в Германии. Поэтому будьте бдительны и не забывайте, что мы находимся на передних рубежах защиты нашего Отечества.

Мы внимательно слушали каждое слово начальника караула. Многие из нас не один раз ходили на караул и знали все тонкости караульной службы, но были и такие бойцы, которые первый раз шли на такое задание и не очень представляли серьёзность происходящего. Я уже понимал, что буду инструктировать новеньких при каждом удобном случае, доведя до автоматизма их действия при возникновении нештатных ситуаций.

– Взвод, равняйсь! Смирно! Слушайте приказ! Я, как начальник караула, приказываю: взвод, заступить на караул!

– Есть заступить на караул! – эхом отозвался наш ответ.

Караульное помещение находилось не так далеко, и вскоре мы уже были там. Небольшое отдельно стоящее здание, полностью оборудованное для несения караульной службы, несколько БТРов и БМП на специальной стоянке, парочка грозных танков, готовых приступить к бою в любую минуту для защиты от разных провокаций, – всё это, включая и нас, составляло ту боевую единицу немедленного реагирования в любое время дня и ночи, которая, в случае серьёзного вооружённого нападения, ценой собственной жизни, если необходимо, должна защитить родную военную часть и всё, что в ней находится. Видимо, это начало доходить до молодых солдат, когда они увидели готовность к бою тяжёлого вооружения, расположенного вблизи. Скоро первая смена часовых, и тогда мы заступим в караул. Используя последние минуты, я, как разводящий, который отвечает за правильную смену часовых, вновь и вновь переспрашивал у солдат, особенно у молодых, их действия в разных ситуациях в карауле:

– Рядовой Махов, ты стоишь в карауле в тёмное время суток, и приближаются к тебе несколько человек, каковы твои действия?

– Я должен крикнуть: «Стой, кто идёт?»

– Они встали, и один из них отвечает: «Я, разводящий младший сержант Волков, и трое часовых со мной». Твои действия?

– Затребовать осветить лицо, если темно, и, когда удостоверился, что это именно вы, товарищ командир, сказать: «Разводящий, ко мне, остальные – на месте».

– Молодец, рядовой Махов.

Махов был из Воронежа, и ему было уже двадцать шесть лет. Призывался в армию после окончания университета, всего-то два месяца назад, а службу уже освоил. Видимо, сказывались годы. По сравнению с нами, он был очень взрослым мужиком, в прямом смысле слова. А служить ему надо было только один год. Таков был закон: если окончил университет или институт, то срок службы в армии сокращался на один год.

– Рядовой Константинов, твои действия, когда ты видишь, что к тебе приближается небольшая группа людей или один человек?

– «Стой, кто идёт?»

– Но они не останавливаются и идут к тебе.

– «Стой, стрелять буду!» Быстро снимаю автомат с предохранителя и передёргиваю затвор, засылая патрон в ствол.

– Они продолжают движение.

– Один выстрел вверх; если не останавливаются – стрелять на поражение.

– Правильно всё, рядовой Константинов, – похвалил я рядового. – Слушайте все, – продолжил я, – если человек или группа людей идут на вооружённого часового, не слушая его требования остановиться, то их намерения ясны: они хотят или завладеть оружием, или уничтожить часового. Всем ясно?

– Так точно! – дружно ответили солдаты.

Медленно тянулось время. Часовые на посту стоят два часа, и поэтому каждые два часа разводящие производят смену караула. В дневное время намного легче выполнять все служебные дела, а вот ночью гораздо сложнее. Причиной является, конечно, борьба со сном. Чтобы как-то скоротать время, отдыхающей смене разрешалось играть в настольные игры. Вот и вызвал меня к себе начальник караула:

– Играешь в шахматы? – с порога поинтересовался начкар, и, услышав утвердительный ответ, со словами «Давай расставляй» сунул мне шахматную доску с фигурами, разливая попутно кофе в приготовленные заранее стаканы.

Довольно много партий мы сыграли с ним в свободное от проверки и от развода часовых время. Уже ближе к утру, когда начало рассветать, вдруг громко зазвенел звонок, соединённый с тревожными кнопками постов. Начальник караула быстро взял объёмистую трубку, откуда послышался прерывистый доклад часового с поста номер четыре:

– Товарищ начальник караула, совершено нападение на пост. Неизвестные произвели два выстрела в мою сторону. Пули попали в фонарный столб.

Я не выдержал, прокричал в трубку:

– Махов, спрячься за шпалами и следи за обстановкой, сейчас прибудет тревожная группа!

Мигом в караулке всё зашевелилось: бойцы с оружием занимали места, отведённые для отпора в случае нападения, а мы с начальником караула, собрав тревожную группу, мигом выдвинулись в сторону поста номер четыре, попутно дав команду водителям БТРов занять свои места в машинах и оставив сержанта Корницкого быть на связи. До поста номер четыре идти было не далеко, всего-то около километра, которые мы пробежали за считаные минуты, на ходу проверяя обстановку. Справа по периметру тянулись обнесённые сверху колючей проволокой бетонные заборы нашей части, слева по периметру – колючая проволока и деревянные столбы, а за ними уже белела в утренних сумерках река Шпрее.

Издали увидев нас, Махов вышел из укрытия:

– Стой, кто идёт? – привычно окликнул нас часовой.

– Разводящий младший сержант Волков, со мной начальник караула старший лейтенант Дубцов с тревожной группой из пяти человек.

Разобравшись, кто есть кто, мы начали выяснять происшедшее.

Рядовой Махов коротко доложил, что по реке двое мужчин проплывали на небольшой моторной рыбацкой лодке, и вдруг один из них начал целиться в его сторону из ружья, как ему показалось:

– Я только отскочил за столбик, услышав выстрелы, как две пули, одна за другой, вонзились в дерево, а мужчины прибавили газу и быстро уплыли. Я тут же взял штык-нож от «калаша» и попробовал выковырнуть свинцовые ошмётки, но меня остановил старший лейтенант Дубцов, сказав, что это пусть останется для следователей.

Утром в части уже все знали о ночном нападении. В караульное помещение прибыло много начальства. Все сошлись во мнении: караул действовал абсолютно верно и все действия были точными.

Наконец-то, уже в конце дня, мы сдали наше дежурство и только к ужину вернулись в роту, очень уставшие, но довольные, что всё вот так закончилось. В казарме нас дожидался командир роты капитан Поздняков. После краткого доклада Дубцова о прохождении караула и обо всех происшествиях на дежурстве, он сказал, что такие провокации были и будут, и хорошо, что часового не задели, а потом вдруг спросил: «А счёт-то у вас какой?» Тут старлей замялся и я, не дожидаясь его, громче, чем нужно, заявил:

– Товарищ капитан, мы успели сыграть десять партий. Счёт десять ноль в мою пользу.

Тут командир роты задорно, как-то по-дружески, захохотал. Видно было, что он доволен тем, что его соперника положили на лопатки.

* * *

Осень медленно, но верно начала вступать в свои права. Всё чаще дули прохладные ветры, то собирая в кучи жёлтую опавшую листву и разбрасывая их обратно, то неистово вращая и расстилая вдоль бордюров многочисленных дорожек и площадок нашей части, то собирая облака в чёрные грозовые тучи, то разгоняя их.

В один из таких дней вся наша военная часть построилась на плацу для слушания итогов проведённой командованием осенней поверки. Так уж заведено, что все военные части ВС СССР должны проходить весенне-осенние поверки, то есть два раза в год, весной и осенью, приезжала специальная комиссия и проводила комплексную проверку всей деятельности военной части, куда входили: результаты по учебным занятиям армейцев в наборе знаний по военной технике и вооружениям, результаты проведённых стрельб и учений на полигонах, военная физическая подготовка с проведением марш-броска, строевая подготовка с прохождением рот парадным строем и с песней перед трибунами, знание бойцами устава воинской службы, общая хозяйственная деятельность, питание солдат и многое другое касательно воинской службы. Всё командование части очень серьёзно готовилось к каждой поверке, подгоняя военнослужащих всех рангов. И вот сегодня, дождавшись итогов уже прошедшей поверки, командование части решило объявить результаты смотра на всеобщем построении части.

Но почти на месяц раньше командир роты дал указание: что начинаем готовиться к строевому смотру, кульминацией которого будет являться прохождение всей ротой с песней и строевым шагом колонной по шесть человек перед трибунами. Для этого необходимо найти несколько хороших строевых песен, выучить их и натренироваться пению со строевым шагом. Также выявить в роте более-менее певучих солдат, чтобы они могли тянуть всех, вытягивая на нужную ноту. Вначале, как он советовал, лучше всего пробовать петь всей ротой вне строя, а потом постепенно привыкать к пению уже в строю. Всё это выходило от командира роты не как приказ, а как наставление более опытного товарища. Мы только потом поняли, как он был прав, когда первый раз запели всей ротой. Вышло как всегда, как обычно: на одной ноте и не в такт. Более чем половины роты не умели слушать соседа и пели песню как молитву читали, одной нотой. Вот тут-то и пригодились мои врождённые по-деревенски голосовые связки и пение вечерами в деревенском клубе разных песен, особенно армейских, под наигрыши баяна или гармошки. Мы со старшиной роты Зиминым выбрали более певучих бойцов – около тридцати человек, раздали текст уже выбранной песни, посадили в красном уголке и начали разучивать песню. Вскоре многие солдаты и офицеры начали оглядываться в сторону нашей казармы, откуда довольно гармонично лилась любимая многими казацкая песня «Казаки в Берлине»:

 
По берлинской мостовой
Кони шли на водопой,
Шли, потряхивая гривой,
Кони-дончаки.
Распевает верховой:
«Эй, ребята, не впервой
Нам поить коней казацких
Из чужой реки…»
 
 
Казаки, казаки,
Едут, едут по Берлину
Наши казаки.
Казаки, казаки,
Едут, едут по Берлину
Наши казаки.
 

Выбор песни не был случаен. Командир нашей роты, капитан Поздняков, сам был из казаков, да и пел он казацкие песни довольно здорово, как недавно выяснилось. Наш план, составленный по его совету, удался, и мы очень хорошо подготовились к строевому смотру.

Помимо строевых занятий, по ходу осенней проверки, прошёл наш незабываемый марш-бросок на шесть километров, где опять отличилась наша рота, заняв первое место, а следом были стрельбы из именного оружия – автомата АКМ.

С раннего утра наша рота выдвинулась на стрельбище. Этот охраняемый по периметру полигон представлял собой обширное поле, огороженное естественной защитной оградой – густым лесом. Здесь были и командные пункты, и автоматически поднимающиеся мишени для стрельбы из автомата или пулемёта и даже из танковых орудий, и пункты питания и врачебной помощи.

Рота выстроилась для проведения стрельб.

– Первое отделение, на огневой рубеж шагом марш! – чётко скомандовал капитан Поздняков. – Первая тройка: рядовые Быков, Палховский, Егоров – занять огневые позиции!

И, когда бойцы заняли свои места, продолжил как по уставу:

– К бою!

Солдаты передёрнули затворы автоматов, засылая патроны в стволы, и, как только прозвучала команда «Одиночными огонь!», начали падать мишени. Ребята стреляли хорошо, только Палховский, как всегда, учудил. Он был настолько маленький и худенький, что при стрельбе отдача от автомата поднимала его от земли, прогнув до пояса. Это не прошло незамеченным.

После стрельбы каждый поочередно доложил, что стрельбу закончил.

– Первая тройка, занять строй! Рядовой Палховский, ко мне! – прозвучала команда капитана.

– Рядовой Палховский по вашему приказанию прибыл, – доложил подошедший солдат.

– Палховский, сколько ты весишь?

– Сорок восемь килограмм, товарищ капитан.

– Как ты попал в армию с таким весом?

– Случайно, товарищ капитан, передо мной весы сломались.

Тут рота не выдержала и громогласно захохотала. Смеялись все, даже представители комиссии, просто до слёз.

– Но ведь ты отстрелялся хорошо, все мишени положил, – недоумевал капитан.

– Одиночными я попадаю, а когда очередями, то идут веером.

Тут уже попадали все. Смеялись до икоты, больше всего, наверное, от его голоса, очень похожего на детский. Долго рота не могла успокоиться. То тут, то там слышался веселый смех. Наконец все успокоились и на серьёзной ноте, успешно закончив стрельбу, всей ротой мы вернулись в часть.

Отдыхать долго не пришлось. Уже на следующий день во всех ротах начались строевые смотры. Поверку проходили по отделениям, и я, конечно, как и все командиры отделений, переживал за своё отделение. В бойцах я был уверен. За год научил их выполнять строевые приёмы, доведя это до автоматизма, и моё отделение по результатам предыдущих проверок неизменно являлось лучшим в роте. За это и за многое другое, за то, наверное, что служил в ВС с удовольствием, меня даже наградили. Как чаще всего бывает в мирное время, наградой послужило «письмо на Родину». И вот это письмо, всего-то один листок казённой бумаги, настолько взволновало бывшего фронтовика – моего отца, что долго потом в деревне вспоминали, как он показывал многим и прочитывал вновь и вновь с гордостью это письмо, подписанное командованием ГСВГ, где большими буквами было написано: «Благодарим Вас за вашего сына, который своей доблестной службой в рядах ВС СССР получил звание отличника боевой и политической подготовки и является примером для других солдат ГСВГ, проходящих службу в данное время».

Мама рассказывала, что отец даже плакал от радости. Вот такое воспитание духа, любви к Родине, граничащее с самопожертвованием, если нужно, было в наших людях – людях СССР. Этому даже не учат, оно само приходит, приходит с рождением, как новому поколению от древних славян-русичей, от полков Петра Первого, от победных корабельных рейдов адмирала Ушакова, от армии Кутузова, от побед маршала Жукова, от тех овеянных славой битв России против подонков мира.

Заканчивался строевой смотр нашей роты. На плацу осталось только моё отделение. Мы уже знали, что остальные отделения сдали проверку на «хорошо» и «отлично», и, чтобы не портить общую картину, необходимо было сильно постараться. Проверяющий, среднего роста крепко сбитый майор из комиссии, не жалея нас, давал всё новые и новые команды: «В одну шеренгу становись! Разойдись, в колонну по два становись! Равняйсь! Смирно! Правое плечо вперёд шагом марш! Прямо! Отделение, смирно! Равнение налево!» – и так далее.

Может быть, оттого, что я занимался спортом, где многие движения должны быть выверенными, строевые упражнения давались мне легко и я любил их выполнять. Всё это, как можно глубже, до понимания красоты движений, я передал своему отделению и сейчас, вместе со всеми, с удовольствием выполнял все команды майора. Наконец-то глаза майора просветлели, ему явно понравилось, как мы выполнили его команды:

– Товарищи солдаты, я доволен. Скажу больше: я очень доволен. Остался последний штрих: строевой шаг с песней. Младший сержант Волков, командуйте.

Я тут же вышел из строя:

– Отделение, равняйсь! Смирно! Шагом марш! Запе-евай!

Ну, мы тут и выдали одну из ротных песен, что учили в последнее время:

 
У солдата выходной, пуговицы в ряд
Ярче солнечного дня золотом горят.
Часовые на посту, в городе весна.
Проводи нас до ворот,
Товарищ старшина, товарищ старшина.
 

Это была наша вторая ротная песня. Человек шесть из ротных запевал были из нашего отделения, поэтому мы легко справились с последним заданием и получили от майора необходимую для роты оценку «отлично». Но этим ещё не всё закончилось. Многие ждали финального дня строевого смотра, когда все пять рот нашей части должны были пройти каждая по отдельности парадным строем мимо трибун, отдавая честь командованию части и членам комиссии. И вот этот день настал. Перед выходом к смотру старшина построил роту, где командир роты решил самолично проверить весь состав.

И вот рота на время замерла в строю. Под ярким солнцем ослепительно блестели кокарды фуражек и начищенные до зеркального блеска пуговицы новеньких кителей и целые ряды отличительных значков на груди. Старательно отутюженные брюки и начищенные кожаные ботинки прекрасно дополняли весь этот парадный строй. Командир роты, глядя на это великолепие, заулыбался, заняв своё место в строю – ведущим колонны. Поступила команда, и рота двинулась на исходную позицию.

Издали было видно, что вокруг трибуны собралось очень много зрителей. Среди них оказалось довольно большое количество немцев, причем среди них были даже прошедшие войну военные. Волнение немного нарастало. Вот пошла первая рота. Хорошо шли, чеканя шаг и под строевую песню. «Наша песня лучше, и поём мы лучше», – тут же подумал я, опытным слухом выискивая запевал. Наконец на том конце плаца всё стихло, и тут же наш командир роты скомандовал:

– Ро-та! С пес-ней ша-гом ма-арш! – чётко разделяя слова, громко, что есть мочи, выкрикнул капитан Поздняков.

Рота, как единый организм, точно, без ошибок начала движение, и запевалы сразу подхватили с большим удовольствием нашу ротную казацкую песню. Очень хотелось показать, что мы умеем и как мы умеем, да ещё при зрителях. Зря, что ли, тренировались. И поплыла, нет – поскакала казацкая песня, вернувшись из степей, с полевых сражений, через собравшихся зрителей, прямо в окрестности немецкого города под сопровождающий гул сотен армейских ботинок русских парней – трам-трам-трам-трам:

 
По берлинской мостовой
Кони шли на водопой,
Шли, потряхивая гривой,
Кони-дончаки.
Распевает верховой:
«Эй, ребята, не впервой
Нам поить коней казацких
Из чужой реки…»
Казаки, казаки,
Едут, едут по Берлину
Наши казаки.
Казаки, казаки,
Едут, едут по Берлину
Наши казаки.
 

Как только мы приблизились к трибунам, командир роты, бодро шагающий впереди колонны, громко дал команду:

– Рота!

Рота тут же замолчала, перешла на строевой шаг и подошла к трибунам, чеканя каждое движение:

– Смирно! Равнение налево!

Мгновенно все, за исключением первой колонны, повернули головы к трибунам. Краем глаза я увидел, что рота хорошо держит строй, только широкие груди солдат то подымались, то опускались в такт движения. Так мы и прошли, уже под громкие аплодисменты зрителей, которые, не сдержав восхищения от увиденного, от слаженности строевого порядка роты, от красивой казацкой песни, начали громко хлопать в ладоши и выкрикивать разные приветствия, немного нарушая военный этикет. Я мельком увидел, как блестели глаза у нашего командира части полковника Бушкова: наш знаменитый на всю ГСВГ фронтовик улыбался, стоя на трибуне, и вытирал выступившие слёзы.

А сегодня, в этот осенний, немного пасмурный день, на слушании итогов проверки, замполит всё ещё говорил и говорил, обращаясь ко всем солдатам и офицерам части. Весь строй внимательно слушал уже изрядно поседевшего заместителя командира части, вытянувшись поротно вдоль плаца: