Kitabı oku: «Птенчик», sayfa 10
– Привет, – она села на свободный стул.
Риккардо не отреагировал, зато оживился Игорь.
– Привет! – он улыбнулся во весь рот. – В честь праздника мы угощаем гостей молочным коктейлем! Какой ты любишь?
Карла покосилась на Игоря.
– Никакой. Не разговаривай со мной, рыжий. Ты раздражаешь меня.
Игорь поник; заиграла песня с символичным названием «Я так рад, что ты моя», под которую все разбились на пары.
– Потанцуем? – спросила Карла у Риккардо.
– Я не танцую.
Она поджала губы и обратилась к Игорю.
– А ты, рыжий?
– Я? – он перевозбудился и его голос звучал громче голоса Элвиса. – Я танцую!
– Хотя нет, с тобой я не пойду, – Карла спрыгнула со стула и направилась к Оскару. Он, оставшийся без пары, потому что Далия сбежала от него к какому-то ребёнку, охотно согласился потанцевать с сестрой.
Игорь тоже горевал недолго: его пригласила старшеклассница, очки которой были точь-в-точь как у него.
Риккардо смотрел прямо перед собой.
Далия стояла у первых столиков, заведя руки за спину.
Она шагнула вперёд. Он сполз со стула.
Они встретились в центре зала.
– Всё ещё злишься? – спросила Далия.
– Ты бросила меня у лечебницы.
– Ты послал меня к чёрту.
Они покачивались, не попадая в такт.
– Ты пригласила меня на танец из жалости?
– Я не приглашала. Ты подошёл ко мне сам, – Риккардо замер. – Давай, обидься.
Он продолжил танец.
– Спасибо, что отвела меня к брату.
– Спасибо, что научил меня кататься на велосипеде.
Риккардо усмехнулся.
– Зачем ты сказала, что не умеешь?
– Я не знала, как к тебе подступиться. Апельсины, десятые симфонии, – всё мимо. Велосипед был моей последней надеждой, – они остановились. – Помнишь, что я сказала при нашем знакомстве?
– Ты много чего говорила.
– Я сказала, что хочу быть твоим другом, – подушечкой пальца Далия убрала ресничку из-под его глаза. – Моё желание не изменилось.
Потоптавшаяся по ногам брата Карла торопилась к ним.
– Рикки!
Риккардо перевёл взгляд с Далии на Карлу, снова глянул на Далию и, ни с кем не попрощавшись, покинул «Крабовый утёс».
[1] «Ti voglio bene» (итал.) – я люблю тебя
[2] Песня Элвиса Пресли «Love me»
Глава двенадцатая
Заступник
15 ноября 1977 год
Тишину в библиотеке нарушал кашляющий мальчик. Одной рукой он перелистывал страницы, второй зажимал рот, испуганно озираясь по сторонам при очередных приступах кашля, хотя не ловил на себе недовольных взглядов посетителей. Увлечённые чтением, они, пять человек, трое из которых были ровесниками Риккардо, не обращали внимания ни на кашель, ни на громкую болтовню, доносившуюся из кабинета старшего библиотекаря.
Библиотека Деренвиля отличалась от библиотек в других городах и штатах. Она была такой же публичной, как они, но не имела отдельного входа для детей и не подразумевала «взрослые» и «детские» залы, будь то второй этаж или изолированная часть первого. Днём и ранним вечером библиотеку посещали преимущественно школьники и некоторые взрослые, для малышей отводилось несколько часов перед закрытием, совпадавшим со временем рекомендованного для них сна.
Риккардо стоял перед столом библиотекаря мисс Невилл. Потёртая табличка с её именем потеряла одну букву «л», и Риккардо подумалось, что две «л» – неугодное сочетание букв для Деренвиля: город не то тоже потерял одну из них, не то нарочно выплюнул её из своего названия.
Рабочее место мисс Невилл пустовало, и Риккардо с трепетом ждал появление библиотекаря, вслушивался в шаги у себя за спиной, пока из кабинета старшего библиотекаря, расположенного рядом со столом мисс Невилл, не вышла Далия. Она замерла, увидев улыбающегося во весь рот Риккардо, и прежде, чем подойти к нему, поправила юбку платья. Рука Риккардо машинально потянулась к волосам.
– Что ты тут делаешь? – спросила Далия, пододвигаясь к столу на расшатанном стуле. Она смотрела на кашлявшего мальчика, который под её взглядом зажал рот двумя руками.
– А что делают в библиотеках?
Далия перевела взгляд на второго посетителя, на третьего, на четвёртого, пока случайно не посмотрела на Риккардо и не покраснела.
– Читают, – прошептала она, опустив глаза. Она стыдила себя за глупый вопрос и не менее глупый ответ.
– Я пришёл читать.
Риккардо покрывался пятнами. Он тёр шею, впиваясь глазами в лицо Далии.
– У тебя есть карточка?
– Да.
– Я поищу.
Мисс Невилл складывала библиотечные карточки в коробки, которые хранила под столом. Иногда она путала их и смешивала карточки детей и взрослых, и тратила до получаса, чтобы отыскать карточку с нужным именем, но Далии повезло сразу.
– Какую книгу ты хочешь взять? – она всё ещё избегала взгляда Риккардо.
Риккардо не ответил и принялся бродить среди книг. Он подавил желание схватить с первой попавшейся полки первую попавшуюся книгу и проскользнул вглубь зала, спрятавшись за стеллаж. Убрав руки за спину, Риккардо прислонился к стеллажу и начал гладить корешки книг.
Как-то мисс Беннет пришла на урок в чёрном платье, усеянном белой кошачьей шерстью. Все в классе знали, что их учительница математики обожает кошек и тискает соседскую, потому что не может завести свою из-за аллергии мужа. Особо смелые школьники шутили, что у мистера Беннета может быть только одна аллергия – на низкокалорийную еду. Они постоянно встречали полицейского, страдающего от лишнего веса, или его напарника в «Крабовом утёсе», и даже делали ставки, кто из них двоих придёт за бургерами. Если дверь закусочной открывал Макс Рабовски – человек, отказавшийся от жирной пищи пятнадцать лет назад, – значит, мисс Беннет посадила мужа на очередную диету, и он проглотит купленные Максом бургеры в полицейской машине, чтобы дома за ужином «наесться листочком салата», и тот, кто поставил на мистера Беннета, распрощается с долларом. Игра была увлекательной и ненадоедаюшей.
«Шерстяное» платье мисс Беннет не ускользнуло от зоркого взгляда Чака. Но она прервала едкие замечания Чака, посыпавшиеся из конца класса, и пояснила, что поглаживания чего-либо успокаивают. Её откровение вызвало волну смеха у семиклассников: и пока мисс Беннет снимала с платья волоски, её ученики наглаживали учебники и парты.
Риккардо не участвовал тогда в общем безумии, но хорошо запомнил слова учительницы и сейчас, прижимаясь к книгам, он касался кончиками пальцев корешков. Однако поглаживания не успокаивали, не отвлекали: Риккардо по-прежнему улыбался и тяжело дышал, смакуя воспоминания о минувшем вечере.
*
Днём ранее
Риккардо топтался у входа в «Крабовый утёс». Когда отсчитанные секунды перевалили за триста, по дороге промчался автомобиль, водитель которого нажал на клаксон, проезжая закусочную; Риккардо сбился и начал новый отсчёт. На сто двадцать четвёртой секунде он клацнул зубами, на сто тридцатой – тихо застонал от нетерпения, а на сто сороковой из «Крабового утёса» вышел Игорь, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Что так долго? – прошипел Риккардо.
– Шесть вечера, в «утёсе» нет свободных мест. Думаешь, легко было отпроситься у папы? – Игорь засопел и отдёрнул куртку.
– Что ты ему сказал?
– Правду. Я сказал, что мы идём в «трясину». И добавил, чтобы он не переживал, если мою обглоданную ногу принесёт собака.
– Не драматизируй.
Они побрели по Центральной улице.
– Я сказал, что буду у тебя.
Риккардо кивнул.
– Я сказал то же самое.
– А если твои родители позвонят моим? – спросил Игорь.
– Не позвонят.
– Почему ты так уверен?
Риккардо спрятал подбородок в воротник макинтоша: семья Игоря не заслуживает тех слов, которыми родители отзываются о них.
– У отца завал на работе, ему некогда, – пробормотал Риккардо, – мама тоже занята.
– Мои не будут звонить, они доверяют мне. Но папа выпорет меня, если узнает, что я солгал. Кстати, напомни, зачем мы идём в «трясиновский» бар? Ах, да! Мы выручаем Далию, правда, она не просила нас о помощи.
На следующий день после праздника Игорь подловил Риккардо в школе. Он поздоровался, взял Риккардо под локоть и повёл его по коридору, рассказывая как закончился «день друзей».
Карла закатила истерику брату, когда Риккардо ушёл. Оскар, занятый обхаживанием Далии, не успокоил сестру («впервые в жизни», – подумал Риккардо), и остаток вечера Карла прорыдала на плече Игоря. Она хлюпала, словно насос, работающий в полную мощность, и, выдохнувшись, призналась в любви.
«Тебе? – Риккардо понизил голос. Он надеялся, что после его ухода Игорю удалось покорить сердце Карлы».
«Нет, тебе, – ответил Игорь и повторил, заметив плескавшееся в глазах Риккардо сомнение. – Она призналась в любви тебе».
«Зачем ты рассказываешь мне об этом?».
«Она попросила».
«Чего? – ужаснулся Риккардо и отошёл от Игоря».
«Карла попросила. Она боится сказать тебе лично. Поговори с ней, – Игорь скрылся в кабинете английского языка».
Риккардо стоял посреди коридора, ошарашенный историей Игоря. Он знал, что нравится Карле, но отгонял мысль, что однажды им придётся об этом поговорить.
Пока признание не прозвучало, твои знания – лишь догадки, которые не влияют на твою жизнь. Но стоит кому-то объясниться тебе в любви, и ты попадаешь в ловушку. Она не срабатывает при взаимных чувствах и закрывается, если любовь безответна. Признание в ненужной тебе любви – капкан, в который ты невольно встаёшь одной ногой. Ты понимаешь, что он захлопнется, и выбираешь, когда это произойдёт: сразу после признания или, когда нога затечёт.
Если ты хочешь, чтобы капкан захлопнулся в ту же секунду, то говоришь признавшемуся человеку, что его любовь к тебе не взаимна. Форма не важна: ты можешь быть груб, а можешь быть мягок, можешь процедить «ты не в моём вкусе», а можешь промямлить «я люблю тебя как друга», итог для вас обоих один – страдания. Ты будешь страдать от ответственности за чужую любовь, от чувства мнимой вины, а влюблённый в тебя – от отказа.
Но если ты уклонишься от прямого ответа и дашь человеку ложную надежду, твоя нога застрянет в капкане надолго. Иные сидят в нём всю жизнь: им легче отрезать затёкшую ногу, чем допустить, чтобы капкан захлопнулся. Но рано или поздно ты пошевелишь ногой и ловушка закроется, а раны онемевшей ноги не отличаются от ран здоровой: ты испытаешь те же страдания от вины и ответственности. Только у влюблённого в тебя к боли от отказа добавится боль от обмана: ты посеял её семена, когда увильнул от ответа.
Чужая любовь тяготит не меньше своей собственной. Но вы поговорите, капкан раскроется. Пройдёт время, раны заживут, и вы разойдётесь по разным сторонам, чтобы расставлять новые ловушки, веря, что они не сработают.
Риккардо ещё не стоял в капкане, но, благодаря Игорю, уже просунул в него пальцы ног.
По средам совместных уроков у них с Карлой не было, однако, Риккардо петлял от неё по школе до ланча. Они не пересеклись в столовой, куда Риккардо привёл урчащий живот, хотя он боролся с голодом до последнего – хотел оттянуть разговор с Карлой, и по наивности Риккардо решил, что Карла пожалела, что сболтнула Игорю лишнее, обрадовался, внушив себе, что она станет избегать его, и расслабился. Поэтому их встречу после уроков он расценил как неожиданную неприятность.
Карла поджидала его у парковки, рассматривая велосипеды.
«Как прошёл день?» – она облизнула губы.
Риккардо напрягся.
«Отлично. Как твой?».
«Замечательно. Как всегда замечательно».
Они свернули на дорогу.
«Жаль, что вчера ты рано ушёл с праздника».
«Не думаю, что пропустил что-то интересное», – пробормотал Риккардо, прибавив шаг.
Карла, смекнув о причине его спешки, взяла Риккардо под руку и потянула на себя, вынуждая его идти в её темпе.
«Игорь не рассказал тебе?».
Разговор превращался в «Линкор» [1].
«По-моему, Оскар влюбился в твою бывшую сиделку, – продолжила Карла. – Он пригласил её на свидание».
«Её зовут Далия».
«А ещё мы весь вечер болтали с Игорем».
«О чём?» – спросил Риккардо и прикусил губу. Первый выстрел. Точное попадание по эсминцу.
Карла прижалась к нему.
«О тебе».
Риккардо молчал.
«Я поделилась с ним своим маленьким секретом».
Риккардо понимал: что бы он ни сказал – прозвучит второй выстрел и потопит корабль. Смирившись с неизбежным, он ответил:
«Ты мой друг».
Они приближались к дому Риккардо, и он ускорился, таща сопротивляющуюся Карлу за собой.
«И всегда им будешь».
Растерявшаяся на мгновение Карла, отдёрнула руку и остановилась.
Риккардо подлетел к воротам.
«Я люблю тебя!» – выкрикнула Карла.
Нога попала в капкан.
Риккардо обернулся: у Карлы дрожали губы, но пока он судорожно подбирал слова, способные сдержать готовящийся водопад её слёз, она всхлипнула и убежала.
До вечера Риккардо метался по комнате, гадая, у кого попросить совета. Родители не станут слушать, Далия – девчонка, она не поймёт его переживаний, оставались мистер Бигль и Игорь.
В шесть часов Риккардо выполз из дома. Он покрутился у гаража, помаялся у домика смотрителя и, не осмелившись постучать в дверь мистера Бигля, поплёлся в «Крабовый утёс».
В закусочной сидели четыре человека. Двое мальчишек из начальной школы обсуждали сто девятый выпуск комиксов «Mad House». Проходя мимо их столика, Риккардо мельком глянул на обложку комикса и ухмыльнулся: и вампир, и девочка, которую тот привёл в отдел игрушек, не напугали его, а позабавили. Риккардо был равнодушен к вселенной комиксов Арчи, в отличие от Оскара, который чуть ли не бредил ей: именно Оскар дал Лосю его прозвище, в честь одного из персонажей. Риккардо хихикнул, вообразив, как Оскар дерётся с малышнёй в магазине за ноябрьский номер.
За соседним столиком целовались старшеклассники. Они отлеплялись друг от друга только, чтобы присосаться к трубочкам, воткнутым в стакан с клубничным коктейлем. Худенькая, почти прозрачная, блондинка накручивала рассыпавшийся локон на палец, а её кавалер пускал через трубочку пузыри в их общий стакан. Девушка издала звук, напоминающий мурлыканье кошки, и они вновь склеились губами. «Фу, – подумал Риккардо, – никогда не буду целоваться».
Игорь уплетал бургер за стойкой.
Риккардо забрался на стул. Некоторое время они молча наблюдали за влюблённой парочкой; Риккардо повернулся к Игорю, когда парень отвлёкся от поцелуя и попросил мальчишек спорить о комиксах потише.
«Я называю это «жабьим концертом», – Игорь проглотил последний кусок бургера. – Чавканье целующихся парочек похоже на кваканье жаб, репетирующих выступление на Бродвее».
Однако его шутка не развеселила Риккардо.
«Карла призналась мне в любви».
Игорь кивнул.
«Ещё вчера».
«И что я должен делать с её признанием?».
«Не знаю, – Игорь отряхнул руки от крошек, – мне девчонки в любви не признавались, – Риккардо навалился на стойку и подпёр рукой подбородок. – Скажи как есть: мол, извини, Карла, но мне нравится другая».
«Какая другая?».
«Не прикидывайся дурачком».
Риккардо выпрямился.
«Не понимаю, о чём ты говоришь», —развернувшись на стуле, он уставился на старшеклассников.
«Я видел, как ты на неё смотришь».
«Как на всех остальных».
Игорь наклонился к нему.
«Ты знаешь, что покрываешься красными пятнами, когда волнуешься? Так вот вчера ты был одним большим пятном».
Риккардо приложил ладонь к горячей щеке. Он не связывал своё волнение с Далией, не хотел связывать.
Парочка поднялась из-за стола. Девушка провела рукой по волосам парня, он улыбнулся, чмокнул её в нос и, приобняв за талию, вывел из «Крабового утёса».
Риккардо смутился. Он представил, как Далия касается его волос, как он обнимает её…
Игорь громко зевнул над ухом Риккардо, и он тряхнул головой, избавляясь от потаённых желаний.
«Не хочешь прогуляться?» – спросил Риккардо.
«Когда?».
«Сейчас».
Не прерывая спор о персонажах комиксов, мальчики попрощались с Игорем, махнув ему рукой. Морозный воздух, просочившийся через открытую дверь, ударил в ноздри.
Игорь оживился.
«Думаю, папа разрешит! Обычно в это время в «Утёсе» нет свободных мест и мы работаем с ним вдвоём, – пояснил он, – но, кажется, сегодня мне чертовски повезло!».
«Нам повезло».
Игорь снял колпак и забежал в коморку, расположенную за кухней, откуда через минуту вернулся уже с отцом. Удостоверившись, что закусочная свободна от посетителей, мистер Мишелс отпустил Игоря до девяти.
«Зачем ты приходил вчера на праздник? – спросил Игорь, когда они вышли на улицу. – Нет, ты не подумай, я был рад тебе. Здорово, что Джон встретил тебя и позвал, и всё-таки, почему ты согласился?».
Они добрались до фонтана, прежде чем Риккардо ответил. Он рассказал Игорю всё: как родители отвернулись от него после заключения брата в лечебницу; как те, кто с ним дружил, возненавидели его; как посещал доктора Норвелла, как поругался с Далией, – Риккардо вывалил на Игоря наболевшее: терять ему было нечего. Он признался, что пришёл на праздник, чтобы не утонуть в страхе и одиночестве.
«Ну и ну! – Игорь почесал затылок. – Не думал, что у тебя жизнь не сахар. У меня тоже нет друзей, – хмыкнул он и, предупреждая вопрос Риккардо, сказал. – Я рыжий, ношу уродливые очки, – Игорь указал на переносицу, – да и вообще не вписываюсь в понятие «крутой парень». Неудачник, одним словом».
«Такой же, как и я», – пролепетал Риккардо и опустился на бортик фонтана.
Игорь присел рядом с ним.
Риккардо протянул Игорю руку.
«Неудачники должны держаться вместе, ведь так?».
Игорь усмехнулся и крепко пожал её.
Они просидели у фонтана, наблюдая за редкими голубями, до семи часов; после сделали круг по городу и расстались у «Крабового утёса».
Совет, необходимый для объяснения с Карлой, Риккардо получил всё же от мистера Бигля. И хотя фраза, предложенная смотрителем, напоминала цитату из любовного романа, утром на парковке Риккардо повторил её Карле точь-в-точь:
«Я не разобрался в своих чувствах».
Карла хлопала глазами.
«Что это значит?».
Риккардо напрягся. Он понятия не имел, как разъяснить Карле суть, чтобы не оставить ногу в капкане навечно.
Но Карла ответила на свой вопрос сама:
«Ты не знаешь, любишь ли меня?».
«Да».
Карла отвернулась. Она смотрела, как Чак цепляет замок на велосипед.
«Я понимаю».
Голос Карлы звучал глухо. Напряжение нарастало.
«Мне нужно время, – добавил Риккардо, – чтобы разобраться».
Она взяла его за руки: её пальцы были холодными, словно она только что вытащила их из сугроба. Риккардо дёрнулся и отстранился от неё.
«Я скажу, когда разберусь», – пробормотал он и вывернул с парковки.
Вопреки его предположению, Карла не обиделась, напротив: Риккардо едва справлялся с её навязчивостью. Из урока литературы, который вёл мистер Крамер, предпочитавший собственные монологи беседам с учениками, она запомнила лишь одно высказывание молодого преподавателя: «Чтобы решить проблему, в неё следует погрузиться полностью». Карла интерпретировала слова мистера Крамера по-своему: чтобы Риккардо разобрался в своих чувствах, им нужно видеться чаще. Разубедить её у Риккардо не получилось, как не получилось сказать твёрдое «нет», когда Карла призналась ему в любви.
Спасением для него стал отец Карлы. Недовольный учёбой дочери мистер Феррера посадил её на домашний арест, пока она не поправит оценки: он привозил и забирал Карлу из школы и следил, чтобы на образование она тратила больше времени, чем на телевизор, прогулки и настольные игры, что свело их контакты с Риккардо к минимуму. Они виделись на выходных, встречались на общих уроках, но даже эти несколько часов сводили Риккардо с ума: словно вампир Карла высасывала из него все силы и питалась ими до следующей встречи. Нехватку их общения она компенсировала бесперебойной болтовнёй вживую и по телефону и прикосновениями, которые выдавала за случайные.
Освободившееся от Карлы время Риккардо проводил с Игорем, несмотря на то, что отец не одобрял их дружбу. В единственный раз, когда Риккардо пригласил Игоря к себе, отец покачал головой: «С кем ты связался, Риккардо»; Игорь, робко поздоровавшийся с ним у ворот, извинился за беспокойство. Испытанный стыд за реакцию отца выразился у Риккардо в уже знакомых Игорю пятнах: «Ничего, ничего, – он похлопал Риккардо по плечу, – ты не виноват», приободрив Риккардо, Игорь позвал его в свой дом. Семья Игоря приняла Риккардо ласково, отчего ему стало ещё более неловко и тоскливо.
Семья Мишелсов была большой. Помимо Игоря и десятилетнего Джона в семье было ещё трое детей: восьмилетний Бен, шестилетняя Анна и пятилетняя Роуз, – все рыжие, в очках и отличались друг от друга исключительно ростом. «Особые имена только у первенцев», – напомнил Игорь, когда знакомил Риккардо с братом и сёстрами. Они облепили Риккардо, как лилипуты Гулливера, и задавали наивные, детские, но необычайно милые вопросы. Кем он хочет стать, когда вырастет? Есть ли у него кот? А собака? А он ловил рыбу? Не боится ли он Снежного человека? Вопросы сыпались быстрее, чем он соображал. «Ну всё, хватит», – Игорь приподнял Роуз и вынес её из круга, в центре которого находился Риккардо. Но, когда он проделывал то же самое с Анной, шустрая Роуз вернулась на место. Риккардо улыбался и отвечал: он хочет стать журналистом, ни кота, ни собаки у него нет, но у бабушки с дедушкой в Сицилии живут старая такса и дымчатый кот, рыбу он не ловил и Снежного человека он не боится. А Игорь продолжал оттаскивать сестёр. «Эй! – хохотнул Риккардо. – Ты срываешь моё первое интервью!». Дети смеялись и обнимали его. «Тяжело быть старшим братом», – подытожил Игорь. Он осёкся, вспомнив о брате Риккардо, но Риккардо притворился, что не слышал его.
Миссис Мишелс – высокая полная женщина, похожая на мужа, точно безусый безбородый близнец – настояла, чтобы Риккардо остался на ужин.
Когда все разместились за маленьким столом, тесно прижившись друг к другу, мистер Мишелс призвал домочадцев и гостя к молитве. Игорь закрыл глаза, сложил руки и полушёпотом произнёс: «Спасибо тебе, Господи, за эту курочку на нашем столе, – он толкнул локтем Риккардо. – Аминь». Риккардо прикусил губу, чтобы не рассмеяться, а мистер Мишелс приоткрыл один глаз: «Я накажу тебя за подобные шуточки». Игорь добавил: «Да будет так. Аминь», и единый смех наполнил комнату.
А потом Риккардо вернулся домой, где за длинным обеденным столом отец читал газету, мать ковырялась вилкой в листьях салата, а стул Моранди пустовал.
«Я не голоден», – Риккардо отодвинул тарелку и, громыхнув стулом, встал из-за стола.
Мать не отреагировала, а отец, не отрываясь от чтения, спросил:
«Риккардо, тебе не кажется, что ты водишься не с теми людьми?».
Риккардо проглотил едкий ответ «не кажется» и поинтересовался:
«Я могу пойти к себе?».
«Иди».
Поднявшись наверх, Риккардо задержался у комнаты брата: лист с кривым, написанным печатными буквами предупреждением «не входить», пожелтел. Риккардо вспомнил, с каким рвением выводил каждую букву, как высовывал кончик языка, когда грифель карандаша впивался в бумагу. В тот день Моранди учил его складывать бумажные кораблики, и Риккардо не хотел, чтобы их отвлекали.
Риккардо сорвал и смял лист бумаги, который когда-то брат повесил на дверь. «Тяжело быть старшим братом», – словно в усмешку подсказала память. «Да, Моранди?» – спросил Риккардо у голой двери. Он зашёл в свою комнату и убрал скомканный лист в ящик стола: когда Моранди выйдет из лечебницы (а Риккардо искренне в это верил), они прикрепят к двери новый.
Сближение с Игорем протекало быстро, поэтому Риккардо не составило труда подбить его на поход в «трясиновский» бар.
Они направлялись в «Крабовый утёс», когда встретили по дороге Саймона.
Он обратился к Риккардо:
«Ты Риккардо?».
Риккардо переглянулся с Игорем.
«Допустим».
Саймон улыбнулся, что сделало его квадратное лицо шире.
«Далия рассказывала о тебе. Я Саймон, работаю на ферме дядюшки Сэма, – он поочерёдно пожал им руки. – Ты можешь передать это Далии? – Саймон достал из-под куртки бумажник, почему-то перевязанный шпагатом, и отдал Риккардо доллар. – Я боюсь не застать её в «трясине», когда вернусь, а в должниках я ходить не люблю».
«В «трясине»?» – уточнил Риккардо, забрав купюру.
«Да, – простодушно ответил Саймон, угостив леденцом пробежавшего мимо них мальчишку, – она собиралась туда сегодня, и, судя по тому, что дома её нет и на ферму она не приходила, она уже в «трясине». Спасибо за помощь, Риккардо! Рад знакомству!» – Саймон вновь пожал их руки и побрёл в конец улицы.
«Интересно, что Далия забыла в «трясине», – забеспокоился Риккардо. – Проверим? Вдруг ей нужна наша помощь? К тому же я должен отдать ей деньги. Я не могу подвести Саймона».
«Да ты спятил! – воскликнул Игорь. – Моя нога ни за что не ступит на…».
– Олм стрит, – Игорь громко сглотнул.
Они остановились на перекрёстке.
– Но почему, – возмутился Игорь, – почему «мёртвая дорога» проходит именно через Олм стрит?
Олм стрит пользовалась дурной славой. Вместе с Восьмой улицей они представляли своеобразное гетто, куда словно загнали всё нищее, необразованное население города. Они выделялись среди горожан, обосновавшихся в центре, застиранной до дыр одеждой и небрежными причёсками, бывшими когда-то аккуратными и модными стрижками, хотя местных с Олм стрит выдавала не только внешность.
Многие из них коверкали язык. Между собой они общались нормально, но при встрече с соседями по перекрёстку переставляли ударение и сокращали слова, придавая порой невообразимый смысл предложению, и с особым наслаждением они портили язык, разговаривая с жителями центральной части; дети, продолжавшие «языковую игру» взрослых в школе, срывали уроки. Их поведение раздражало, но всё же они были частью города, его «паршивой овцой», к загону которой запрещали приближаться из-за «мёртвой дороги» и жителей, вроде Лизы Хэмпфулл [2].
– О, Иисус! – возмущения Игоря продолжались. – Зачем я согласился? Эта дорога приведёт нас прямиков в ад!
Хриплый голос за их спинами добавил:
– В котором вас уже поджидают его демоны.
Вскрикнув, Игорь подпрыгнул.
Рэнсом поравнялся с ними.
– Потерялись, детишки?
– Мы идём в «трясину», – сказал Риккардо. – Проведёшь нас по «мёртвой дороге?».
Рэнсом ухмыльнулся.
– «Трясина» не предназначена для детей.
– Мы не дети, мы подростки, – сообщил Игорь.
Ухмылка Рэнсома переросла в кашляющее рычание.
– Только что ты чуть не обмочил штаны от моего голоса. Что с тобой будет, если из леса выскочат мои земляки? Твой дружок, снюхавшийся со старши́ми, не спасёт тебя, – он заковылял по Олм стрит.
– О чём он говорит? – прошептал Игорь, когда Риккардо подтолкнул его. Они шли за Рэнсомом.
– Я говорю, что твой приятель сдружился с теми, кого ты так отчаянно боишься.
Игорь вцепился в плечо Риккардо, требуя разъяснений. Риккардо приложил палец к губам, Игорь насупился.
– Хью поступил благородно. Не думаю, что ты, окажись на его месте, поступил бы так же.
– Я благодарен ему, – возразил Риккардо. Ложь об их дружбе, распространённая Хью, до сих пор действовал на Чака и его компанию как гипноз: они обходили Риккардо за милю.
Рэнсом постучал по карманам, забыв, что давно бросил курить.
– Благодарность. Вам городским не знакомо это слово…Что ж, добро пожаловать в «трясину», – Олм стрит переплелась с «мёртвой дорогой». Игорь прижался к Риккардо, который вёл его за руку вслед за Рэнсомом. – Эй! – крикнул Рэнсом в пустоту. – Я привёл вам гостей!
Игорь, чьё воображение рисовало огоньки – светящиеся глаза чудовищ, обитающих за забором, содрогался от каждого шороха густого леса. Рэнсом будто нарочно сбавил шаг: еле плёлся, оглядываясь на Игоря, готового в любую секунду запрыгнуть на руки Риккардо.
– Ты похож на ту трусливую собаку из мультфильма [3], – прохрипел Рэнсом. – «Трясиновцы» не съедят тебя, но порезать могут. Дальше сами, – он завернул к дому, который Риккардо принял за заброшенный.
– Спасибо, Рэнсом.
– Мне плевать на твою благодарность.
Остаток дороги Риккардо и Игорь преодолели вдвоём.
– Просто скажи, что у тебя есть план, – призвал Игорь.
– У меня нет плана.
Они спустились к бару.
– Нас выгонят, – сказал Игорь, когда Риккардо потянулся к ручке двери.
Он замешкался. Все деловые встречи – и запланированные, и спонтанные – отец назначал в «трясине», после которых с иронией отмечал, что его партнёры по бизнесу не вылезают из местного бара. Риккардо сомневался, что эти мужчины в строгих костюмах запомнили, как он выглядит, однако, дёргать ручку не спешил.
– С чего ты взял, что Далия в баре?
Риккардо перевёл встревоженный взгляд с двери бара на окна мотеля.
– Кроме бара и мотеля в «трясине» нет мест, где можно задержаться.
– Как насчёт мотеля?
От Оскара Риккардо знал, что городские парни заманивали в мотель своих подружек из центра или приводили в него «трясиновских» девушек, с которыми развлекались до утра.
<Далия не такая>
Риккардо открыл дверь.
По размерам бар не уступал «Крабовому утёсу». Бо́льшую часть занимала барная стойка, растянувшаяся почти на всю ширину помещения, стулья рядом с ней не предполагались. Все восемь деревянных столов – четыре у входа по обе стороны двери и ещё четыре по углам – были заняты местными, курившими без перерыва. Молодые хихикающие девушки крутились возле рослых зрелых мужчин, распивавших крепкий алкоголь. Красивых «трясиновцы» усаживали к себе на колени и девушки игрались с их бородами, почёсывали их щетины или гладили их гладко выбритые подбородки. Те, кто не привлекал мужчин внешне, толпились у столов. Городские, а в баре присутствовали как старшеклассники, так и ровесники Оскара и даже несколько человек, годившихся Риккардо в родители, лавировали между столами, примыкая то к одной компании, то к другой.
Риккардо внимательно всматривался в посетителей. Кроме Фионы, разместившейся в углу, он никого не знал.
– Вот она! – прошептал Риккардо. Игорь незаметно проскользнул вглубь бара.
У стойки Далия разговаривала с Генри. Он слушал её с безэмоциональным лицом и катал винную пробку, которую седой бармен, отвлечённый юной красоткой, кокетничавшей с ним за бесплатную выпивку, оставил на стойке.
Далия ткнула его кулаком в плечо. Генри замахнулся на неё.
Риккардо пробрался сквозь гудящую толпу и заслонил собой Далию.
– Опять ты, – Генри опустил руку.
– Риккардо, что происходит? – Далия рассердилась.
Риккардо толкнул Генри. То ли он, одержимый злостью, приумножил силы, то ли Генри не рассчитывал на драку и расслабился, но Генри завалился на стоявшего позади него парня. Тот выронил стакан, на который Генри, не удержавшись и упав, напоролся ладонью. Кровь потекла к запястью.
– Тебе конец, щенок, – Генри поднялся на ноги и ударил Риккардо в лицо.
Риккардо вытер рот: Генри разбил ему нижнюю губу.
Присутствующие жаждали продолжения и скандировали: «Бей! Бей! Бей!».
– Никаких драк в моём баре! – заверещал бармен и подлетел к ним. – Хотите драться – идите на улицу!
Мужчины свистели, женщины топали и кричали «ууу!».
– Господи, Генри, – Фиона отпихнула парня выронившего стакан. Она поднесла окровавленную руку Генри к своему виску и уткнулась носом в его плечо.
