«Дворянское гнездо» kitabından alıntılar, sayfa 15
он был недурен собой, умен и, когда хотел, очень любезен
-- Как? и Лемм умер? -- спросил Лаврецкий.
-- Да, -- отвечал молодой Калитин, -- он уехал отсюда в Одессу; говорят, кто-то его туда сманил; там он и скончался.
-- Вы не знаете, музыки после него не осталось?
Он рассказал Лаврецкому, как Глафира Петровна перед смертью сама себя за руку укусила, - и, помолчав,
сказал со вздохом: "Всяк человек, барин-батюшка, сам себе на съедение
предан".
...а наверху, в комнате Марфы Тимофеевны, при свете лампадки, висевшей перед тусклыми старинными образами, Лаврецкий сидел на креслах, облокотившись на колена и положив лицо на руки; старушка, стоя перед ним, изредка и молча гладила его по волосам. Более часу провел он у ней, простившись с хозяйкой дома; он почти ничего не сказал своей старинной доброй приятельнице, и она его не расспрашивала... Да и к чему было говорить, о чем расспрашивать? Она и так все понимала, она и так сочувствовала всему, чем переполнялось его сердце.
- Ни минуты отдыха, ни секунды! - возражал с повелительным движением руки Михалевич. - Ни одной секунды! Смерть не ждёт, и жизнь ждать не должна.
Особенно доставалось Глафире Петровне; он решительно не мог обойтись без нее - и она до конца исполняла все его прихоти больного, хотя иногда не тотчас решалась отвечать ему, чтобы звуком голоса не выдать душившей ее злобы. Так проскрипел он еще два года и умер в первых числах мая, вынесенный на балкон, на солнце. "Глаша, Глашка! бульонцу, бульонцу, старая дур..."
...да и разлука с женой не слишком пугала его; его бы скорее смутила необходимость постоянно жить с женою.
Не берите на себя такой страшной ответственности перед тем человеком, которого вы не любите и которому хотите принадлежать. Слушайте вашего сердца, оно одно вам скажет правду.
... "Ты захотел вторично счастье изведать в жизни, то позабыл, что и то роскошь, незаслуженная милость, когда оно хоть однажды посетит человека. Оно не было полно, оно было ложно, скажешь ты; да предъяви же права свои на полное, истинное счастье! Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается? Вон мужик едет на косьбу; может он доволен своею судьбою... Что ж? Захотел ли бы ты поменяться с ним? Вспомни мать свою: как нечтожно малы были не требования и какова выпала ей доля?..."
Но тут стало невмочь Лаврецкому:
- В какой это мелодраме есть совершенно такая сцена? - пробормотал он и вышел вон.
