Kitabı oku: «Изгнанник», sayfa 3
Вадим долго еще продолжал лежать на асфальте между двух трехэтажных домов, в некоторых окнах которых зажегся свет. Жильцы, услышав шум на улице с любопытством выглядывали из своих окон. Но никто так и не пришел на помощь.
Поднявшись с асфальта, изгнанник кое-как доковылял до лавочки, стоявшей возле подъезда. Сев на лавку, он застонал, трогая наиболее пострадавшие части тела. Лицо все было разбито, руки, ноги и ребра сплошь покрыты синяками. Дикая боль в почках заставляла стонать.
Из подъезда вышла какая-то женщина. Вадим не разглядел ее в темноте. Она подошла к нему и, брезгливо пошмыгав носом, собралась идти обратно, но все же, призадумавшись, наверное, для очистки совести очень приятным голосом спросила:
– С Вами все в порядке?
Вадим молча кивнул головой. Женщина удалилась туда, откуда пришла.
– Ну что там, Алла? – услышал изгнанник чей-то мужской голос, донесшийся из подъезда.
– Да ничего особенного, бомжа какого-то избили.
Послышался стук закрываемой двери квартиры.
– Ничего особенного! – со злостью подумал Вадим – Что за сволочи эти люди!
Он сильно озлобился за последний месяц. После всего случившегося с ним изгнанник ненавидел жизнь, сделавшую его столь несчастным, окружающий мир за его жестокость и несправедливость, прохожих на улице за их презрение, холодность и равнодушие к его горю. За месяц скитаний он еще не успел привыкнуть и смириться с тем, что он, Дубинин Вадим Александрович двадцати пяти лет отроду больше не москвич и не менеджер по продаже бытовой техники, а всеми презираемый без всякой вины бомж. От каждого встречного он ожидал как минимум презрительного взгляда. И каждый раз в душе закипала обида. Молодой человек, вполне здоровый физически, крепкого телосложения, он сильно исхудал от постоянного пьянства, плохого питания и недосыпания.
Наступил полдень. Вадиму стало хуже. Во всем своем теле он ощущал сильную вялость после выпитого накануне литра водки. Головная боль стала сильнее. Выпить было необходимо во что бы то не стало. Изгнанник стонал, сидя на лавке. Положив ладонь на лоб, он сразу убивал двух зайцев: закрывался от слепящего солнца и тщетно пытался облегчить головную боль.
– Здорово! – услышал он за спиной чей-то незнакомый голос.
Вадим обернулся. Возле него стоял незнакомый молодой человек лет двадцати семи, худой, чуть выше среднего роста с небольшой щетиной на некрасивом лице. Незнакомец держался очень уверенно, но разговаривал вежливо, хотя было заметно, что это ему дается с большим трудом.
– Что, плохо тебе? – он понимающе улыбнулся и с деловым видом добавил – сразу видно – нажрался ты вчера хорошо. На вот держи.
Он достал из кармана бутылку пива и протянул ее изгнаннику.
– Спасибо! – сказал Вадим и, открыв бутылку зажигалкой, жадно присосался к ней губами.
Незнакомец молча следил за ним, смотря на Вадима долгим испытывающим взглядом и, наконец, дождавшись, когда изгнанник оторвется от бутылки, спросил:
– Давно бомжуешь?
– Месяц – ответил Вадим, делая большой глоток пива.
– Это еще мало! – с таким же деловым видом произнес незнакомец – А как до такой жизни докатился?
Вадим, еще сам не зная зачем, рассказал вкратце свою печальную историю.
Собеседник выслушал ее достаточно хладнокровно, без всякого сочувствия и даже рассмеялся, когда изгнанник рассказал, как оказался в Воронежской области. Слушая Вадима, он все время что-то обдумывал и, когда тот закончил повествование, уверенно заявил:
– Твоя ситуация вполне поправима.
Вадим лишь кисло усмехнулся в ответ.
– Если ты, конечно, хочешь вылезти из этого дерьма – добавил незнакомец и вопрошающе посмотрел на изгнанника.
– Что для этого нужно сделать? – недоверчиво спросил Вадим, но при этом в его голосе послышалась нотка надежды.
– Тут недалеко отсюда – продолжил незнакомец – строится большой коттедж. Хозяева – очень хорошие люди. Они таким, как ты хотят помочь. У них на стройке много бомжей работает. И на работу берут без проблем. Работы много. Хватит на ближайшие пару лет. Жилье, кормежка, плюс зарплата. А там глядишь за пару лет денег заработаешь – человеком станешь.
Незнакомец широко и многообещающе улыбнулся и добавил:
– Давай решай, если готов, прямо сейчас поедем. Вон моя развалюха стоит.
Он показал пальцем на красную "пятерку", стоящую недалеко от проезжей части. Машина находилась в пятидесяти метрах, от лавки, на которой сидел изгнанник.
– Конечно готов! – радостно крикнул он, поднимаясь – Мне ли отказываться?! Я о таком только мечтал.
Счастливый Вадим схватил пуховик.
– Да выкинь ты эту тряпку! – раздраженно прикрикнул незнакомец и, вырвав его из рук изгнанника, он, поморщившись от мерзкого запаха, швырнул его прямо на землю – пошли, тебе там новую дадут.
Он быстро зашагал к машине. Вадим еле поспевал за ним следом. На ходу незнакомец обернулся в его сторону.
– Как тебя звать-то? – спросил он.
– Вадим – ответил изгнанник.
– Меня – Олег – сказал незнакомец, но руку Вадиму не протянул.
Подойдя к машине, Олег достал из дверцы освежитель воздуха и протянул его изгнаннику.
– На побрызгайся – сказал он – от тебя воняет, аж за версту.
Глава 3
Свернув с шоссе на узкую асфальтированную дорогу, красная "пятерка" пронеслась мимо большого пруда и, обогнув его, остановилась возле большой старой квадратной избы, стоявшей на краю деревни.
Выходя из машины, Вадим увидел небольшую группу людей, суетившихся возле аккуратно сложенных досок. Небольшого роста мужик в желтой брезентовой куртке шустро пилил ножовкой доски, которые подносили к нему два товарища. Отпиленную доску тут же забирал еще один работник. Он относил ее к, стоящему рядом, каркасу сарая. Там он и еще один человек обшивали каркас.
Олег подвел вновь прибывшего к вышедшему на крыльцо азербайджанцу.
– Рашид – представился хозяин, говоря с сильным кавказским акцентом.
– Вадим – ответил изгнанник.
– Откуда ты?
– С Москвы.
Рашид внимательно оглядел новичка.
– Ты я вижу в балшую бэду попал – он задумчиво покачал головой – Что у тэбя случилось? Дом сгорэл?
Вадим рассказал в двух словах свою печальную историю.
Рашид внимательно выслушал ее и с деловито–сочувственным выражением лица сказал:
– Ах, какие нэхарошие люди! Отнять квартиру у чэловэка! Но ничего, мы тэбэ поможем. У нас ты будэшь жить в тэпле, обут, одэт, накормлэн, дэнги будэшь получать и выпивать будэшь, но по праздникам. Работать будэшь. Радуйся, что сюда попал. Мы вэдь добра хотим людям. Здэсь всэ живут такие как ты. У тэбя строительная спэциальность есть?
– Нет – ответил Вадим.
– Это нэ бэда, будэшь подсобником. Главное – работай харашо. Олэг, отведи его к рабочим и нэ забудь новая одэжда выдать и пусть сэбя в порядок привэдет.
Через четверть часа Вадим, одетый в новую одежду, умывший руки, лицо и шею, знакомился с коллективом. Новой одеждой были: старая поношенная рубаха, старые выцветшие черно-серые брюки, сбитые, но еще крепкие ботинки и легкая, слегка разорванная сзади по шву весенняя куртка.
Со страшного перепоя работать не было сил, но это было необходимо. К тому же изгнанник был такой не один. Все его новые товарищи страдали похмельным синдромом. На эту работу они попали буквально на день раньше Вадима. Их было пятеро и все они не имели ни кола, ни двора, ни денег. Напившись накануне устройства на работу, они не имели возможности похмелиться.
Задачей Олега было похмелять их каждый день, пока не придут в себя. Он выдал на всех поллитровку, строго сказав при этом, что в течении двух дней они должны завязать с пьянством.
Хозяевами строящегося коттеджа были азербайджанцы. Они жили на том же участке, на котором велось строительство в одной из комнат в старой избе, что находилась в самом углу участка. Их было пять братьев. Старшего звали Рашид. Ему было сорок три года. По его словам, он и его братья имели свой магазин. Рашид жил вместе с женой тридцати пятилетней красавицей Айгюль. У него было двое детей. Старший сын – девятнадцатилетний Мухаммед и младшая дочь тринадцатилетняя Кемаля.
По мусульманскому обычаю Рашид был в семье главным. Его беспрекословно слушались и подчинялись ему. Он был достаточно строгим, даже жестковатым и властным человеком.
Родной брат Рашида – Меджит был чуть моложе. Ему было тридцать восемь лет. Его жена Зульфия, жившая с ним в одной комнате в той же самой избе, что и Рашид, была ровесницей с Айгюль. Сын Меджита служил в армии.
Второй брат Рашида – Гасан был на два года моложе Меджита. Он был глуп и вспыльчив. За то молчалив. И эта его молчаливость порядочно скрывала нехватку ума. Гасан был холост.
Холостяками были и два двоюродных брата Рашида – Максуд и Нюрнорд. Оба они были грубыми и заносчивыми людьми. Максуду было тридцать лет, а Нюрнорду двадцать семь. Максуд был гордостью семейства. Он был кандидатом в мастера спорта по боксу и имел медали за выигранные поединки. Его горбатый нос носил следы сильного перелома.
Нюрнорд же был человеком, недавно вышедшим из мест лишения свободы.
Старая и очень ветхая изба, в которой жили азербайджанцы была достаточно большая и имела несколько комнат, что позволило разместиться в ней всему семейству. Но при таком количестве человек жить в ней было тесно. Изба, а к ней полгектара земли достались работодателям Вадима достаточно дешево. Участок был куплен с расчетом на строительство на нем огромного коттеджа и уже через месяц на нем стали появляться первые рабочие. Объем работы был очень большой. Строительство планировалось года на три. Рашид и его братья помимо большого двухэтажного коттеджа с отдельно построенной кухней, соединенной небольшим коридором, хотели построить большой гараж, рассчитанный на несколько машин и, не считая нескольких подсобных сооружений, сарай, где они собирались держать небольшое стадо баранов. Затем всю территорию участка азербайджанцы планировали обнести решетчатым забором с красивыми столбами из серого облицовочного кирпича. Но для начала нужно было построить временный забор и обнести его колючей проволокой. Семейство азербайджанцев купило за небольшую сумму шифер со старых деревенских домов под снос и с таких же домов – старый брус на столбы и старые подгнившие доски на лаги.
Вскоре нашелся и сторож – воронежский бомж Олег. Он был воспитанником мордовского интерната. В Воронеже у него жила тетка. Не имея ни кола, ни двора, Олег приехал к ней. Но имея скверный, грубый и неуживчивый характер, долго жить со своей единственной родственницей не смог. Олег был пьяницей и заядлым курильщиком "травки". Он был груб и лжив, нагл и упрям, в любом разговоре "всегда прав", даже когда сам прекрасно понимал, что это не так и, хотя внешне он походил на скелет, при этом был достаточно смел, самоуверен и прямолинеен. Он был нечист на руку и к своим неполным двадцати семи годам успел отбыть срок заключения пять лет за кражу.
У хозяев участка было четыре автомобиля: Мерседес, Ауди, Джип и старая "пятерка".
Ночью Олег работал сторожем, а днем ездил на "пятерке" по воронежской области, выполняя разные поручения своих работодателей.
Бомжем он был, так как не имел собственного жилья, но Олег уважал себя. Рядиться в лохмотья себе не позволял. Одежда его всегда была чистой и без неприятных запахов. Он всегда был побрит, умыт, разве что иногда этого не делал во время коротких пьянок.
Деревня, в которой жил Рашид со своим семейством находилась в тридцати километрах от Анны. Она была полузаброшена. Из двадцати домов только одиннадцать были жилыми. Из них семь были дачными. В них жили дачники только в летний период. В остальных домах жили старики.
Среди приходивших на участок люди встречались разные. Большинство бомжей работать не любили и не хотели, а искали возможность поесть и выпить на халяву. Хозяева кормили неплохо, на майские праздники даже давали спиртное, а на Пасху купили для работников крашеные яйца и куличи. Но при этом Олег, Рашид и его братья внимательно следили за тем, кто как работает и искателей халявы и просто совсем непригодных к труду выгоняли прочь. Работники находились не только среди бомжей. Олег выискивал их и на железнодорожной станции, вокзалах и автовокзалах. Это были люди, попавшие в трудные жизненные ситуации, одинокие путники, перебирающиеся из одного города в другой и, как правило, нуждающиеся в деньгах, лишенные крова бедолаги, такие, как Вадим, ищущие любую возможность найти жилье и работу и не желающие спиваться и опускаться на дно.
Прошел месяц. Вадим и его коллеги спокойно спали в построенном ими же доме–сарае на длинном, длинной во всю стену настиле.
– Не стреляй! – раздался истошный крик.
Вадим вздрогнул и открыл глаза. Вокруг него зашевелились, спавшие рядом работяги.
– Я, капитан Чернов, приказываю прекратить огонь – продолжал кричать, спавший почти возле двери рабочий.
Кто-то из лежавших рядом с ним расшевелил его. Александр, нервно вздрогнув, открыл глаза и, горько вздохнув, присел на настиле. Он нервно выругался матом, затем, уткнувшись носом в колени, также нервно и протяжно застонал.
– Что с тобой? – от двери послышался робкий Васькин голос.
– Двадцать лет прошло, двадцать лет! – Капитан обхватил голову руками и говорил так, как будто обращался сам к себе. – Чертов Афган! Да, когда же я все это, наконец, забуду?!
В сарае повисла тишина. Все с сочувствием и уважением, молча, смотрели на ветерана. И, несмотря на то, что с утра всем надо было рано вставать, никто не высказал ни единого слова возмущения по поводу того, что их разбудили.
Капитан появился в бригаде неделю назад. Был он примерно одних лет с Серегой, Костей и Вовой. Родом из Ростова. Александр был высокого роста, смуглый, темноволосый. Среди своих коллег он отличался правильной речью и благородной осанкой. Капитан был немного вспыльчив, но, как и все вспыльчивые люди, отходчив. Он был прямолинеен и всегда говорил в глаза то, что думал, ненавидел ложь и лицемерие. Был он смел и правдив и всю жизнь боролся за справедливость. За эти черты характера он всю жизнь страдал.
Судьба героя–афганца сложилась как нельзя трагично. Закончив после школы общевойсковое военное училище в Москве, он женился на москвичке, с которой встречался последние полтора года учебы. Но получив звание младшего лейтенанта, Александр вскоре отправился вместе с молодой женой по назначению на афганско–таджикскую границу.
Пять лет на границе, карьерный рост младшего лейтенанта Чернова, боевой опыт – все это превратило молодого юношу с пламенным сердцем в настоящего опытного офицера. К двадцати девяти годам он был досрочно повышен в звании – капитан.
Таня гордилась мужем, его достижениями, победами, делила с ним все тяготы суровой армейской жизни.
Капитан Чернов был любимцем не только среди своих сослуживцев – солдат и офицеров, но и пользовался большим авторитетом среди местного населения, так как его честность, прямота, благородство, способность к самопожертвованию, а также легкий и веселый нрав возвышали его над многими его товарищами.
Саша и Таня жили в согласии, горячо любили друг друга и, несмотря на сложность и опасность работы офицера-пограничника, были счастливы. Но, благодаря своему правдолюбивому характеру, смелый Александр сказанул "правду в глаза", приехавшему с проверкой генералу. Потом вышел приказ: перевести капитана Чернова с погранзаставы в Афганистан под город Кабул.
Саша прослужил в Афганистане почти четыре года. Он был командиром роты мотострелкового батальона. Имел два легких пулевых ранения и награды: орден "Красной Звезды", орден "Красного Знамени", медаль "За отвагу" и медаль "За боевые заслуги". Был он достаточно смел, мужественен и отважен. Письма от Тани получал регулярно. Они были очень теплыми и после чтения их, как он сам выражался, "наступала весна в любое время года".
На войну наивный Чернов ехал еще романтиком, но, как он сам быстро понял – романтика кончается там, где начинается реальность. Жизнь на границе с Афганистаном и жизнь в самом Афганистане сильно друг от друга отличались. О войне Александр никогда никому не рассказывал (если только иногда по-пьяни самым близким друзьям), но только храбрый капитан через несколько месяцев Афгана начал пить. За это он впал в немилость у комбата. Правда, Александра, все равно уважали в части, особенно – солдаты. В роте, которой командовал капитан Чернов случаи мародерства, насилия над женщинами, грабежей, наркомании и прочих преступлений, которые так легко списать на войну, были значительно ниже числом по сравнению с ротами, которыми командовали другие командиры. Чернов любил своих солдат, и они отвечали ему тем же. Он берег их и никогда не посылал на верную гибель напрасно. За это его комбат тоже недолюбливал.
Однажды Чернов получил приказ: высадиться с ротой с вертолетов в N-ном месте и двигаться в N-ном направлении.
Высланные вперед дозорные обнаружили большую засаду на пути к намеченному пункту. Ротный связался по рации с комбатом и получил приказ двигаться вперед и никуда не сворачивать, вступить в бой. "Вертушек" не будет. Это означало, что Александр должен был вести роту на верную гибель, прямо на засаду, на душманов, занимающих хорошие, хорошо подготовленные огневые позиции. При этом никакой помощи от авиации ждать не приходилось.
Чернов подумал, что даже в том случае, если ему повезет и его бойцам удастся прорваться сквозь засаду, он потеряет в лучшем случае половину роты, вдобавок над солдатами убитыми и ранеными, которых в суматохе боя не удастся забрать с собой будут глумиться озверевшие душманы. И все это должно случиться по вине подлеца комбата, который отказался высылать в помощь вертолеты.
Капитан обложил матом по рации своего командира и решил:
– Будь что будет, а ребят я просто так не положу!
Он отправил разведчиков искать обходной путь.
Разведка вскоре доложила, что слева есть дорога, ведущая через ущелье, по которому можно пройти и, обойдя засаду, двигаться до намеченного пункта.
– Рискну – решил Капитан – а надо будет – отвечу.
До ущелья было около часа ходьбы. Бойцы добрались до него благополучно. Но разведка проверила склоны гор небрежно. Все как один по узкой тропе солдаты длинной цепочкой спустились в ущелье. И тут грянул взрыв, за ним второй, третий… Затрещали пулеметы, раздались одиночные автоматные выстрелы.
Рядом с ротным разорвалась граната. Капитан, упав на камни, потерял сознание. Очнулся только тогда, когда в "вертушки" грузили убитых и раненых. Сам Александр был практически цел, только на левой руке осколком гранаты ему оторвало мизинец и безымянный палец. Сколько продолжался бой Чернов не знал. Из сто пятнадцати солдат его роты в живых осталось восемнадцать человек. Все были тяжело раненые. По дороге в госпиталь скончались еще два бойца.
В госпитале он был недолго – легкая контузия без серьезных последствий для здоровья. Потом был трибунал, на котором капитану Чернову за нарушение приказа, приведшее к гибели роты, согласно Конституции СССР, присудили высшую меру наказания – расстрел.
В случившемся был виноват комбат, да и погибшие разведчики, небрежно проверившие склоны гор, были виновны не меньше. Но, как командир, Чернов считал именно себя виноватым в происшедшем. Бывший ротный мужественно воспринял свой приговор и писать в высшие судебные инстанции прошение о помиловании не стал. Непоправимость случившегося ввергла Александра в страшное отчаяние. Ему было обидно не за себя – он презирал смерть. Ему было бы легко, если бы он был прав и умирал за правду, справедливость, если бы знал, что правда за ним. У капитана болела душа за то горе, которое он причинил людям: матерям, отцам, детям, невестам и женам, погибших солдат, которых он хотел спасти от верной, как ему казалось, гибели; Родине, которую он горячо любил, которая по его вине лишилась целой роты молодых и здоровых парней; своим лично родителям и горячо любимой жене, которая вот уже почти четыре года растит одна его дочь, дочь, которую он ни разу не видел и никогда не увидит, дочь, которая никогда не будет гордиться своим отцом. Перед родителями, женой и боевыми друзьями Чернову было очень стыдно. До слез было жалко погибших солдат – его подчиненных, которые очень его любили и уважали, с которыми он прошел огонь и воду, которых не раз спасал от смерти и был не раз спасен ими, с которыми делил последние патроны в бою и краюшку хлеба.
На суде выяснилось, что комбат, ругаясь с Черновым по рации, просто погорячился. Остыв после неприятного разговора, он немедленно отправил вертолеты на помощь воюющей роте.
Уничтожив огневые позиции "духов", "вертушки" поднялись на оптимальную высоту и полетели левее уничтоженных позиций. Пролетев над ущельем, в котором затихал злополучный бой роты капитана Чернова, летчики обнаружили трупы погибших солдат. При виде внезапно появившейся авиации, душманы скрылись, не вступая в бой с вертолетами ("вертушки" только слегка потрепали их). Только поэтому Александр и шестнадцать тяжело раненых бойцов остались живы.
Комбат остался чист. За ним суд не признал никакой вины.
Чернову, все же, тоже повезло. Его боевые друзья, офицеры–сослуживцы написали сами в высшие судебные инстанции прошение о помиловании своего товарища.
Учитывая хорошую характеристику бывшего командира роты, его храбрость, героизм и мужество, проявленные на афганско-таджикской границе и, тем более, в самом Афганистане, боевые ранения и награды, суд изменил приговор: вместо высшей меры наказания – лишение свободы сроком пятнадцать лет с отбыванием в исправительной колонии усиленного режима.
Но бывший капитан с тех самых пор ненавидел жизнь.
Таня и родители Александра писали ему в лагерь теплые душевные письма и всячески старались поддержать морально и утешить. Но ни их письма Александру, ни письма Чернова им не доходили до места назначения.
В лагере в красноярском крае бывший ротный, не имея никаких гражданских специальностей, многому научился, освоив несколько строительных специальностей.
Капитан Чернов весь свой срок отбывания на зоне сильно страдал в душе после случившейся трагедии. По ночам ему часто снился родительский дом, мать, отчим, часто снилась Таня. Ветеран Афганистана понимал, что пятнадцать лет – слишком большой срок и она вряд ли дождется его. Обижаться было глупо, но на душе у Чернова была сильная обида на жизнь.
А еще чаще Александру снилась война. По ночам во сне он ходил в атаку, командовал своей ротой, стрелял… Часто в бараке в ночное время раздавались его крики. Чернов мешал людям спать. Но все заключенные относились к нему с пониманием. В лагере его прозвали "Капитан". За срок, проведенный в неволе Чернов привык к своему прозвищу и даже когда вышел на свободу, предпочитал, что бы его звали именно так.
Но характер Капитана не изменили ни время, ни пережитое горе, ни перенесенные тяготы и лишения. Он, как был правдолюбцем и борцом за справедливость, так им и остался. Однажды гордый и упрямый "афганец", не выдержав издевательств одного "вертухая", как следует его поколотил. За это Капитану добавили срок – три года и перевели с усиленного режима на строгий.
Просидев в лагерях восемнадцать лет, он в возрасте пятидесяти двух лет вышел на свободу.
Из Красноярска поезда ходили до Москвы. Там должна была жить его жена с дочерью. Но, считая, что она вряд ли его дождалась, Чернов не поехал в Москву, а, имея немного денег по освобождении, поехал на автобусе в Ростов к родителям.
Он долго с наслаждением бродил по улицам родного и до боли знакомого города, в котором не был почти тридцать лет. Александр ностальгически вздыхал, останавливаясь возле каждой знакомой улицы, каждого знакомого дома, кинотеатра… Все здесь казалось каким-то чужим и далеким и, вместе с этим, родным и знакомым, от которого Капитан давно отвык. В городе очень многое изменилось, и бывший воин смотрел с удивлением на все эти изменения. Ходил медленно, то и дело погружаясь в воспоминания детства. Даже воздух родного города казался каким-то другим, каким-то особенным, каким-то непривычно свежим и до боли родным. Тоскуя по дому на войне и на зоне, он научился по-настоящему любить свой город, который раньше ему многим не нравился.
Насладившись прогулками, Капитан заторопился домой. Оказавшись в родном дворе, где прошло его детство и юность, он с наслаждением остановился. Двор тоже сильно изменился: деревья выросли до неузнаваемости, возле подъезда стояли автомобили – в основном иномарки, а рядом с трансформаторной будкой поставили теннисный стол. О детстве напоминала лишь знакомая тишина, да сам дом. Дойдя до своего подъезда, Капитан медленно присел на лавку. По щеке потекла скупая мужская слеза, затем – вторая, третья… глаза затуманило. Нервно чиркая по коробку, Чернов сломал две спички, прежде, чем прикурил сигарету и, глубоко затянувшись горьким дымом, сам себе весело сказал:
– Не раскисать!
Покурив и немного успокоившись, он быстро вошел в подъезд и, поднявшись на второй этаж, резко позвонил в звонок двери своей квартиры. Сердце бешено колотилось. Но оказалось, что там давно жили другие люди. Выяснилось, что мать Александра умерла спустя год, после того, как Чернов попал в тюрьму. Старуха не перенесла горя, случившегося с единственным сыном. Отчим Капитана через несколько лет после смерти супруги женился на другой и проживал в Воронеже.
Капитан отправился туда. Нашел его сильно состарившимся и спившимся. Как быстро понял Александр, отчим в нем не нуждался. И Чернов не стал злоупотреблять его гостеприимством.
Он горько вздохнул и мрачно пошутил над своим незавидным положением:
– В лагере хоть крыша над головой была. Теперь я – вольная птица, только крылья не выросли.
Бывший заключенный пошел выпить пива в летнее кафе.
На улице стояла жара. Легкий майский воздух приятно обдувал смуглое лицо Капитана. Александр посчитал оставшиеся деньги: на поездку в Москву хватало. Но у Тани скорее всего другой муж. "Афганец" мечтал увидеть свою дочь. Но как дальше жить? Что дальше делать? Надо было искать где-то жилье и работу.
– Здесь свободно?
Капитан обернулся. Перед ним стоял Олег.
Так бывший ротный оказался в бригаде на строительстве коттеджа. Показал он себя сразу с хорошей стороны, понравившись и рабочим и работодателям. Его профессиональные навыки были очень кстати, так как половина его новых товарищей годилась только в подсобники.
Капитан взялся за работу охотно, умело и с большим энтузиазмом, заряжая своей энергией других и подавая многим пример и, быстро поднявшись, стал неофициальным бригадиром (официальным был Олег). В бригаде он появился последним, так как, набрав десять человек, хозяева участка решили, что бригада набрана.
Остальные работники были людьми разными, но бригада была дружной и даже веселой. Трое мужиков возрастом примерно за пятьдесят лет были закадычными бомжами и имели по несколько судимостей. Они находились в розыске и решили спрятаться на этой работе. Звали их: Серега, Вова и Костя. Костя был родом из города Семилуки, Серега и Вова – из Борисоглебска.
Четвертый, Васька был весьма странным – трусливым, рассеянным и постоянно ноющим по малейшему поводу Ему было тридцать семь лет отроду. Делать он ничего не умел и работал подсобником, но тот, к кому он в подсобники попадал, никогда не был этому рад. Васька всем быстро надоел своим нытьем. Он был родом из поселка Анна. Женат никогда не был. Родителям надоел своими пьянками, и родная мать дала ему тысячу рублей, при условии, что он выпишется добровольно из квартиры. Так Васька стал бомжем.
Пятого работника звали Дима. Был он родом из города Калач. Диме был тридцать один год, и он не умел даже читать. Как он стал бомжем Вадим, так и не понял, но ему было искренне жаль этого добродушного и простого парня, который охотно трудился, не покладая рук. Дима с раннего детства был сиротой. Почему он не попал в интернат было не понятно, но еще в первом классе он четыре раза оставался на второй год, потом бросил школу. Какой-то знакомый помог ему с документами, и Дима получал пенсию по несуществующей инвалидности. Его друзья знали, какого числа он получал пенсию и в этот день поджидали его возле банка в надежде выпить на халяву. На эту работу он пришел устраиваться сам, сказав, что ему надоело пьянство вместе с дружками, которые тянули из него деньги.
Шестым рабочим был психически больной Алексей. Родом он был из Москвы. Его отец – алкоголик и забияка не давал ему житья, и сорокадвухлетний мужчина был вынужден бомжевать, или искать работу с жильем, так как со своим отцом он не мог находиться в одной квартире. Алексей страдал бессонницей. Засыпал обычно только под утро почти перед самым подъемом и не выспавшись шел на работу. Так он мучился почти каждый день. Так же, как и Васька, работать он не умел, правда не ныл и все же старался. Он постоянно все путал и забывал, и был очень медлительным. Путешествуя из Москвы в Крым на перекладных электричках, он по своей рассеянности в Ростове перепутал электричку дальнего следования, и, заснув в ней, проснулся в воронежской области. Там его и нашел Олег.
Вадим, Васька, Алексей и Дед были подсобниками. Строительных специальностей они не имели. Изгнанник был самый молодой в бригаде по возрасту и из подсобников – самый толковый, самый сообразительный, самый расторопный и наиболее способный к труду.
Васька и Алексей работали через пень колоду, но все же под жестким напором Олега, любившего, когда он не был в отъезде, стоять "над душой", они выбивались из сил и, в конце концов, доводили начатое до конца.
Хозяева были недовольны работой Васьки, Алексея и Деда, но Олег уговорил их оставить этих рабочих, так как по сравнению с такими работниками, которые приходили для того, чтобы поесть, попить, помыться и выкопать за день две-три ямы, норовя при этом прихватить все, что плохо лежит, да еще обругать условия жилья и труда (среди бомжей таких было немало), эти неуклюжие, слабые и ни к чему не приспособленные люди были лучшие.
Дед же был персонажем до нельзя странным, загадочным и непонятным. Звали его Максим Витальевич Ершов. Родом он был откуда-то с Урала. Как он оказался в воронежской области, никто не знал. С собой Максим Витальевич привез целый баул, огромный рюкзак и большую сумку битком набитые всевозможным барахлом. Складывалось впечатление, что Дед, разведясь с женой, забрал все свои вещи и, не имея жилья, отправился, куда глаза глядят. Возможно, так оно и было. Старик был гордым, упрямым и туповатым. Впрочем, стариком он не был. Возраст Деда не перевалил и за пятьдесят шесть лет. Максим Витальевич был совсем немногим старше Капитана, Сереги, Вовы и Кости, но благодаря своим совершенно седым усам, совершенно седой бородке и совершенно седым волосам выглядел гораздо старше своих лет. Ростом он был чуть ниже среднего. Закончив в молодости театральное училище, Дед всю жизнь работал в театре актером.
