Kitabı oku: «Мать и мачеха», sayfa 3
9
Дома я пытаюсь читать учебные материалы, но сосредоточиться не получается. В конце концов я открываю новую вкладку в браузере и забиваю в поисковике пол-дэнс. Долго читаю разные сайты, смотрю фото, и понимаю, что выглядит это все равно специфично, по крайней мере для такой как я, и моя мама. Но при этом меня вдруг начинает страшно тянуть в эту студию, как минимум чтобы попробовать что-то новое, почти запретное для меня. Я напоминаю себе, что уже сам факт моего общения с мачехой – это явное нарушение всех мыслимых и немыслимых правил, даже не тех, которые мне внушала мама, а тех, которые я устанавливала сама себе. Ведь действительно, когда мне было 17, и я узнала, что мой отец женится на Анне, я клялась, что никогда не подружусь с ней, будь она сто раз хорошей.
Я закрываю сайт с пол-дэнсом и откидываюсь на стуле, закрыв лицо руками. Нет, никаких танцев, иначе я паду еще ниже. И вообще, какие мне, которая по прямой не всегда может ходить, танцы? Я там задохнусь от первой же физической нагрузки, а потом упаду с шеста, не успев на него забраться. Вот смеху-то будет. Там наверняка студия таких же как Анна, успешных, красивых, ловких. Все узнают, что я пришла с ней, и будут ржать не только надо мной, но и над мачехой. Да, это однозначная причина, почему мне не нужно туда переться.
Но проходит несколько дней, а предложение Анны не выходит у меня из головы. И в один момент я понимаю, что дело не в танцах. Я просто хочу проводить с Анной побольше времени, иметь какое-то общее увлечение, кроме книг и сериалов. Увлечение, которым мы сможем заниматься вместе, как мать и дочь.
Это осознание словно душит меня. У меня уже есть мама, я люблю ее. Мне не нужен никто другой. Ладно еще, если бы я была сиротой, не знавшей материнской любви. Но моя мама, хоть и своеобразная, всегда была со мной, она не била меня, не оскорбляла, лечила, когда я болела. Да, может в ней нет черт, которые мне нравятся в Анне, но это неважно. Я должна любить только ее.
Я еще даже ничего не сделала, а уже чувствую вину, будто я предательница. Поэтому срочно решаю провести побольше времени с мамой. Мы идем по магазинам, покупаем друг другу подарки на праздники, потом сидим в кафе. И мне хорошо, я даже не вспоминаю мачеху. И все же по пути домой понимаю, что Анна уже есть в моей жизни, и такими темпами может оставаться в ней и дальше. И как мне совместить этот факт с моей любовью к маме?
– Мам, – вдруг, почти против своей воли говорю я. – А если бы Анна была бы другой, и у меня с ней были бы хорошие отношения, чтобы ты думала об этом?
Мама с тревогой смотрит на меня:
– Почему ты об этом задумываешься?
– Просто, недавно передачу смотрела, там мачеха воспитывала детей от первого брака мужа, и его бывшая жена была не против.
– Ну, в нашей семье такое даже представить трудно, – хмыкает мама.
– Да, поэтому я придумала, что, если бы у нас тоже так было.
– Не было бы такого, – сухо отрезает мама. – Даже если бы Анна была бы святой монахиней, в жизни не обидевшей мухи.
Я думаю о том, что пора выяснить, кого же Анна так страшно обижала. Хватит прятаться от правды. Лучше узнать ее, пока не стало слишком поздно. Пока я не разрушила все.
– Но все же, как бы ты отнеслась, если бы я общалась с мачехой?
– Если бы ты была маленькой, я бы тебе просто запретила бы и все. Ну а если уже взрослой, как сейчас, то я не могу запирать тебя дома и отбирать телефон.
– И что бы ты сделала? – мое сердце почему-то замирает, словно сейчас я узнаю ответ на вопрос всей моей жизни.
– Я была бы обижена на тебя, очень сильно. Наверное, это была бы обида на всю мою оставшуюся жизнь, что мой ребенок так со мной поступил.
– Мам, я люблю тебя, – я говорю это с искренним жаром, хотя мне почему-то хочется плакать.
– Я знаю, – мама обнимает меня. – И я рада, что ты со мной так не поступишь. Вот у меня есть подруга, у нее дочка общается с мачехой, даже ездит отдыхать с отцом и с ней. И моя подруга спокойно к этому относится, даже радуется за эту идиллию. А я ее не понимаю. Как можно это простить, не обижаться. Это же почти предательство, ее муж ушел к этой девке, а ребенок с ней еще и общается.
– Но ведь папа просто ушел, Анну он нашел уже потом? – зачем-то уточняю я.
– Да, надеюсь, что все было так, иногда даже живя с мужчиной много лет, можешь его не знать на самом деле. Но что это меняет? Он захотел разойтись со мной, хотя я хорошая жена, и главное, приличная женщина, а потом женился на проститутке. Я не хочу делать тебе больно, он хороший отец, и ты имеешь право его любить, но все это свидетельствует о его не лучших сторонах характера, – говорит мама с легким презрением.
Я уже давно перестала выпытывать причины их развода. Еще пять лет назад, хоть я и была почти ребенком, мне было ясно, что бывают случаи, когда ничего страшного не происходит, просто люди не могут быть вместе. Папа просто попросил у меня прощения, и сказал, что он несчастлив рядом с мамой.
И все же мне кажется, что он уже тогда был знаком с Анной. Официально они встретились через год после развода, но какая-то сильно красивая у них была любовь, и слишком быстрая свадьба. Они вели себя так, словно знали друг друга давно. Я не спрашивала, но думаю, что отец и Анна даже если и закрутили только четыре года назад, знакомы были и до этого. В конце концов, все коренные жители этого города в основном знают друг друга хотя бы косвенно.
Мама тем временем уже перешла на другую тему, но я этому рада. Все, что мне было нужно знать, я выяснила, и теперь остается только понять, что с этим делать.
10
После разговора с матерью все праздники я провожу то ли в возбуждении, то ли в унынии. Одна часть меня говорит, что мама права, я должна немедленно все это прекратить, пока не стало поздно. В этом нет никакого смысла. Анна – мачеха. Все мачехи одинаковы. Они злые, лицемерные, не умеющие любить чужих детей. Они в проигрыше по сравнению с родными матерями, и потому делают все хорошее не из искренности, а чтобы еще больше разрушить и так уже разбитую, зачастую ими самим, семью. При этом в других сферах они могут прекрасными людьми. Как в них это умещается? А может, сказки про злых мачех – это просто выдумки, а реальная жизнь намного сложнее и разнообразнее? Что, если я не дам шанс Анне стать той самой нестереотипной мачехой? Не дам шанс самой себе узнать, что все не так однозначно в человеческих отношениях?
А если нет? Тогда я проиграю. И хорошо, если мама не будет знать обо всем, что я натворила. А иначе нам жить с этой болью. И если мне будет больно от собственной глупости, то ей от того, кем оказалась ее дочь, которую она растила, давала ей все, что могла, сидела у ее кровати, когда та горела от температуры, не спала ночами. В моей памяти всплывают эти картинки, когда моя мама была не библиотекарем, рассказывающим за обедом, как правильно жить, что нужно учиться и не думать ни о чем другом, что плакать из-за кинувшей тебя подружки – это расстраиваться ни о чем, что играть в детском саду в поцелуи – это ужас, не дай Бог еще во что худшее потом сыграем, что курящие и пробующие алкоголь девочки очень плохие, и их нужно обходить десятой дорогой. Да, моя мама была разной матерью, даже если мне чего-то от нее не хватило, она не делала мне зла. А вот что мне сделает Анна, это еще вопрос.
Я понимаю, что вот-вот сойду с ума от этих мыслей, и решаю с кем-то поговорить. С папой. Хотя бы что-то прояснить. С Вероникой я не обсуждала мачех и падчериц с тех пор, как попросила ее прикрыть меня в тот раз. Уже тогда я поняла, что ей меня не понять, да и вряд ли она обрадуется, узнав, что я продолжаю использовать наши с ней прогулки как ложь для моих встреч с Анной.
Мы с папой ужинаем в китайском ресторане. Я молчу, потому что боюсь, что выплесну на него весь поток моих мыслей.
– Милена, у тебя что-то случилось? – наконец спрашивает он, поняв, что со мной что-то не так.
– Нет. Да. Я не знаю, – признаюсь я.
– Я могу чем-то помочь? Тебе кто-то обидел? – допытывается он.
– Пап, – я понимаю на него взгляд и глубоко вдыхаю. – Ты ведь знал Анну задолго до ваших отношений, правда?
– Да, – отец вздыхает. – Но между нами ничего не было. Я никогда не изменял твоей маме.
– Откуда ты ее знал?
– Мы вместе учились в школе. Были немного влюблены друг в друга, но знаешь, эта первая любовь, всем страшно сделать первый шаг, – папа улыбается, и я понимаю, что, может он и любил мою маму, но Анну он тоже любит по-настоящему.
– И что было дальше?
– Ничего особенного. Закончили школу, пути у всех разошлись. Мы немного переписывались, потом у меня появилась семья, она занималась своей карьерой. Иногда виделись на встречах одноклассников и общих друзей. Ну а потом я развелся, и как-то мы случайно встретились, и поняли, что это, наверное, наш новый шанс быть вместе.
– Типа это была судьба, еще в школе, а вы этого не поняли?
– Наверное, но все дается нам в жизни для чего-то. Я был счастлив и с твоей мамой, когда-то. И главное, у меня есть дочь. Всему своей время, и тогда просто был не тот момент для нас с Анной.
Я вдруг начинаю думать о Яне. Вдруг моя первая любовь – это тоже моя судьба? Нужно что-то активно делать, или наоборот, если судьба, то и само как-то сложится, как и у папы с Анной?
– А почему ты спрашиваешь? – окликает меня отец. – Мама тебе что-то наговорила? Или Анна?
– Нет. Папа, ну я же уже не ребенок, мне тоже хочется знать такие вещи.
– Да, ты права. Ты имеешь право знать.
– Пап, – я наконец подхожу к самому главному. – Но если ты знал Анну много лет, то какая она на самом деле?
– Что ты имеешь ввиду? – хмуриться отец. – Она же тебя никогда не обижала. Или я чего-то не знаю?
– Вот, в этом дело. Она вполне себе клевая, по крайней мере мне так кажется, откуда все эти слухи о ней, как о… легкомысленной, – я не решаюсь сказать более четкое определение.
– Она публичный человек, а люди всегда о таких сплетничают. В молодости она была действительно довольно ветреной, со своеобразным поведением. Но она никогда не делала ничего страшного или плохого. Просто Анна такая, какая есть.
– Но…
– Милена, люди-сплетники всегда помнят только негативное. Замечают только негативное. Во всем находят, что осудить, даже если сами совершают похожие поступки. Анна имеет право жить как она хочет, выкладывать в соцсети, что хочет, одеваться, как хочет. Это все оболочка, а я знаю ее настоящую, мы счастливы, и для меня это главное, – отец говорит четко, бескомпромиссно, и я понимаю, что он уверен в своей позиции.
А это значит, что, либо я права, раз чувствую как он, либо мы оба идиоты, обманутые Анной. Что же, по крайней мере я не останусь одна у разбитого корыта.
Отец идет в туалет, а я пишу Анне сообщение, что хочу пойти с ней на танцы на этой неделе.
11
В четверг мама задерживается на работе, так что, к счастью, не видит моих страданий с выбором одежды. Оказалось, у меня совсем нет прикида для занятий спортом. Брать домашние лосины и футболку я не хочу, чтобы не показаться там всем монашко й. В итоге я выбираю летние пляжные шортики и майку, и с замирающим сердцем еду в студию.
Мы с Анной встречаемся под зданием. Она показывает мне раздевалку, я переодеваюсь, и неловко одергивая майку то за низ, то за лямки, иду с Анной к залу. Она словно не замечает, что я в тревоге, весело болтает. Я вроде как ей отвечаю, и даже смеюсь, но заглянув издалека в открытую дверь зала, останавливаюсь. Там с десяток женщин во главе с сексуальной, гибкой как лань, тренершой. Не все одеты так, как в стриптиз клубе, некоторые во вполне целомудренной спортивной форме. На вид некоторые даже наверное мои ровесницы. Но я начинаю задавать себе вопрос, что я тут делаю.
– Что с тобой? – спрашивает Анна.
– Знаешь, я… Мне нужно пойти…
Анна смотрит на меня, приподняв бровь, а за ее спиной я вижу, что пара девушек рассматривают нас через дверной проем. До этого у меня была мысль предложить Анне сделать вид, будто мы пришли не вместе, но теперь поздно, нас уже заметили. Сейчас наверняка начнут сплетничать, что это за замухрышку привела с собой их самая лучшая и красивая танцовщица.
Мачеха ждет от меня ответа, но я не знаю, что сказать, и поступаю как не поступил бы нормальный взрослый человек: разворачиваюсь и ухожу.
– Милена! – окликает меня Анна, но я ускоряю шаг, и запираюсь в раздевалке. Потом во внезапном приступе панике пробегаю через нее, дергаю какую-то дверь, и оказываюсь в туалете. Там пусто и много кабинок. Я закрываюсь в одной из них и сажусь на унитаз.
Она, конечно, находит меня. Черт, нужно было идти сразу на улицу. Но я не могу выйти в таком виде в нулевую температуру. Еще не хватало заболеть в сессию. Я слышу ее шаги, звонкие, четкие, и вижу перед собой ее модельную походку, словно нас не разделяет кабинка.
– Милена!
Я молчу.
– Я знаю, что ты здесь. Что с тобой? Тебе плохо? Скажи мне, я же волнуюсь.
– Мне хорошо, – резко отрезаю я. Впервые за все эти месяцы мачеха начинает меня бесить. – Пожалуйста, иди на занятие. Я хочу домой.
Я думаю, что она начнет злиться, требовать объяснений, но Анна спокойно, словно я вдруг не превратилась из взрослой девушки, почти равной ей, в щетинистого подростка, позорящего своим поведением, которого нужно учить уму-разуму, говорит:
– Милена, что происходит? Хочешь, поговорим?
И это ее спокойствие в конфликтной ситуации, не соответствующее ее образу экспрессивной скандальной женщины, взрывает меня:
– Меня это достало!
– Что?
– Ты! – почти ору я, и тут же спохватываюсь. – То есть я не это хотела сказать. Не в целом ты.
– Я что-то не так сделала? Скажи мне, я не обижусь. Это нормально, у меня нет опыта… – она не договаривает.
– Дело не в тебе, а во мне.
– Но что?..
Я мнусь пару секунд, а потом выкладываю все мои страдания от ее популярности и образа. Если она перестанет со мной общаться, то это и к лучшему. Не придется разрываться между мачехой и мамой.
– И знаешь, меня заколебало это, потому что ты моя мачеха, ты должна делать все, чтобы мне угодить, чтобы не выглядеть плохой, не быть хуже мамы. А по итогу тебе пофиг, ты живешь как обычно, а я тут страдаю, что испорчу тебе твою репутацию собой! – выкрикиваю я в конце, а потом, разойдясь, распахиваю дверь. Не глядя на Анну, стоящую возле умывальников, выхожу из туалета, и начинаю яростно переодеваться.
Анна какое-то время остается там. Я начинаю думать, что, может, стоит ее проверить, вдруг у нее там сердечный приступ, или суицид, но решаю, что раз уж я начала вести себя как ребенок, то не стоит останавливаться. Это она ответственна за меня, если не по возрасту, так по роли в семье.
Я уже натягиваю ботинки, когда мачеха выходит в раздевалку. Она присаживается рядом со мной на лавку.
– Милена, послушай, – она явно подбирает слова. – Я должна извиниться.
Я бросаю ботинки и закрываю лицо рукой. Блин, как она это делает? Все время ведет себя так, будто она абсолютно правильный человек. Просить прощения должна я, а она благородно берет это на себя. Таки ее своеобразное поведение в некоторых аспектах жизни, о котором говорил мой отец, компенсируется невероятным благородством в человеческих отношениях.
– Я была так сосредоточена на себе, на своих переживаниях, на том, чтобы показаться тебе классной, чтобы наладить отношения, что совсем не подумала, что ты тоже переживаешь из-за каких-то вещей, – продолжает Анна. – Я знаю, что обо мне говорят и думают люди, но всегда отношусь к этому спокойно, это жизнь любого человека, даже не обязательно связанного с какой-то публичностью. Я привыкла не обращать на остальных внимания, но догадывалась, что ты можешь стесняться меня. И меня очень удивило, что ты стыдишься себя. Почему? Поверь, ты очень красивая, стильная, интересная юная девушка. И никто ничего о тебе не думает. А даже если и думает, то мне все равно. Ты часть моей семьи, и я ценю тебя такой, какая ты есть. А вообще, большинство людей сосредоточены на своей жизни. Даже если они и что-то обсуждают, то потом сразу забывают. Не знаю, утешит ли тебя это.
Какое-то время мы молчим. Я смотрю в пол, обдумывая все услышанное.
– То есть тебя волнует, чтобы я о тебе хорошо думала, ну и все такое, – наконец нарушаю я тишину.
– Конечно, я же мачеха, – слегка улыбается Анна. Я не отвечаю на ее улыбку, и она говорит: – Я серьезно. Мне очень ценно, что ты хочешь проводить со мной время, и я очень рада, что мы объединились, и больше не прячемся друг от друга. Знаешь, я не уверена, но могу попробовать что-то поменять. Например, одеваться скромнее, или не постить фотографии…
– Ты правда могла бы сделать это ради меня?
– Конечно, как минимум попытаться сократить…
– Не надо, – перебиваю я ее. – Ты это ты, если ты принимаешь меня такой, какая я есть, то и я тоже принимаю тебя. В конце концов это и называется быть семьей, родственниками, и тому подобное, – заканчиваю я свой каламбур.
– Спасибо.
– Да не за что, – отмахиваюсь я. – Прости за все, что я устроила, и ты пропустила занятие из-за меня.
– Все в порядке, не переживай, – она слегка толкает меня в плечо. – Ну что, мы помирились?
– Да ты и не ссорилась, это все я… – я снова превращаюсь в нормального взрослого человека, и мне становится страшно неудобно за мои истерики. – Если ты думаешь, что мне не стыдно, потому что я падчерица, и обязана проверять тебя на прочность, то мне стыдно, честно.
– Да все нормально. Знаешь, в следующий раз, если тебя что-то беспокоит, скажи мне об этом сразу, ладно? И мы попытаемся найти решение вместе.
На этот раз я улыбаюсь ей в ответ.
– Но твои однокурсницы по танцам точно подумали черти что, – я рассказываю Анне про девушек, увидевших нас через дверной проем.
– Не парься, я придумаю какую-то легенду. И, конечно, прежде чем ввести ее в оборот, утвержу с тобой, – весело говорит мачеха. – Хочешь, подберем для тебя другой вид танцев? Я знаю еще пару студий в городе.
– Нет, я пойду с тобой в следующий раз, – мне импонирует то, как Анна плюет на чужое мнение, и я решаю тоже попытаться не думать о том, что скажут люди на каждый мой шаг. Может, годам к сорока пяти научусь этому и стану Анной, уверенной и независимой.
Уже когда мы выходим из здания, я осознаю, что буквально только что захотела быть похожей на мачеху. Не на маму. Не на кого-то другого, а на свою ужасную мачеху. Она не просто мне нравится, не просто привлекают какие-то отдельные составляющие ее образа, я хочу быть похожей на нее. Куда же я качусь? Что со мной будет дальше?
12
Я таки пересилила себя и стала ходить на танцы с Анной. Оказалось, что крутиться вокруг пилона довольно весело, да и уверенности в себе и правда прибавляет: после того, что я выделывала на шесте на глазах у других учениц, общение с людьми уже не кажется такой сложной задачей. На проверку, все подружки мачехи по пол-дэнсу оказались вполне нормальными людьми, и я даже стала надеяться обзавестись новыми знакомствами, что в жизни точно не помешает.
Тем временем сессия прошла как ураган, но я смогла выстоять, да и Вероника тоже. После нескольких недель бесконечной зубрежки мы решили оторваться по полной, насколько нам подходило это выражение, конечно. То есть сходить в кино, а потом беситься у меня дома.
Когда я уже подходила к кинотеатру, мне позвонила Анна. Я взяла трубку, помахав Веронике, и знаком попросив подождать пару минут.
– Алло, привет!
– Привет! Как ты? – судя по звукам, Анна ехала в машине, поставив телефон на громкую связь.
– Нормально, иду с подругой какой-то новый ужастик смотреть.
– О, класс, я была на прошлой неделе, сейчас в кино неплохой репертуар. Слушай, не хочу тебя отвлекать, но у меня есть предложение.
– Какое? – я слегка напряглась, потому что предложения мачехи всегда были классными, но постоянно бросали мне вызов и требовали какого-то преодоления.
– Твой папа уезжает в другой город в пятницу, вернется только в конце выходных.
– Да, я знаю, мы с ним виделись вчера, он мне говорил. Что-то по его бизнесу.
– У тебя есть планы на субботу?
– Нет, а что?
– Ну, я подумала, может, ты придешь ко мне переночевать? Устроим пижамную вечеринку, или что-то вроде этого, посмотрим сериалы, сварим горячий шоколад.
Я расплываюсь в улыбке.
– Конечно хочу.
– Здорово! – судя по голосу, Анна слишком рада, она явно не рассчитывала, что я соглашусь. После развода родителей я ночевала у папы только до его брака с ней, и уж тем более не тусила с Анной в его квартире. – Тогда приходи в субботу, как соберешься.
– Окей, до встречи.
Я кладу мобильник в сумку, оборачиваюсь, и уже идя к Веронике, понимаю, что есть проблема: мама заметит, что я не ночую дома, как ей это объяснить? Но я решаю не портить себе и подруге настроение, и подумать об этом позже.
В начале февраля солнце вроде бы заходит позже, но когда мы выходим после фильма, уже полные потемки. По пути домой Вероника шутливо толкает меня в кусты, уверяя, что там притаился убийца из ужастика. Я толкаю ее в ответ, но сквозь веселье в мою голову все равно прорываются мысли о том, как поговорить с подругой о важном.
– Мне нужно тебя кое о чем попросить, – начинаю я, когда мы снова выходим на освещенную часть улицы и перестаем играть в убийц и жертв.
– О, нет! – восклицает Вероника.
– Что? Я же еще ничего не сказала.
– Когда ты так начинаешь, я заранее знаю, о чем пойдет речь, – нервно отвечает она.
– Слушай, я знаю, что не должна просить тебя лгать…
– Ты это знала еще тогда, когда осенью меня впервые попросила, – резко перебивает Вероника. – Ты обещала, что это в первый и последний раз. И с тех пор я бесконечно слышу, что ты куда-то прешься со своей мачехой, вот легенда, прикрой меня, если вдруг маму встретишь.
– Ну а тебе то что! – так же противно выкрикиваю я. – Я же не прошу специально звонить моей маме и что-то ей впаривать! Ты просто знаешь, что сказать, если вдруг столкнетесь и она спросит. И тебе еще ни разу не приходилось это делать.
– Слушай, я не какая-то актриса, у которой куча разных амплуа, как твоя мачеха…
– Она певица, – вставляю я.
– Да неважно. Я не привыкла вариться в выдумках. Твоя мама меня знает со школы, она всегда ко мне хорошо относилась, и я не могу так поступать с ней после всех пирожных, которыми она меня угощала у вас дома.
– Слушай, – я отворачиваюсь и закусываю губу. Мне нечего сказать. Вероника права, и я это знаю. Я поступаю неправильно и по отношению к маме, и по отношению к ней. И если что случится, я потеряю не только маму, но и самую ближайшую подругу. – Вероника, пойми, я не могу ей рассказать. Не сейчас.
– А когда? Чего ты ждешь? Пока твой отец проговорится?
– Нет, они не общаются, да и он знает, что при маме даже имя Анна лучше не произносить. Я жду, что может, все решится как-то само. Например, я ей надоем, и она меня кинет, или предаст.
– Дорогая, ну так ты уже полгода ждешь. Так можно еще десяток лет чего-то ожидать. А ну да, ты же не знаешь, чего ждать от мачехи.
– Я пытаюсь откладывать деньги, – решив сделать вид, что не услышала последнюю фразу, говорю я. – Надеюсь съехать от мамы, к началу следующего учебного года, как раз и повод будет, типа, иду в магистратуру, смогу больше работать, совсем взрослая, пора и жить отдельно.
– Так я не поняла, я должна буду тебя покрывать до сентября что ли?
– Нет, я не это имела ввиду, – путаюсь я.
– Надеюсь, – дерзко говорит подруга. – И вообще, ты думаешь, что переезд что-то решит? Ты же точно так же будешь скрывать, что общаешься с мачехой.
– Да, но хотя бы мама не будет замечать, когда и куда я ухожу из дома.
Вероника ничего не говорит, а я думаю, что звучу как инфантильная девочка. Мне вполне комфортно жить с мамой, мы друг другу не мешаем, и она всегда говорила, что я могу оставаться с ней до конца учебы, чтобы не отвлекаться на зарабатывание кучи денег и съем крошечной квартиры на них. Получается, что хочу переехать только, чтобы мне было удобнее скрывать свои встречи с Анной. Но это же глупо. А если ничего не случится, и мы будем так же близки, что, всю жизнь прятаться? Вероника права, как всегда, как была права с самого начала, я должна рассказать маме, и перестать вести себя как ребенок. В конце концов, я не делаю ничего плохого, может, мама как-то это поймет.
Но через неделю мой день рождения, и я не хочу портить его семейными скандалами. Тем более, что в этот раз я отмечу не только с мамой и Вероникой, но и с папой и Анной, мы втроем пойдем в ресторан. Я так этого хотела, будто мы настоящая семья. Нет, сейчас не время признаваться.
Я умоляюще смотрю на подругу.
– Ладно, что я должна сказать?
– Ты правда это сделаешь?
– Мне тоже непросто отказывать друзьям, нуждающимся в помощи. Но ты должна мне пообещать, что это в последний раз.
– Да, хорошо, клянусь. Если что, то в субботу я ночую у тебя.
– Это как-то более сложно, чем просто будто мы гуляли вечером, или учились вместе в библиотеке универа.
– Я знаю, но Анна предложила устроить пижамную вечеринку, пока отец в отъезде…
– Скажи маме, что тебя появился парень, и ты ночуешь у него.
– Это тупо, у меня никого нет, и вдруг я этим еще одну паутину лжи наплету.
– Ну да, придется искать тебе подставного парня. Слушай, а это идея, – Вероника хлопает меня по плечу. – Давай найдем тебе выдуманного парня, лучше всего какого-то гея, который скрывается, и которому тоже нужна липовая девушка. Так вы и не влюбитесь друг в друга, и он будет твоим алиби вместо меня.
Я смеюсь, хотя не могу отрицать, что мысль неплохая. Наверное, если я буду в отчаянии, я воплощу это в жизнь.
– Короче, ладно, – нахохотавшись, говорит подруга. – Но только держи свой мобильник при себе, чтобы не было, как в фильмах, когда твоя мать не смогла до тебя дозвониться, позвонила мне и попросила дать тебе трубку, а я буду выдумывать, что ты сейчас в душе, и в панике бегать по квартире, не зная, как из этого выбраться.
– Ужас, надеюсь, со мной такого не случиться. Моя жизнь и так становиться похожа на какой-то бразильский сериал.
Однозначно, я должна рассказать маме правду и прекратить все это. Через неделю мне исполниться 21 год, я уже совершеннолетняя по всем меркам, нельзя так себя вести. Но как научиться брать ответственность за свои поступки и нести ее, когда никогда в жизни не приходилось этого делать?
