Kitabı oku: «Ропот», sayfa 4

–«Тихо!»– рявкнул Хренус. Немного помолчав, он предложил:

–«Если хотите, блядь, дело всё по пизде пустить, то вы выбрали самый верный способ. Тихо, а я посмотрю там аккуратно. Шишкарь, давай со мной. А вы ждите, и блядь, вот без театра, без этой хуйни, ясно?»-

Мочегон продолжал скалиться, но молчал. Хренус вполголоса сказал подошедшему Шишкарю:

–«Только вот не в кусты, там неудобно и видно плохо, сбоку, вот, из травы посмотрим»-

Псы легли и ползком добрались до края травяных зарослей. Уже удаляясь от псов, Хренус краем уха услышал, как Жлоб жаловался Плевку:

–«Щеня, вот запомни, Щененька, что хрошь цена этому Хренусу, что вот задейссвует таких дебилов, таких отморозков в стае…»-

Хренус кислотно поморщился. Как же он устал идти на компромиссы, пропускать мимо ушей подобные замечания, выслушивать упрёки и угрозы. Как он устал вынужденно ставить себя в зависимость от сумасбродов, воров, лентяев, маниакальных личностей и прочего сброда, который впитывают в себя стаи, проходясь по грязным лужам. Но, к великому сожалению Серого Пса, без забиваний самого себя, без уступок невозможно было продержать стаю на плаву: иначе все разбегутся. Ведь такова была природа бродячих псов – авантюристская, оппортунистическая – урвать и бежать, спать там, где тепло и не бьют, подальше от глаз и палок. Если кто-то призревал эти простые принципы, то его ждал закономерный исход – скоропостижная смерть.

В стае же у псов был больший шанс найти себе пропитание и мнимое чувство товарищества, которое так важно в ситуации выживания. Именно поэтому вожаки стай и делали вынужденные подвижки.

Лес спонтанно отскочил назад, прервав речь автора, и открыл псам декорации фермы. Никто из них не мог и представить, что это зрелище произведёт столь сильное впечатление, особенно Хренус, который только избежал очередной волны паранормального испуга, удалившись от красного куста. Постройки фермы, сложенные из серых необработанных камней, выглядели как готический замок, перед которым остановился в благоговейном трепете странствующий рыцарь. От травянистого склона, с которого вели наблюдение псы, здания отделял большой яблоневый сад, по периметру огороженный решётчатым забором. Ни в одном из окон не горел свет, от всего пейзажа веяло ночной дремотой и покоем.

–«Так, а где тут эти клетки?»– Хренус внимательно водил глазами по всем частям фермы, прикидывая в голове оптимальный порядок действий.

–«Во-во, сразу за садом, перед домом, мелкие такие»-

–«И вправду, они»– Хренус опустил морду, некоторое время поразмыслив.

–«Так, пошли обратно»-

–«Хренус, почему ты так волнуешься? Вот помнишь в лесопарке дело было похлеще, но всё же нормально вышло в оконцовке! Ты даже тогда так не волновался!»– обеспокоенно приговорил Шишкарь, уставившись в спину Серого Пса.

–«Всё нормально, тебе кажется»– отстраненно проговорил Хренус. Только сейчас он заметил, насколько темнее стало вокруг.

–«Пройдет 13 часов, и вы обо всем забудете»– проговорил Фигура, только заметив возвращавшихся псов.

–«Ааа… это ты к чему?»– немного боязливо сказал Шишкарь. С этими словами ему передалась инфекция нервного состояния; ему самому стало казаться, будто происходит что-то не то.

–«Я так говорю, потому что… это просто мне нравится»– в этот момент морда Лиса приобрела невинно-сознающееся выражение, которое, впрочем, тут же исчезло.

–«Так»– Хренус обвел взглядом стаю -«Жлоб и ты… как тебя там… надевайте сумку, Шишкарь – будешь открывать и чистить клетки на пару с Мочегоном, я на стрёме буду стоять.

Взгляд логически завершенным образом остановился на Чернобуром Лисе.

–«Я буду на дальних рубежах, если вы не против»– прожурчал Фигура, и на его морде расцвела метастаза традиционной улыбки.

На фоне сплошной занавеси леса, где только редкие потрошённые верхушки давали намёк на деревья, Фигура был не виден, а, скорее, угадывался. Даже его глаза, казалось, всё больше приобретают блики темноты.

Прямо над лесом растекалось бурое марево, которое к центру своему становилось всё темнее – как будто небо прожигали с изнанки. Источник этого марева был неясен, псам были видны лишь его края оплывших фовистких форм. Но именно под это марево и исчезал Чернобурый Лис. Он не пятился, а как бы отъезжал на невидимой платформе в бездну пространства, образуемую ночной мглой – там облик Лиса постепенно размывался, входя в

КАМУФЛЯЖ

Дробь отчеканенных букв срикошетила от неизвестной плоскости и низошла осветительной бомбой (Люстрой парадного зала) над всей территорией фермы.

В ту же самою секунду, как Фигура полностью скрылся из вида, а сверху низошло произнесение, Хренусу показалось, что он понял, в чем заключается особенность его нынешнего состояния – он находится в некой под-реальности, где существуют странные слова, высказывания, мысли и образы, пролетающие без крыльев над лесом. Всё, что он слышал из ниоткуда в течение дня, все потусторонние страхи, возникавшие по пути сюда – всё это было обычными вещами и переживаниями в этой под-реальности, некоем органическом слое условий, пространства и времени. Как бы новые надстройки для всех органов чувств, дополнения и расширения, усовершенствовали восприятие Хренуса: он стал видеть дальше, слышать больше, чем другие псы, всё окружающее пространство было обогащено новыми деталями, до этого недостижимыми для Серого Пса. Нельзя сказать, что ему это нравилось. Скорее, ужасало.

Издалека, как будто бы по ту строну небосклона, зазвучал глухой звук ударов колокола. Завороженность псов, вызванная исчезновением Лиса, спала, но странным образом никто, как будто по взаимному сговору, не обмолвился об этом ни единым словом. Теперь все понимали, что внушительность фермы – это осознание того факта, что от неё зависит их выживание (Крепость стойко выдерживала натиск стихий).

Псы вошли в густые травы, покрывавшие склон. Их процессия теперь спускалась к изгороди, отгораживавшей яблоневый сад от леса. Проведя взглядом вдоль забора, добротно склоченного из серого штакетника, Хренус внезапно увидел свежий подкоп, сделанный сбежавшими кроликами. Всё складывалось, как удачное гадание – само собой.

–«Помоги-ка Шишкарь»– Хренус начал энергично разрывать подкоп. Всего через две минуты упорного рытья псы увеличили ход до достаточных размеров.

–«Фуух, блядь»– устало отвалился от ямы Хренус -«Ну, пошли»– и сам первый сунулся в лаз.

Как только Хренус попал внутрь сада, его в первую очередь поразила необыкновенная ухоженность последнего – на земле почти не было паданцев, а те, что там находились, явно упали за несколько ночных часов. Деревья были высажены непревзойденно симметричным образом, формируя аллеи и улицы целого яблочного города. Конец того плодового проспекта, на который вышел Пёс, упирался в прямоугольные коробки – искомые крольчатники (Комфортабельные минимальные жилые ячейки).

–«Идём тихо, без пиздежа, подходим и всё делаем, как условлено»– прошептал Хренус и медленно побрел вниз по проспекту. От тротуаров, образованных немногочисленными опавшими листьями, шёл равномерный шелест, а сверху, из крон деревьев, исходил приятный аромат. В подобных условиях было бы крайне легко забыться, но тревога подстегивала чувства Хренуса, заставляя его воспринимать окружение настороженно. Его зрение было приковано к блокам крольчатника, становившимся всё ближе, а слух старался выхватить любой подозрительный шум. Однако пока что ничего, кроме слабого шуршания листьев, да тихих звуков, издаваемых другими псами, слышно не было.

Всё сильнее и отчётливее становилась гравюрная торжественность зданий фермы, всё отчётливее звучали под их каменными костюмами торжественные рожки и горны. Сияние невидимых рек, падавших из кувшинов статуй, высокие расписные своды, тяжёлые двери, густо пахнущие столетним деревом, возникали в ощущении, создаваемом этим местом. От этого оно само начинало светиться, точно облицованное золотом; в нём было извечное движение, словно какое-то из зданий вмещало в себя водяную мельницу.

Псы вышли из сада на достаточно небольшую площадку – прямо между массивом основного здания и клетками.

Справа вдруг донесся странный скрип – псы немедленно приготовились дать бой. Но приглядевшись, они увидели, что источником звука было кресло-качалка, стоявшее под яблоней. На сидении лежала забытая газета (Старческое одиночество и заброшенность).

Хренус немного задрожал, но постарался взять себя в лапы и придать своей морде холодно-целеустремленный вид.

–«Так, ну все, поехали»– прошептал он. Стараясь быть как можно ближе к земле, его подельники поползли по направлению к крольчатникам. Вот они уже скрылись в темноте, и вскоре Хренус услышал:

Щелчок открывающейся защелки

Скрип дверцы

Сдавленный писк

Хруст костей

Шуршание сумки

Тихую ругань

Еще немного подождав, Хренус засеменил к дому. Когда он приблизился к стене, его обдало волной мрачной тошноты – уж больно кладка необработанных камней напоминала о стенах Холодного Дома.

«И окна здесь такие же тёмные, как будто бы заклеенные чёрной бумагой»– подумал Хренус. Именно в этот момент впервые Прослушивание началось само по себе. Жуткая стонущая музыка, наезжающие на друг друга листы диссонансов, стоны расходящихся по швам инструментов; звуки, издаваемые ими, невпопад в неуклюжей манере тыкались друг в друга уродливыми головами глубоководных рыб.

Теперь же оно стало источником дискомфорта – именно эта резкая смена привычного и приятного на необъяснимое и страшное стократно усилила эффект звучавшей какофонии. На лбу Серого Пса выступила испарина (Белый налёт – болезнь сыплющихся статуй), лапы подкосились и Хренус, как марионетка, нити которой кто-то обрезал, обмяк на стену дома. Камни был холодные, склизкие, и это тактильное ощущение еще больше усилило тошноту.

По сравнению с этим клейким ужасом ощущения, которые Серый Пёс испытывал на пути к ферме, казались фальшивыми, игровыми. Теперь он с выпученными глазами, перед которыми всё расплывалось, напоминал испорченное чучело, выброшенное на свалку. Во всём теле волнами прокатывалась душевная тошнота – отвращение к самому себе, к своей жизни, вознесшееся из пропастей подсознательного и вторгшееся в чертоги разума Серого Пса, ужас перед новой ипостасью.

«Это не моя музыка»– брешь единственной мысли, которая начала склоняться на разные лады в его мозгу, ведь ничего другого он подумать не мог, и сознание ухватилось за этот единственный сформулированный клочок речи —

«Музыка не моя это

моя не это музыка

не музыка моя это

не это музыка моя

музыка моя это не».

Он чувствовал себя затемнённым, забытым в одиноких пустых комнатах, где тень насильственного перехода в новое состояние настигала его всё больше и больше. Кроме этой контузии комнат не было ничего. Только они, и всё больше захватывающая его тень.

Теперь Серый Пёс лежал оцепеневший на мокрой ночной траве. С этого места его неподвижному взгляду открывалась единственная перспектива – то самое фигуративное марево над верхней границей леса. Кроме него всё вокруг было размыто и неважно для нынешнего состояния Хренуса.

Однако даже при этой размытости Хренус не мог не заметить некое пятно, которое выделялось более светлым цветом от остального пейзажа, его движения были неравномерны, отрывисты. Нюх пса также не работал, поэтому у него не было ни малейшего предположения, кто это может быть.

Пятно остановилось.

–«Вы ктоо?»– раздался старческий дребезжащий голос -«Идите в пиздуу»-

Несмотря на оскорбления, в голосе явно присутствовали робкие, испуганные модуляции. Хренус попытался ответить, но из его пасти выскочило какое-то невнятное хрюканье.

–«Я сказал, идите в пиздуу»– пятно начало приближаться к Хренусу.

Где-то вдали опять послышались глухие удары занебесного колокола. По телу Серого Пса прошло как бы легкое дуновение ветра и вся импрессионистская размытость пространства спала, как содранная штора. К Серому Псу резко вернулся контроль над телом и полное ощущение реальности. Теперь он мог видеть, что происходит вокруг.

Перед глазами Хренуса предстала фигура пожилого пса верблюжьего цвета. У него была обвисшая морда с большими мешками под отекшими глазами, из пасти свисали жемчужные бусы слюней, а задние лапы старик волочил по земле – очевидно, они были парализованы. Как только Хренус полностью оценил внешний вид пришельца к нему вернулось обоняние, и он учуял резкий запах мочи, исходивший от пса.

–«Тварь ебаная»– Хренус незамедлительно бросился на пса.

Старик вяло взмахнул передними лапами, пытаясь отбить тело летящего на него Хренуса, но фактически получилось так, что его лапы, необычно невесомые и мягкие, как бы приобняли нападавшего. Челюсти Серого Пса сомкнулись на горле пришельца. Визг, который было издал от боли пожилой пёс, перешёл в сипение.

Псы вместе упали в траву. Хренус всё сильнее сдавливал глотку старика, пока наконец его шея не хрустнула. Хренус выпустил из пасти обмякшую тушу пса и в отвращении отшатнулся. Отёчные глаза убитого медленно закатывались, и это остаточное движение вызвало у пса ощущение, что перед ним нежить, оживший труп. Сзади ударил свет, акцентируя тело старого сторожа. Обернувшись, Хренус увидел открытую дверь и стоявшего в дверном проеме человека. У того было испуганно-удивленное выражение лица.

Хренус с рыком и гавканьем, шумом и яростью кинулся на человека. Тот в ужасе отшатнулся, зацепился за порог и тяжело упал внутрь дома, оглушительно закричав. Хренус же кинулся к крольчатникам. Когда Серый Пёс завернул за ближайший кроличий барак, он увидел остолбеневших и замерших в различных позах подельников. У Шишкаря и вовсе был мертвый кролик в зубах.

–«Валим быстро!»– пролаял на ходу Хренус и бросился вглубь сада. Сзади слышались яростные возгласы людей, хлопки и грохот.

Уходившая вперед дорога втягивала размазанное пространство по обеим своим сторонам.

Но некие элементы выбивались из этой картины.

Это было кажущееся мерцание, создаваемое мириадами маленьких сверкающих частиц.

Некоторые мерцающие частицы медленно, плавно затухали и возгорались.

Другие были резкими включениями и выключениями.

Третьи – длинными пулеметными очередями.

НЕОБЫЧАЙНО СИЛЬНАЯ ВСПЫШКА

Внезапно Хренус понял, что он бежит уже не через яблоневый сад, а через Серебряный Лес, состоявший из сверкающих деревьев, особенно сильно контрастировавших с чёрной рыхлой землей. Ветки деревьев едва-едва шевелились, но этого было достаточно, чтобы небольшие ромбические листочки слегка подрагивали, касались друг друга, производя, тем самым, чистейший звон, сливавшийся в прозрачную стеклянную музыку. Эта тонкая мелодия присутствовал повсеместно, Хренусу было бесконечно приятно слышать ее – звуки как будто бы замирали в воздухе и, мягко мерцая, постепенно растворялись. Некая тихая торжественность левитировала в воздухе, перламутровом и густом.

Серый Пёс теперь парил невысоко над землей, лишь изредка мягко отталкиваясь от нее лапами. Великая радость и шелковое удовлетворение наполнили всего Хренуса. Ему хотелось играть, резвиться в воздухе, подниматься к кронам этих ювелирных деревьев и вечно слушать прекрасную музыку драгоценного сада.

Вокруг него спиралями проворачивались абстрактные белые потоки. В них всё чётче становились различимы индивидуальные частицы, и Серый Пёс увидел, что это – бегущие призрачные псы, больше всего похожие на породистых благородных борзых, но несомненно более грациозных и невесомых. У них как будто бы было по восемь ног, которыми они с неестественной лёгкостью отталкивались от земли, то соединяясь, то снова разделяясь в собачьем потоке. Хренусу жутко захотелось каким-то образом слиться с этими псами, сойтись с ними. Ему даже начало казаться, что в этой бесконечной массе наверняка есть некая собака, в которой он мог бы найти спутницу для вечного бега в благовонном саду, свободному от травматических опытов. Идеальное времяпрепровождение в ласковую пору.

Но что-то глубоко внутри смущало Серого Пса. У этих бесконечно прекрасных собак не было ни ртов, ни глаз: их тела представляли собой лишь силуэт. И куда они направлялись, почему от них он слышал звук, напоминавший лишь рокот океана? Эта мысль не давала ему покоя; захваченный ей, он уже двигался машинально и в какой-то момент заметил, что поднимается всё выше и выше. Он смотрел на круговорот движения псов уже с высоты птичьего полёта; он увидел целое море собак, извивавшееся между деревьями.

На горизонте возникло какие-то зарево или, скорее, Сияние.

«Наверное, эта группа особенно просвещенных псов двигалась сюда»– подумал Хренус, и душа его наполнилась вибрациями ожидания. Но чем ближе приближалось Сияние, тем больше сомнения брали верх над трепетом в его душе. Сияние шло плотной стеной, оно расширялось, захватывая всё больше Серебряного Леса, двигая свою границу всё ближе к псу.

«Псы бегут не просто так – они убегают от этого сияния»– жуткое осознание отяготило Хренуса. А Сияние всё больше принимало черты марева над другим лесом, только со стократно усиленной интенсивностью. Отягощенный ужасом, он упал, как подстреленная птица, в жутком параличе, совершенно не зная, что будет, когда его тело, отяжелевшее и лишенное духовности, ударит о темную землю. Но тут же понял, что Сияние быстрее его падающего тела.

Сверкающая стена всё ближе

Ближе

Ближе

Сухой звук сжигаемой фотопленки.

Хренус рухнул в сухую листву. Оглядевшись, он понял, что находится на опушке леса. Другого леса. Перед ним стоял, тяжело дыша, Шишкарь. Морда Чёрного Пса была в крови.

–«Ну… Фух… Кажется… Всё»– с придыханием проговорил Чёрный Пёс и, приподняв голову, улыбнулся Хренусу из-под шляпы.

Прорвался в отдалении гром, и по всему лесу пошел дождь.

Глава 4

ФЛОГИСТОН

По всему лесу шёл дождь.

Так продолжалось уже несколько дней. Где-то в чаще потоки омывали каменные статуи спящих титанов и невообразимые забытые сооружения. Всё пространство наполняла перкуссия капели, сливавшаяся в оглушительный гул сотен тысяч плакальщиц.

На время, пока шли дожди, псы перебрались с Точки во временное пристанище, которым стали заросли папоротника – их широкие листья давали хоть какое-то укрытие от вездесущих небесных вод. Эти несколько дней были временем отдыха, справедливым вознаграждением за переживания, лишения и риски, наполнявшие жизнь стаи. Псы только и делали, что поглощали добытых кроликов и спали; все, как один, были молчаливы – комфорт сытости позволял каждому кутаться в собственные мысли. Тяжелая штора дождя же служила барьером, сторожившим покой стаи.

Хренус пребывал в теплой дрёме. Он почти забыл о странных, пугающих происшествиях, терзавших его ещё совсем недавно. Лишь изредка уже отупевшая тревога тёмными очертаниями морского чудовища показывалась близко к поверхности, но быстро тонула, стремительно уходя на дно океана мягких размышлений. К тому же Фигура, исчезнув в ту ночь, так до сих пор не объявился, что не могло не радовать Хренуса. В общем, Серый Пёс мог, наконец, получить удовольствие от своего времяпрепровождения.

Вот и сейчас, лежа под раскидистым кустом папоротника и обводя невидящим, ленивым взглядом силуэты псов, Хренус размышлял исключительно о приятных ему вещах. Серый Пёс перебирал в памяти те оставшиеся позади события, где, по его мнению, он достигал наибольшего успеха, или те моменты его существования, в которых ему несказанно везло, и по мере увеличения количества возвращенных из небытия сюжетов он чувствовал себя всё лучше и лучше. Жизнь, которая раньше казалась ему разбитой дорогой бритв и ножей, теперь предстала в виде легкой, хрустальной тропинки, на которой лишь иногда попадался досадный мусор, оставленный существами, нечуткими к прозрачному ритму красоты.

«О, горная тропинка, я искал тебя, внутри меня всё холодело, когда я вступал в твои пределы.

Ты была бархатной лентой, развернутой среди сентиментальных вершин, моей подругой, моим мелодичным ветром, моей свежей, чистой любовью».

Да, именно такого вакуума страданий так давно жаждал Хренус. Никакого страха, никакого истерического поиска ресурсов, никаких призраков, духов, чернобурок, других стай псов и котов. Только знакомые морды и еда. Только это.

Только это.

Монотонность, монашеская монотонность звуков – не симфония, но поток, могущественная, спокойная река, гудящий водопад, прохладная каменная стела в жаркий день, сине-зеленые стебли береговых растений. Такие звуки могут быть только терапией, утешением, замещающим внутреннее наполнение формы её внешним, видимым объемом.

Хренус прикрывал глаза.

Теперь происходило плавное внедрение в окружающий мир, и Серый Пёс на хрустальном ложе под шёлковыми покрывалами двигался сквозь ковёр леса, растягиваясь, растворяясь, снова собираясь воедино, претерпевая разнообразнейшие метаморфозы: становясь то разрывной, прерывистой линией, то россыпью цветных горошин, то пиксельным пятном, то вихрями изменчивых оттенков. Ему начало казаться, что его Прослушивания были связаны именно с таким состоянием – всеполной сопричастности, которое можно бы было описать как

К А М У Ф Л Я Ж

Так продолжалось все эти текучие дни дрейфа.

–«Как сейсяяс помню»– раздалось типичное начало любой истории Жлоба -«Хозяен сидить на окне, а под ним штук двасать, да, двасать голубей лежать. Он хлеп в вотке мочил и их кормил для развлесенья ха-ха-ха-ха.

Хренус, не открывая глаз, хохотнул над историей. Приятное ощущение. Еще несколько секунд он подержал его внутри, смакуя.

–«О, это, Хренус… твой там этот, ваш любовник, идёт, нахуй!»– это уже зазвучал гортанный голос Мочегона.

–«Какой любовник ещё?»– недоуменно спросил Серый Пёс, не открывая глаз.

–«Ну этот, мадам Фигура ха-ха-ха»-

Это была одна из тех фраз, которые Хренусу совсем не хотелось слышать. Начала, пока ещё совсем робко, болеть голова – в ней снова возникала болезнетворная ткань дискомфорта. Сейчас он откроет глаза и увидит перед собой противоестественную тварь, которая наполнит всё сознание Серого Пса гноем отвращения, сукровицей ужаса. Но этого уже не избежать. В конце концов, вдруг он скажет что-нибудь дельное, ведь совершённая по наводке Лиса операция с фермой прошла для псов крайне успешно (Плацебо мысленного успокоения).

Хренус открыл глаза. Все псы уже вытянулись в направлении приближавшегося сквозь дождь силуэта. Определенно, он имел неестественную худобу, присущую Фигуре. Однако Хренуса сразу же смутил тот факт, что движения этого пришельца не были похожи на мелкий бег, присущий Лису. Скорее, это были какие-то неловкие, гротескные ковыляния, раскачивания из стороны в сторону. Такое впечатление, что Фигура был сильно болен или ранен.

Хренус напрягся ещё сильнее, его мучило ожидание новых травматических опытов. Которое, впрочем, всё больше сменялось недоумением. Наконец, когда таинственный пришелец находился от псов на расстоянии нескольких метров, Пёс понял, что это совсем не Фигура.

Если очерченная худоба Лиса имела чуждую, неприятную симметрию, а двигался он с потусторонней грацией и ловкостью, то здесь можно было наблюдать совершенно противоположную картину. По-шутовски дурашливые, нелепые движения физически увечного животного несли вперед дистрофичный и гротескный каркас костистого тела, покрытого лишаями (Смеющаяся публика дешёвого водевиля). Проводка жил рельефно проступала под серо-буроватой, какого-то крысиного цвета шкурой, а морда сморщенная, местами заклеймённая розовыми бутонами раздражений, благодаря своим вывернутым ноздрям была похожа на свиное рыло. С жуткого скелетного зада свисал жалким тросиком крысиноподобный хвост. При движении существо припадало как можно ближе к земле, будто бы неловко кралось. Это была шхуна, команда которой погибла от неизвестного мора в тропических широтах, и она, носимая своенравными течениями, постепенно наполнялась смрадом разложения, пропитывалась трупным ядом и разваливалась, отданная в рабство беспощадным ветрам. Спутниками искалеченного животного были сиплое, сдавленное дыхание астматика и странный запах – очень перечный и несколько химический, не природный. Но вместе с тем это не было помоечным зловонием.

Худой пришелец остановился и обвел псов взглядом. Его постоянно слезящиеся катарактные глаза были практически полностью чёрными, и лишь у самого края глазниц виднелся желтоватый белок. Хренусу показалось, что перед ним труп, поднятый злой магией из могилы – неприкаянный, разваливающийся на ходу.

–«Фуф, кажется, добрался. Далеко вы, ребята, забрались»– проговорил зверь с улыбкой; голос его был на удивление приятный; в нём звучали бодрость и оптимизм.

Это определенно был пёс, но страшно изуродованный. Какая жуткая болезнь или катастрофа могли оставить на нём такой отпечаток?

Пришелец еще раз обвел стаю весёлым взглядом, который очень плохо сочетался с каплями гноя в уголках глаз.

–«Раз вам нужно некоторое время на раздумья, то я позволю себе представиться. Мое имя – Казанова. К вашим услугам!»-

–«Кто?! Что, блядь?!»– залалаял Мочегон -«Какой Казанова? Ты себя в зеркало видел, Запеканыч! Ты хоть раз-то ебался?!»-

Мочегон захлебнулся истерическим, нездоровым, отчасти возмущённым смехом:

–«Казанова, нахуй!»-

Казанова ответил на этот выпад понимающей усмешкой. Он как будто бы оценивал несуществующую шутку, признавая её мнимую удачность.

–«Как ты нас нашёл?»– рявкнул неожиданно громко Шишкарь. Очевидно, что Казанова и своим неожиданным появлением, и своей внешностью ввел всех псов в ступор; теперь они выходили из его комнат поодиночке, каждый в разное время, но неизменно в возбуждённом состоянии.

–«А, это эти ребята, актёры, меня на вас навели… Вы знаете их? Нет? Тогда вам обязательно надо с ними познакомиться, это великолепнейшие, достойнейшие псы»– речь Казановы тлела благовониями.

–«Не надо нам с ними знакомиться»– сухо отрезал Хренус. Он мысленно оставил самому себе записку, узнать, что это за актёры и разобраться с ними (Потеряется ли она в ворохе испачканных бумаг или унесет её сквозняк?)

Казанова деликатно улыбнулся:

–«Тем не менее я к вам по делу – знаком с вашей работой: вся округа теперь только и говорит про куш, который вы отхватили. А я сделал смелое предположение, что вам могут понадобиться услуги такого пса, как я. Предлагаю вам немедленно рекрутировать меня в стаю»-

Хренус насмешливо хмыкнул:

–«Да? И на какое место ты, Казанова, желаешь к нам поступить?»-

Казанова сказал несколько более низким, чем раньше, голосом:

–«На место разведчика»-

Хренус, изображая сожаление, цыкнул зубами:

–«Не получится. У нас уже есть такой»-

–«Специалистом по связям с общественностью, у меня обширные контакты…»-

–«Это он»– Хренус Кивнул на Жлоба

–«Тогда я точно могу быть профессиональным рассказчиком, развлекальщиком…»-

–«Он совмещает эти обязанности»– ухмыльнулся Хренус

Казанова, насколько это можно было судить по его изуродованной морде, был обескуражен. Он немного помолчал, продумывая следующую реплику, а затем вылил из себя скулящую речь:

–«Тогда я прошу вас, прошу вас, как пёс, стоящий на грани смерти, может просить других псов, прошу вас о помощи и пощаде, прошу»-

–«Ты что, охуел, а?»– выскочил Шишкарь -«Катись отсюда, мудила, пока твои бока лишайные целы!»-

–«Пожалуйста!»– плаксиво скулил Казанова. Эти жалостливые интонации звучали неестественно, как будто бы Казанова лишь накрывал чехлом свою весёлость сатира и был готов с минуты на минуту снова предстать в образе вечного балагура.

Хренусу было неприятно смотреть на это уродливое существо, теперь еще более жалкое за счет своего самоуничижения (пусть и наигранного). Серый Пёс отвел взгляд от Казановы и тут же увидел под кустом папоротника сумку, где лежали трупы кроликов. Она уже не выглядела новой – потрёпанная, бесформенная, с проступавшими бледными пятнами крови (Лазарет в траншеях, недостаток перевязочных материалов). В ней осталось от силы две тушки. Скоро нужно будет снова начинать поиск еды, сами псы её найти не могут (во всяком случае, пока), Фигуры всё нет, да и связываться с ним у Серого Пса не было никакого желания, а этот пёс пусть и неприятен на вид, но зато понятен, совершенно обычен, не отдает никаким сверхъестественным смрадом.

–«Вот что»– вальяжно растягивая слова, сказал Хренус -«Один шанс тебе – если знаешь, где жранье достать можно и нормальное, то подумаем, что с тобой делать»-

–«О, у меня есть дело как раз для вас»– Харизма вернувшимся бумерангом проявилась в Казанове -«Я знаю такое место – высший сорт, самый сок!»-

–«Что ещё за место?»– гавкнул Шишкарь

–«Эммм… не то, чтобы место, а я бы назвал это в некотором роде подработкой на месте. Скажите, вы не против крысиного мяса?»-

–«Да мне насрать уже, что жрать, нахуй»– подал голос Мочегон.

–«Вроде в этой махинасии имеесся, так сказать, расиональное зерно»– согласился Жлоб.

С одной стороны, будь у Хренуса выбор, то он бы, разумеется, предпочел кроликов и птицу крысам, но раз еда сама шла ему в пасть, то Серый Пёс решил не упускать возможность. Тем более, что в городе, в самые его неудачные периоды, ему приходилось есть мёртвых крыс.

–«Показывай давай и смотри без наёбок – у нас с наебщиками, разговор короткий»-

–«Да, конечно, следуйте за мной, нам надо идти на поля»– засуетился Казанова.

Поля, обрабатываемые совместными усилиями фермеров-арендаторов, находились не так далеко от логова псов. Именно на этих полях неделей ранее и проводил свою разведку Хренус.

–«Любезнеёшай, а сёдня денёк-то не осень подходяссий для крысинай охоты! Дожжь!»– ехидно проговорил Жлоб.

–«Уважаемый, Уважаемый!»– в речи Казановы заиграли вступительные ноты, объявляющие о начале рекламного блока -«Вы же знаете, как всё у фермеров происходит. Если дата работы назначена, то работа должна быть выполнена вне зависимости от обстоятельств. Это качество деловых людей, секреты успеха, к плодам которого (пусть и побочным) я и предлагаю вам сейчас приобщится!»-

–«Погодите, погодите, а пусть еще историю расскажет, если он такой рассказчик кайфовый!»– подал голос до этого молчавший Плевок.

–«А сто, Щеня, мои истории тебе уже не нравясся, надоели?»– с упреком сказал Жлоб (Горечь ревности мешала ему сидеть спокойно на стуле. Он вскочил, бросился к окну и сорвал карниз, запутавшись в шторах).

–«Да, в натуре, если хилый на рассказе, то пусть приколет»– Мочегон прожевывал слова как кашу.

–«Друзья»– Казанова улыбался кинематографической улыбкой образца 20-х годов -«Раз вы просите, то я вам сейчас такое расскажу, вы не пожалеете. Вы знаете историю о таксе Бонифации? Нет? Тогда я вам завидую – всегда завидую тем, кто слышит её в первый раз»-

Казанова сделал паузу и заговорил, но уже каким-то старческим скрипучим голосом – монотонным, безэмоциональным, немного иностранным: