Kitabı oku: «Самбор», sayfa 2
Меня он утомляет. Это настолько не интересно и раздражающе, что хочется молча обойти солдата и уйти прочь. Но не было такой возможности. Я была обязана не создавать подозрительных мыслей в головах придворных, и все эти годы прекрасно с этим справлялась. Конечно, с такой ситуацией мне пришлось столкнуться впервые и чем-то это было похоже на лучик света, но не в реальности. Я могла о многом сказать этому человеку, о многом дать понять и его жизнь в то же мгновение потеряет краски, но…
В детстве мама читала мне сказки. Это были тонкие книги, завернутые в потрепанную ткань и перевязанные грубым шнурком. Тогда они казались мне светом и рождали в душе жгучее тепло, бесконечную радость. До сих пор помню шорох листов и отсыревший запах, желтизну и размытость картинок. В тех книгах были описаны свершения героев. Людей, которые переполнены умом, храбростью и силой. Они спасали детей, женщин, оберегали стариков и оживляли скисшие поля. Вот только все это существовало лишь на страницах тех книг. Геройство, спасение, самопожертвование во имя других. Сейчас это все не имеет значения и меркнет на фоне банальной глупости. Такие книжки ничему не учат, кроме наивности в ожидании помощи.
Поэтому, смотря на смущенного солдата перед собой и имея возможность спастись, я отказалась. Вокруг нас словно вырос купол, все стало ясным и понятным, реальным, а не выдуманным сумасшедшим, который верил в героев. Их не существует. Объятая тенью, серой пеленой несправедливости и суровой волей мира, в котором пришлось родиться, я просто-напросто сказала нет очередной возможности быть кем-то спасенной. Потому что эта возможность была очередным злом.
– Поздравляю вас, – пытаюсь улыбнуться, но скулу пронизывает колющая боль. Еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться пальцами лица. – Надеюсь, эта служба привнесет в вашу жизнь много нового и интересного, Гирт Лоурс.
Я снова кланяюсь и обхожу мужчину, держа руки все еще за спиной. В очередной раз ругаю себя за то, что произношу имя человека, который скоро исчезнет из моей жизни. То, что произносится вслух, навсегда остается в нашей памяти, а моя память бесценна и у нее есть рамки.
– Постой, – резко хватает меня за руку солдат и останавливает. Мы стоим на одной линии, но смотрим в противоположные стороны. – Если тебе нужна помощь, скажи. Просто скажи и я попытаюсь что-то сделать. Слышишь? У меня нет причин лгать тебе.
Попытаюсь… Как же надоедает.
И мне нечего сказать тебе Гирт Лоурс, совсем ничего нет в голове. Хотя если дотянуться, то я смогу швырнуть в тебя предполагаемые последствия твоих попыток. Пострадают люди, пострадаю я, моя воля и предназначение. Боги исчезнут из моей судьбы и оставят тонуть в одиночестве гниющую душу. Вот все чего может стоить твоя глупая попытка, которую ты позволил себе озвучить. Этого хочешь? Ты такой же монстр, как и Господин, Гирт Лоурс.
Продолжаю буровить взглядом ступени и думать о том, как быстро исчезнет его радость от службы в этом городе. Мне было его совсем не жаль. Он сам решил жить так и умереть настолько быстро. В такие моменты мне приятней улыбаться и исчезать в тени надвигающейся бури. Ведь так поучительно наблюдать за роком, за тем, как губит кого-то слепое любопытство и глупость, болтовня про какие-то там попытки.
Это был наш последний разговор, после которого солдата больше не видели. Как ожидаемо. Я могла помочь, но у этого были бы последствия, которые мне не нужны. Так же последствия были и у его поступка. Его жизнь – это не моя ответственность и вместо того, чтобы так рисковать, он мог попытаться помочь молча, не раскрывая рта. Ведь о попытках почем зря не болтают, их совершают молча, но лишь те, кто убежден в успехе. Есть ли во мне сожаление? Нет. Я не сочла нужным участвовать в судьбе того человека и это то, что оказалось не по силу самому Гирту Лоурсу.
***
Теперь Деян не встречает меня с работы, постоянно занят и редко хочет поговорить. Мы и раньше не были близки. Он видел во мне беззаботную и легкую сестру, у которой своя жизнь, наполненная яркими эмоциями, людьми и событиями. Я была его отдушиной лишь в моменты абсолютного бессилия, но теперь являюсь той, на кого у него не хватает времени. По большому счету мало что изменилось, и я раздражалась только из-за факторов вокруг. Впервые за долгое время трудно сохранить равнодушие. Меня буквально разрывало на части от злости, которую приходилось копить.
Хотелось понять причину безразличия к любимому брату и дошла до того, что стала сомневаться в этой самой любви. Она и раньше казалась мне навязанной, созданной искусственно матерью и отцом, которые уверяли, что якобы это правильно. Но сейчас, когда я стала старше это начало пугать. Совсем немного, но ощущаемо. Это не значит, что мне все равно на Деяна. Там, где ты живешь в одиночестве, всегда хочется понять, для чего тебе люди поблизости. Кажется, что у моей отчужденности была причина, о которой предстоит узнать. Мы с братом были далеки друг от друга, но с появлением Журри и вовсе исчезли из поля зрения.
Мне не грустно и не весело. Эмоции – это роскошь. Я способна лишь делать так чтобы никто вокруг не волновался, не считал, что у меня есть проблемы. Это очень важно. Так я живу большую часть жизни и вижу, что таким образом лишаю людей дополнительных проблем. Только так могу взращивать собственную волю. Если бы имела хоть каплю свободы, то не была бы здесь. Мой взор всегда направлен на далекие и погибающие от надежд города. Им не хватало правосудия и осознанности, ледяного дождя, который мог бы привести в чувства. Та свобода, о которой они наивно мечтают и о которой молятся, могла погубить города. Дураки.
Это так жестоко. Много столетий люди неустанно строят храмы и молятся, хотя уже давно лишены этого права. У них нет достоинства, силы, сдержанности и желания что-то решать. Все людские проблемы рождались от них самих, только вот никто так и не понял этого. Я давно смирилась и перестала находить в воспоминаниях матери лучи надежды. Единственное, чего я могла желать это призыва на службу к богу. Но он поощрял волю моего Господина и позволял держать меня в рабстве. Рано или поздно я разгадаю эту загадку и буду благодарна Берриане. Той что редко, но являлась ко мне во снах, которую отвергало сердце искренне и неумолимо. Давно забытая богиня, которая решила продолжать повиноваться людям. Мне оставалось лишь надеяться на благосклонность других богов. И оказалось не напрасно.
***
После стирки я выносила мокрые вещи в сад, чтобы повесить их сушиться. Пока таскала корзины, Журри сидела возле калитки и, как всегда, смотрела в одну точку.
Девушка все прекрасно понимала и не пыталась поговорить со мной. Она вообще не отличалась любезностью и неустанно злила брата, который срывал свою злость молча, не подавая вида. Как же жалко выглядели они оба. Для чего вообще держаться друг за друга, когда между вами такая пропасть? Но даже так, я не хотела иметь ничего общего с Журри и ее проблемами. Мне было приятно игнорировать девушку пока брата нет дома. Она не была глупа и в глубине души знала, что именно, между нами, двоими за настроение. Временами меня наполняло до краев любопытство, ведь от Журри веяло божественным следом. Но, как и было велено, я не смела поддаться этим чувствам и лишь наблюдала, тренируя себя и свои мысли. Я должна была обуздать себя саму и научиться сдержанности, познать владение мыслями и взять верх над разумом.
Это был один из редких дней, когда на улице нежарко и пахнет дождем. Море волновалось, шумело, билось о скалы, пугая прохожих. Я настолько привыкла к этому месту, что перестала удивляться и любоваться красотами. Здесь было на что посмотреть, но не тогда, когда ты не умеешь радоваться мелочам. Людские радости для меня лишь эхо, которое бьется о столбы нерушимой памяти, но никак не воспринимается.
Последняя корзина оказалась полупустой и выйдя на крыльцо, я бросила взгляд на одинокую и молчаливую девушку, которая не двинулась с места, словно неживая. Хотелось в очередной раз убедиться в том, что совесть ее мала и не воспитана, словно брошенный при рождении в поле ребенок.
Тело слегка тряхнуло. В грудь будто вбили гвоздь.
За перилами веранды в тени козырька стоял кто-то в длинном темном плаще, наблюдая за Журри. Странный холод наполнил все тело, заставляя онеметь и бездвижно наблюдать. Я была скорее не напугана, а удивлена. Не так часто в моей жизни происходят незнакомые моменты. С появлением девушки их становилось с каждым днем все больше. Сейчас в воздухе повис аромат божественного следа настолько сильного, что сравниться он мог лишь с матеренным. Это сильное божество, которое часто бывает в обители и все его тело пропитано магией.
Мы с братом ни с кем не общались и не имели тесных связей в городе. Не то чтобы я переживала за Журри. Я считаю это неправильно, когда врываются в чужой двор. К тому же мне не страшно кому-то навредить. В моей жизни было мало возможностей, чтобы освободиться от разрывающего на части гнева и злости. Печать Господина заставляла быть покорной всегда и везде, при любых обстоятельствах. Поэтому любой подобный момент на вес золота для моей скучающей душонки. Только так я могла высвободить хоть немного ярости и бесконечной злости, которая за много лет стала единым целым с напряженным телом.
Сжимаю ручку корзины и тихо ставлю ее на пол.
Быть тихой и незаметной мне не привыкать. Приходилось часто прятаться в детстве. В те времена это был единственный способ увидеть мир таким, какой он есть. Только так я могла увидеть истинные лица родителей и их поступки, которыми кормили меня, словно зверя. Хотелось видеть все в настоящем свете, таким каким на самом деле являлось. Казалось, что это путь к спасению, но я лишь училась быть жестокой и спокойной. Не могу сказать, что это плохо, ведь мне удалось вырасти очень сильной и бесстрашной.
Осмотревшись, понимаю, что рядом только крюк для сбора яблок и лопата. В нашем доме не было оружия, кроме того, что Деян хранит в шкафу. Оно было охотничьим и в данный момент слишком далеко лежало, чтобы могло быть использованным.
Чувствую, как лицо расслабляется. Глаза полуприкрыты. Руки наливаются силой, сжимая черенок лопаты. Делаю шаг, еще один. Двигаюсь очень тихо. Многие могли бы позавидовать подобному спокойствию. Мне чужды страх и неуверенность лишь потому, что я прекрасно понимаю себя и свои желания. Глупо сомневаться в том, в чем ты уверен. У меня было достаточно времени, чтобы принять множество решений, которые позволят жить так, как считаю верным.
Сейчас я ударю. Если повезет, то череп разломится и хлынет кровь. Он даже не поймет, что произошло. Рухнет на землю и закроет глаза. Больше у него никогда не возникнет желания врываться в чужой двор и так нагло следить за кем-то. Божественный след был не его, а того, кто находится с ним почти всегда. Это аромат женщины, которая связанна с небесами. У самого чужака почти нет никакого запаха.
Резко останавливаюсь и вижу, как незнакомец медленно поворачивает на меня голову. Вокруг все словно померкло и замерло, перестало быть живым, утонуло в парящем пепле.
Что это за чувство? Страх? Возбуждение? Незнание что предпринять? Я перебираю все возможное и нет, так как не понимаю своих собственных ощущений в эту минуту. Много раз я сталкивалась с чем-то новым, но очень быстро осознавала происходящее, обретала то или иное мнение. Сейчас же мне не по себе. Пугает чувство незнания и сомнения. Я медленно погружалась в неукротимый хаос, которым несло от чужака. Его аура поглощала и сжимала, заставляла мысли путаться и затягиваться в узел, беспорядочно метаться в голове. Такое ощущение, словно меня пытались обмануть и склонить к чему-то, не произнося и звука.
Его лицо приятно мятного цвета. Чистое, без синяков и морщин, под левым глазом розовая родинка. Черты мягкие, но скулы угловаты. Глаза спокойно смотрят прямо в мои. Не дрожат и молчат, словно что-то спрашивают. Непонятно. Никогда не видела настолько равнодушный и чарующий взгляд. Конечно, он и не был похож на всех вокруг и поэтому это могло быть его обычное состояние. Однако, что-то странно пощипывает нос и глаза. Это магия, которой раньше не было в Лореуле. Незнакомая мне и отталкивающая магия.
Чужак долго смотрит и ни на сантиметр не отрывается от глаз. Кажется, копается во мне через них и у него не выходит что-то отыскать. Это видно по тому, как существо хмурится. Он сбит с толку и видно, как теряет контроль над собственными эмоциями. Такое часто случается с теми, кто слишком самонадеян.
В тот день я впервые это почувствовала. Непреодолимое желание следить за Журри и раз за разом находить где-то рядом чужака с незнакомой магией. Это позволяло мне ощущать себя в атмосфере чего-то секретного и чарующего, недоступного всем остальным. Я никому и ничего не сказала. В первый раз незнакомец молча ушел, обернувшись пеплом, который унесло ветром в небо.
Да, в тот день мы наконец встретились с Самбором У-Тангом. Тогда я еще не знала, что наша встреча была предрешена и многие ждали ее, но во мне и правда взросло освобождение. Стало легко и спокойно, я совсем немного поймала и подчинила себе свою судьбу.
Сложно описать те эмоции, которые вдруг родились. Хотелось верить, что это предчувствие освобождения, но я снова и снова возвращалась к Господину. Злилась на себя из-за рождения в голове ненужных мыслей и вопросов. Мне однозначно хотелось убить зеленое чудовище, которое всколыхнуло мой покой и заставляло высвобождать ту злость, которая была обязана находиться внутри, а не снаружи. Аромат его магии постоянно витал в воздухе и очень долго исчезал, подхваченный ветром. И к тому же я не имела права кому-то об этом сообщить, иначе могло произойти что-то ненужное и неугодное богам. Во мне скопилось огромное количество противоречий, и я уже плохо понимала, что именно чувствую. Мысли зеркалами друг друга, смеялись и лгали, вводя в ужас.
Я в числе тех, кто на стороне правящих богов, но была вынуждена скрывать это. На мне была печать подавления воли, а без нее я была бесполезной, хоть в венах и текла кровь богов. Все складывалось таким образом, что сейчас мне доступна лишь людская жизнь в Явь несмотря на то, что суждено служить богам. Из-за Беррианы, мне приходилось подчиняться Господину, из-за нее все так медленно тянется и не дает мне освободиться.
Дни складывались в недели. Все это время Журри злила брата и тот надолго уходил из дома, оставляя нас наедине. Меня это только интриговало, заставляло фанатично наблюдать за девушкой, которая оставалась молчаливой и сдержанной. После работы я притворно интересовалась ее настроением и пряталась в тени комнат, болезненно потирая незажившие раны. Мои силы восстанавливались быстрее каждый раз, когда понимала, что девушку что-то терзает и заставляет не находить себе места. Это все то, что рождает в ней ее глупая наивность и надежда, а меня лишь питает.
Я до сих пор не знаю, для чего она пришла и что ищет. Мне настолько безразлична болтовня и истории, что надолго в голове они не остаются и исчезают, словно пепел или пыль в шумной воде. Глаза изо дня в день пожирают эмоции и движения Журри, которые о многом могут рассказать. Я уверенна в том, что она гордится тем, как движутся ее руки и голова, как горделиво может выглядеть в глазах других. Девушка ведь не могла понять это сама. Ее научили. Просто смешно.
– Он ничего не говорит, – бормочу в пустоту пока на моей шее вяжут узел. – Всегда молчит. Может иногда показаться, что он и вовсе кукла, которую просто поставили на землю, а потом испепелили. Настолько быстро, что он за секунду исчезает из вида.
Тело словно чужое поднимается и повисает, заставляя замолчать, будто и ему тоже надоела моя болтовня. Под ногами чувствую стул и быстро встаю на него, подворачивая немые пальцы. Глотаю жадно воздух. Кашляю. Мне не так часто дают отдышаться, поэтому я всегда готова к новым ударам и боли. Горячий металл касается икры, словно масло протыкает ее насквозь. Я кричу. Связанными руками хватаюсь за воздух.
Сейчас мне больно, от того, что нет возможности продолжить рассказ. Я просто хочу говорить о чужаке. Мне нужно хоть как-то избавить себя от всех этих мыслей. Молчание, которое столько времени сохраняла, неожиданно захотело исчезнуть и освободить поток слов и мыслей. Это неправильно, это губит мою волю и заставляет слабеть на глазах. Мои раны медленней затягивались, а злость все чаще вырывалась наружу. Я переставала понимать, важность своих мечтаний и поддавалась соблазну пожаловаться, выплакаться. Такими оружия быть не должны. Только по этой причине в наше время так часто стали появляться отступники, неспособные нести службу должным образом и быть сильными перед человеческими слабостями. Несмотря на то, на какой стороне ты хочешь находиться, служба обязует тебя быть непреклонным и верным, исключающим сомнения и нерешительность.
– А что он делает? – спрашивает Господин смеясь.
– Ничего, – хриплю, прокручивая воспоминания в голове. – Следит за ней. А я за ним. Он такой же как мы с братом. В нем течет божественная кровь, которая неустанно враждует с моей. Между нами война, которая не позволяет мыслям схлестнуться воедино. Он моя полная противоположность. Кажется, что у этого есть смысл.
Вторую ногу пронзает та же самая боль. Кровь течет по стопам, заставляя их хлюпать и скользить. Стул шатается.
В какой-то момент боль и вовсе покидает тело. Мне нет смысла кормить ее и замечать. Боль – это все, что делает нас живыми, но сама эта идея кажется мне безумной.
Жить, когда у тебя нет смысла – это глупо и расточительно. Вся эта чушь про удовольствие и свободу не больше, чем спазмы болеющей и суровой лени в каждом из нас. Жизнь по-своему прекрасна и имеет право быть чем-то значимым, даже когда она наполнена лишь страданиями. Почему-то со мной это так не работает. Мне презренна мысль о подобной жизни. О такой, как у меня. И я не боюсь смерти, ведь она избавит меня от бессмысленности существования.
Придя домой, застаю Деяна за работой в гостиной. Такой серьезный и сосредоточенный, ни на секунду не отвлекается. Как всегда, я здороваюсь и целую его в щеку, выдавливая улыбку. Отворачиваюсь, ухожу на кухню. Равнодушие тенью покрывает лицо, и я блуждаю уставшим взглядом по пустым кастрюлям, по стекающей крови, из некогда живой дичи. Деян был на охоте.
Поток мыслей замедляется, я утопаю в равнодушном безумии, которое сейчас способно моими руками разорвать в клочья что-то очень ценное для всех этих глупых людей. Кажется, я постепенно схожу с ума, но лишь так чувствую себя лучше. Хоть немного. Во мне все еще бурлит ярость из-за того, что Господин не позволил высказаться. Он был единственным, кому можно было озвучить мысли и даже так мне закрывают рот, приказывают молчать.
Случайно замечаю в окне черный силуэт. Медленно и осторожно подхожу ближе, огибая обеденный стол. Силуэт слегка искажен из-за неровного стекла и не передает всех тех красок, которыми наполнена улица. Дрожа, касаюсь окна и провожу пальцами по холодной поверхности. Рука затряслась, но я сжала ладонь в кулак, чтобы унять в себе волну злости и ненависти.
Это так странно. Что у меня на уме? Безобидное любопытство или маниакальная зависимость? По какой-то причине во мне бушует буря, которая словно толкает вперед и умоляет о принятии решения? И Какого? С появлением в моей жизни чужака я ежедневно сталкиваюсь с тяжестью безумия, которое присуще каждой комели. Это сводит с ума, заставляет сковывать все тело судорогой и хрустеть закореневшими пальцами рук. Моя магия съедала меня, выводила из себя, бурля в венах и стуча в болящей голове.
Медленно поворачиваю голову в сторону брата. Ничего не замечает. Он там же где и был: в мире, где существует Каэлин, которая живет своей жизнью, которая не доставляет проблем и кажется счастливой. Это ведь не я беззащитная и слабая, не я нуждаюсь в сильном мужском плече, а Журри. В очередной раз становлюсь свидетелем несправедливости, которую на глазах у всех создал Деян. Он даже не понимает, насколько жесток ко мне. Никто из них не понимает и не надо. Так будет лучше.
Улыбаюсь, снова буровя взглядом затылок незнакомца. Все так странно. Весь мир тонет в хаосе и безумии, не осознавая этого. И все из-за того, что его покинула моя мать. Я не стала ей, хотя в будущем должна занять ее место. Мама была первым разочарованием богов среди оружия. Она, как и многие окунулась в земные проблемы настолько сильно, что перестала понимать смысл своих задач. Она поддалась людскому безумию, а если точнее, то создала его новый вид. За это Берриана и наградила меня печатью подавления, чтобы моя воля не познала свободы, чтобы я не смогла служить богам, как Санна Рогнед, как моя мать.
Моя ненависть к Журри росла изо дня в день. Каждый раз желание ударить ее чем-нибудь сводило судорогой руки и ноги, а на лице расцветала больная улыбка. Девушка капризничает, плачет, вечно что-то просит, и сама не в состоянии даже дойти до спальни. До спальни наших родителей. Там, где долгие годы существовала борьба. Она настолько лишена понимания и морали, что кажется больной и жаждущей смерти, будто жизнь игра и девушка в ней лишь игрок для компании.
Проиграв, мы тут же признаем поражение, не думая о том, что в поражении столько истины. Война – это процесс, из которого люди обязаны делать выводы. Но нет. Они неустанно развязывают все новые и новые сражения. Они тонут в крови и убийствах, а потом приходят в храмы и молятся. Как грязно. Каждый из них заслуживает наказание. Наказание за то, что посмели решать кому и как долго жить просто из собственного желания. Если бы смерть имела физическое воплощение, то сейчас беспрестанно бродила по земле и уничтожала зачинщиков воин. Она была бы рада каждому кто, погибая с сожалением вспоминает прошлое, а не просит очередной шанс у богов.
Никто кроме смерти не имеет право распоряжаться жизнями и дарить надежду, притворно не замечая болезнь. Все те, кто отравлен желанием властвовать и решать за других заслуживает исчезновения. Править должны лишь те, кто способны подарить покой людям. Если и они покорятся жадности, то должны также исчезнуть. Даже если это боги.
– Каэлин? – кто-то зовет меня.
Тяжело отвести взгляд от незнакомца. Тяжело снова видеть, как он исчезает, как его волнует только Журри и ее несерьезные проблемы. Я вечно занята делами, уборкой, стиркой, готовкой, параллельно заживлением скулящих ран, а она… Она продолжает существовать в мире, где рядом лишь добродушие и помощь. Это даже кажется смешным. Все кроме меня пытаются ее защитить.
– Что? – зло сжимаю пальцами столешницу.
– Что сегодня на ужин? – Деян копается в корзинах с едой у стены. – Так хочется печеный картофель, да и Журри он нравится. Забавно, но там откуда она родом нет картофеля. Хотя не так уж и далеко наши страны находятся друг от друга. Удивительно…
Боль выстреливает в резко согнувшийся ноготь.
Ненавижу. Я ее и правда ненавижу. Всем своим естеством. Кажется, что рано или поздно, но что-то подобное произошло бы. Ей крупно не повезло оказаться именно здесь. Там, где я жила с мыслями о справедливости и много лет мечтала быть ее палачом.
– Действительно, забавно, – бормочу, наблюдая как за окном чужак равнодушно скользит мимо меня взглядом.
***
Я нарезала морковь уже на протяжении часа. Нож медленно и крупно режет твердый овощ, и это доставляет мне удовольствие. Мысли слишком далеко. Вне этого дома и города, там, где всегда существует мой личный райский уголок. Он наполнен пустотой и постоянно молчит. Там существуют лишь тени, а иногда острый блеск ножей, заточенных игл, которые так приятно скользят по чьей-то бледной коже.
Часто ли я думаю о пытках? Да. И это нисколько не расстраивает, не делает плохо. С самого детства я не испытываю жалость, ни к избитому отцом брату, ни к плачущей матери. Все они слабые, не способны сдерживаться, терпеть. Вечно им кто-то и что-то должен, обязан. Обладая невиданной силой, мама постоянно пресмыкалась и казалась слабой. Она хотела такой быть. Я знала это, когда она по ночам плакала в саду и убеждала себя, что ее голова в порядке. Мама постоянно доказывала себе, что безумие ее не коснулось и она лишь та, кем хочет быть. Но это было ложью. Спазмами умирающего благоразумия.
Боль пронзает палец, кровь от пореза падает на деревянную доску. Приятно, тепло. Частичка моей жизни касается, стекает по внешнему миру, который так безжалостен к ней.
Я часто думаю о будущем и уже сейчас знаю, что в нем будет. В отличие от мамы, во мне достаточно решимости и верности. Поэтому, когда явился Воронвэ, я даже не подумала о том, чтобы воспротивиться. Он был тем, кто наставил меня на путь, который показался правильным. Он угождал моим убеждениям и одобрял желания. Ему я не казалась монстром, даже в своем истинном обличии.
Из-под бровей смотрю в окно, в котором зловеще улыбается мое отражение.
Что для меня жизнь? В ней нет ничего конкретного, важного, я давно перестала к чему-то стремиться. Лишь мысли о прошлом заставляют хоть немного понимать реальность. Только так я могу быть собой и обрести долгожданный смысл.
Незнакомец все чаще появляется рядом с Журри. Он не пытается подойти ближе, заговорить с ней или дать понять, что рядом. Незнакомец только наблюдает. Я успела выучить наизусть его внешность. Он совсем не похож на тех, кого вижу каждый день, от него не чувствуешь угрозы, он совсем ничем не пахнет и лишь магия режет нос. Иногда мне кажется, что мир вокруг него меняется, становится таким, в котором я не желаю находиться. Все, что он делает и что источает – мне неприятно. Внутри каждый раз вспыхивает пламя, которое стремиться сожрать чужака.
– Ты можешь войти, – говорю тихо, найдя его возле окна, возвращаясь из сада с чистым бельем. Ине хотелось быть добродушной, насколько это возможно. – Если хочешь.
Незнакомец медленно оборачивается и снимает капюшон с головы.
Я не знала, что запомню это лицо на долгие годы, но казалось, что и в прошлом с ним была знакома. Это сложно объяснить. Глухая память воет во мне и не знает, как выбраться. Она знает его и истошно хочет хотя бы коснуться. Этого я никак не допущу. Мой мир лишен близких людей, которые так и норовят в него попасть.
– О чем ты? – впервые слышу его голос.
Такой глубокий и тяжелый. Этот голос эхом отзывается во мне и увядает в глубинах безжалостной злобы. Я сама его топлю в надежде, что однажды он и в реальности исчезнет.
Сглатываю, пытаюсь нормально дышать. Медленно опускаю корзину с бельем на землю. Пальцы словно каменеют.
– Считаешь это нормальным? Знаешь же, что я вижу тебя здесь каждый день. И каждый раз ты все равно возвращаешься.
У него длинные черные волосы, заправленные за уши. Ростом выше меня на голову. Под плащом виднеются чистые немятые вещи, темная рубашка, заправленная в брюки, и странные подвески, которые поблескивают, оказываясь на солнце.
Мне тяжело. Я хочу схватить его за горло и ударить об перила, хочу узнать какого цвета его кровь. Все внутри меня кричит об этом. Кричит о том, что я должна причинить ему вред. Но я вынуждена держать себя в руках. Ведь это может отдалить меня от богов и их доверия.
Молчит. Опять пристально смотрит мне прямо в глаза.
Раздражает.
Что вы все можете знать о жизнях, которые не видите? Бедная и жалкая Журри не обделена вниманием, но продолжает изо дня в день ныть и скулить, надоедать своими проблемами. И проблемы ли это? Я не знаю ничего о ней и не смею возвышать. Я тоже имею право на жалость, на понимание. Но во мне нет желания выпрашивать.
– Хотя… Уходи, – процедила я сквозь зубы, сжимая кулаки. – Тебе здесь не место! Забудь про те слова…
– Я не понимаю, – отвечает медленно незнакомец, продолжая меня гипнотизировать. – Мне известно, что в твоей душе и сердце, но голова почему-то закрыта. Как тебе удается скрыть свои мысли?
– Что? – хмурюсь и искоса смотрю на входную дверь.
– Я не успею дойти до двери, – произносит он равнодушно. – Ты тут же мне всадишь в спину свои острые пальцы и тебе наплевать как туго они будут проваливаться в плоть. В тебе так много желания убивать и рвать. Ты омерзительна, и позволить себе говорить с тобой уже слишком много. Таких как ты не должно быть и в ближайшем будущем ты это поймешь. В скором времени мы все дружно увидим твое безумство и ярость, которые прикрываешь правосудием и желанием порядка. Как может желание убивать быть чем-то правильным? Палач не тот, кто жаждет убить другого, а кто заносит топор над головой даже родного человека, выполняя свою работу. Ты же просто монстр…
– Вот как, – зло улыбаюсь. – В таком случае ты осознаешь в каком положении находится эта девушка. Журри ведь дорога тебе? Это очевидно, ведь никто не сможет украсть из твоих глаз беспокойство, с которым ты на нее смотришь.
Мужчина хмурится и бросает беглый взгляд на дом.
– Ты должна уйти, – произносит он уверенно. – Я не знаю кто ты такая, но тебе не место среди людей. Возвращайся к своему хозяину и не смей раскрывать гнилую пасть. Тебе нет дела до правды и борьбы, ты даже не способна ценить чужие жизни. Меня воротит от тебя.
Мир вокруг начинает немного плыть, разъезжаться в разные стороны и темнеть. В такие моменты я на пределе. Картинка краснеет и сильнее поблескивает на солнце. Вокруг сейчас так много лезвий и оружий, кажется, что каждым из них я могу воспользоваться.
– Выходит ты решил, что способен делать выводы обо всем вокруг просто так? – зло ухмыляюсь. – Ты тот, кто причиняет вред только своим существованием. Настолько глуп и наивен, что придался мечтам и выдаешь их за реальность. Сколько бы гнилая пасть не держала зубы стиснутыми, она всегда будет ждать удачного момента, чтобы распахнуться и перегрызть чье-то горло…
– Хватит! – воскликнул мужчина, взмахнув рукой.
В меня летит пыль и песок, которые режут, кусают кожу. Это магия вреда, и она в ярости.
– Что это такое? – хватаю рукой сгусток адской смеси и смотрю на свою ладонь, на которой беззащитно метаются песчинки. – О, так это твоя вера в лучшее? Как радостно, что я могу сделать с этим что-то.
На ладони вспыхивает пламя и пожирает песок, превращая его в кровь. Капли дрожат в моей руке и, будто дети, кормят благодарными бликами. Это вгоняет в ужас незнакомца.
– Да что ты такое? – спрашивает он хмурясь.
– Я та, кого ты скоро начнешь бояться, – переворачиваю ладонь и кровь капает мне под ноги. – Но сделаю тебе подарок, как и подобает делать всем тем, кто блюдет порядок и исполняет волю богов. Я позволю тебе терпеливо ждать и наблюдать. Лучшее, что с тобой может произойти – это прозрение. Я не убью тебя, а дам возможность наслаждаться зрелищем.
