«Другие берега» kitabının incelemeleri, sayfa 3

Я серьёзно! Набокова с его прозой предлагаю считать эталоном язвы. Как изящно, как зло, как бесконечно остроумно он высмеивает всё вокруг. Блаженство на физиологическом уровне!

И вызывающее совершенство. Множество цветных картин: мать и грибы, мадмуазель, множество гувернеров, Тамару - юношескую любовь, авто, ждущее у входа, брата Гиппиус - учителя в училище, описания отца и матери, (мало брата-погодка, младших детей нет вообще), вакации на море, поезд, усадьбу в окрестностях Петербурга, дядю и его судьбу. Как Набоков владеет словом! Совершенно до боли!

И - магия. "Другие берега" - это заклинание с рифмованным началом и концом: мальчик, держащий руки родителей. А в середине: "Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет."

Соглашаясь с тем, что книга "Другие берега" автобиографична, понимаю, что факты биографии Набокова занимают в ней минимальную часть. Наполнена она цветом (разноцветными буквами и нотами), светом и тенью, небом закатным, восходным, дождевым, тучами, резными облаками, сиреневыми сумерками, садами, аллеями, тропинками, шорохами, самыми разными бабочками... Выра, Рождествено, Большая Морская, 47... Да, где-то в этих местах может мелькнуть бант или разрезать темноту ночи карбидный велосипедный фонарь, но все люди размыты, смазаны, лишены четкости... И мне жаль, что я не владею цветным языком, ведь именно таким нужно писать эту рецензию. Если Набоков описывает поездку в поезде, то это будут прекрасные виды за окном, с опускающимися и поднимающимися проводами, с деревьями и лугами; движущиеся, дрожащие тени, оживляющие купе; даже неряшливость слуг, подающих обед, будет заполнять память, но кто ехал вместе с ним, маленьким Владимиром, - этого автор не припомнит. Главы, посвященные первой любви, живут летними красотами Выры, шорохом велосипедных шин, порханием безмятежных бабочек (бабочки, как и шахматы - это тоже любовь Набокова, которую он пронес через всю жизнь), нежными вечерами усадьбы Рождествено... Зимой - хрустящим снегом Петербурга... А сама девушка, скрывающаяся за вымышленным именем Тамара (автор уверяет, что оно окрашено в цветочные тона ее настоящего имени), более ярко нам является в повести "Машенька". Конечно, среди комнат и аллей, в череде часто меняющихся няней, бонн, гувернеров, по крупицам создается Набоков. Вот он в 6 лет, свободно читающий и пишущий на английском, но совершенно не умеющий писать русскими буквами (кроме единственного слова "какао"). Вот подросший, в школе (в Тенишевском Училище), обвиняемый в нежелании «приобщиться к среде», в надменном щегольстве фанцузскими и английскими выражениями, которые попадали в русские сочинения. Не стоит этому удивляться и сейчас, держа в руках "Другие берега". С Европой и уже взрослым Набоковым история повторяется: встреча с Цветаевой запомнилась сильным весенним ветром, а встреча с Куприным - дождем и желтыми листьями. В последних главах книги у Набокова появляется собеседник. Сначала удивляешься этому "ты помнишь", но потом понимаешь, что эта часть посвящена жене и сыну, и уже их тени мелькают на страницах, тропинках, террасах, ступенях...

Ох, Владимир Владимирович, что Вы делаете со мной. Однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда. Чисто случайно попала ко мне в электронную книгу эта своеобразная автобиография, и я как любитель не только автобиографий, но и творчества Набокова, несомненно, сразу прочла. Может это произведение нужно читать в конце, как заключение знакомства с творчеством Набокова, может быть наоборот, в начале, чтобы познакомиться с писателем поближе. Я читала в середине моего знакомства, но разочарованной не осталась. И название такое завораживающее, разве нет? "Другие берега" - а ведь Набоков был вдалеке от родины, писал стихотворения о России, хотел вернуться. Читая Набокова, я погружаюсь в какой-то особенный мир, в другой мир, на другие берега. Необыкновенный, русский, красивый и мелодичный литературным языком, который редко сейчас где прочитаешь, и тем паче услышишь. Я прониклась в детство Набокова, быт, в его взаимоотношения, в воспоминания. "Другие берега" читаются вначале тяжело, особенно для человека, привыкшего к динамике повествования. Но к их медлительности как-то очень быстро привыкаешь, особенно если погружаешься в мир Владимира Набокова, сперва маленького мальчика, потом юноши. У Набокова ярчайшие и очень четкие зрительные образы, когда читаешь, нужно постоянно рисовать и обновлять эту картинку в воображении, со всеми подробностями. Гениально написано, но читать бывает трудно, от этого интересней. Набоков - уникальный писатель, рисующий реальность сквозь неповторимость восприятие человеческой личности. А так на досуге я всё больше убеждаюсь: люди, мечтающие плюнуть в Набокова, хватают с полки самое скандальное и раскрученное произведение "Лолиту", делают на основании этого какие-то доводы и помыслы, не желая ознакомиться с другими рассказами, стихотворениями и произведениями Набокова. И как можно судить, если ты знаком лишь с одним произведением из общего числа написанного Набоковым? Всем приятного чтения! Желаю каждому получить неимоверное наслаждение от автобиографии Набокова, такой разнообразной и насыщенной. И напоследок, одна из самых любимых строчек из "Других Берегов":

Спираль – одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и раскрывшись, круг перестает быть порочным, он получает свободу.

На мой взгляд, автобиография, как жанровая форма, идеально подходит для Набокова. В его романах редко встретишь захватывающий сюжет, за редким исключением, «большую» идею, но именно ему удается самую незамысловатую историю превратить в захватывающее чтение, используя поэтические возможности своего языка.

В этом сборнике нет какой-либо полезной информации. Вы можете узнать кое-что о дореволюционной России, немного подробностей об увлечении шахматами, или кое-что об охоте на бабочек. Здесь нечего изучать, ни истории, ни подсказок о том, почему он написал "Лолиту" или что-то в этом роде. Он не дает хронологический отчет о жизни, и не анализирует свои произведения. Но то, что вы получаете - это великая (не побоюсь этого слова) проза XX века в её лучшем проявлении.

Рожденный в аристократической и богатой семье, с пятьюдесятью слугами, французскими и английскими гувернантками, русскими репетиторами, роскошными поместьями, Владимир Набоков провел детство, в комфорте. Его отец был либералом, который выступал против царя и, по сути, как иронично заметила его бабушка, работал над тем, чтобы изменить образ жизни, который в конечном итоге привел бы его к ссылке и оставил без гроша в кармане… Покинув Россию после революции, он хранит много воспоминаний о своем детстве – о мире, который давно исчез, он говорит с большой любовью.

Воссоздает места, портреты людей, образ жизни того времени. Вы почти можете почувствовать холод, проезжая в экипаже по снегу, или представить прогулки по сельской местности - настолько живы описания. Внимание к деталям, воспоминания о комнате, книгах на полке или о том, каково было просыпаться утром - вот что оживляет книгу. Здесь важно не то, что написано, а то, как это написано. Собственно именно за это я и люблю Набокова.

В пику своим героям, юный Набоков жил удивительной потаённой жизнью наблюдений и гармонии. Главная героиня книги, персональная муза Мнемозина, вынесенная в название английской версии, творит настоящие чудеса. И всё же одно оружие маэстро направлено против него самого. Я, привыкшая терпеть от него обманы и ловушки, не могу до конца поверить всем элегантным рефренам и совпадениям его жизни. Выходит, мол, что сама биография Набокова строилась по его же литературной логике. Что же это за апория такая? Или всё же чудо? Экстравертивный интроверт, открывающийся затворник, Владимир Владимирович может доставить своими галереями зеркал и миражным зрением самые восхитительные эстетические переживания, но поверить ему до конца... никогда не смогу. Все врут. Писатели врут больше других. Хорошие писатели врут больше всех. И у этой лжи нет отрицательного качественного оттенка.

Все пытаюсь получше познакомиться с Набоковым, чтобы понять, принять и/или полюбить автора и его произведения. Пока была на стадии того, что язык произведений его мне нравится, а содержание нет. Вот эта книга, посоветованная мне Julia_cherry (Юль, огромное спасибо), очень продвинула мне в знакомстве с автором. Мне кажется, что лично мне и знакомиться надо было начинать именно с нее. Продвинула в том плане, что я больше поняла автора и его личность, поняла, что полюбить автора я уже не смогу никогда, а вот с произведениями все-таки буду пока знакомиться дальше. Дело в том, что книга автобиографична. Фактически это воспоминания Набокова о детстве. И вот тут для меня книга очень неровная. Некоторые места меня увлекали, некоторые были скучны и очень многие малость раздражали. Дело в том, что автор абсолютно хорошо относится только к своим самым близким людям, причем являющимися ровней ему. Обо всех остальных, даже о которых вроде бы он отзывается хорошо, пишет, что они многое ему дали, все равно, пишет о них свысока, находит массу отрицательного, высмеивает это. Если раньше мне казалось, что он просто не любит людей, теперь я поняла четко, он просто ставит себя выше их. По праву рождения. По образованию. По богатству в конце концов. И сам с собой лукавит. Он пишет, что не любит большевиков не из-за того, что у них отняли деньги, а от того, что отняли страну детства. На самом деле его устроило бы только то положение вещей, в котором он находился: богатое детство. Вот после это книги еще больше хочу почитать Машеньку, потому что ее Набоков назвал слабым произведением. Подозреваю, что с моим плебейским вкусом, она мне понравится больше остальных его произведений. А язык, как и в остальных его произведениях хорош, от этого никуда не денешься.

Дайте две Я с первых строк влюбилась в эту книгу. О Набокове, до этого, у меня, как я теперь понимаю, было совершенно неверное представление. В 16 лет я прочитала Лолиту. И была крайне разочарована. Я не увидела в книге скандальности, которую искала. Лолита предстала маленькой распутной тварью. Гумберт был жалок и противен. Поэтому другие его книги читать совсем не хотелось. Наверно я просто еще не доросла до него. И биографии в принципе мне не интересны, думала я до Нового года. Но во флэшмобе 2013 мне достается биография Агаты Кристи (еще не читала), и вот теперь "Другие берега". Такая нежность, такая любовь, такое беззаботное детство. Иметь всё, в буквальном смысле слова. Богатый и древний род. Любимые и любящие родители. И все потерять. Хотя нет не все. Семья у него осталась. В этом отношении им повезло. Но был мир, целый мир, эпоха, и в один момент он рухнул. Сколько судеб исковеркано. Конкретно эта книга полюбилась тем, что вспоминаются ранние годы, детство. Все остальное поместилось на нескольких страницах. А там в детстве.... светло, мир, такой волшебный, и ты в окружении родных, любимых. Лето жаркое, солнечное, или холодный осенний дождь, или тихий снегопад зимой, а может первое яркое весеннее небо, хотя еще холодно и снег не растаял. Но все это такое родное, такое мирное, такое счастливое. И такое невозвратное...

Вовсе не документальная повесть, хотя и автобиография. Даже в этом жанре Набоковский язык, его мастерство встают в первых рядах. Единственное, чего здесь нет, так это динамично развивающегося сюжета. Плавно и легко читатель скользит по волнам памяти писателя, задерживаясь в тех или иных местах, в тех или иных временах. Мысли автора, его чувства, его воспоминания дышат удивительной подлинностью, а эмоции легко передаются читателю. От глубокой ностальгии до самолюбования. Да, иногда Набоков прямо-таки источал некое высокомерие по отношению к простым смертным, так и не сумевшим его понять. Ведь был он из необыкновенной семьи, имел не всякому доступные возможности, да и просто гением родился. Но я и это готова простить мастеру.

Много нового для себя я узнала из уст Набокова. О его семье, о его взрослении, о его увлечениях. Честно, когда он начал рассказывать о своих любимых бабочках, я даже немного испугалась: не скатился бы к научному изложению. Но нет, мастер легко уловил моё настроение и тут же вернулся к основному повествованию. Интересная получилась у писателя и фигура его отца. Я как-то вовсе раньше не интересовалась, кто он, что и как. В «Других берегах» я посмотрела на эту интересную личность не только глазами сына-писателя.

Сколько раз в студенческие годы я бралась за Набокова. Не идет никак. Только "Лолита" поразила меня тем, что я скрежетала зубами от бешенства и получала кайф в один момент. Все остальное было скучным и малопонятным. "Другие берега" я открыла-поглядела-закрылы. Но пришло и их время. Хотя и сейчас я начинала и бросала, но таки прочла. И не жалею!

Поначалу мне опять было скучно. Я почему-то все ждала, ну когда же о бабочках будет. О, это сладкое слово - лепидоптерология! Ненавижу насекомых, но о Набокове и его бабочках от самого Набокова узнать хотелось. Парадокс. И вот с момента бабочек понеслось. Живенько, интересно, быстро.

Конечно, очень много уделено детству, обучению, учителям и гувернерам. И это меня не так увлекает. Мне больше подавай эмиграцию, поэтому определенно Кембридж-любимая моя часть. Да, Набоков стер свое взросление, как-то выборочно подал факты, хотя, безусловно, занятные. Отношения с Тамарой, к примеру. А уж о жене и вообще ничего, кроме факта, что вот она есть. И сын есть. И все. Но все ж автору виднее, как показать себя.

Еще надо учесть, что он адресовал книгу зарубежному читателю, а уж потом появились русские "Другие берега". Мне кажется, версии должны разниться в подаче. И не только в плане языка, но и в плане фактов. Хотелось бы прочесть англоязычную версию, но мой англицкий так себе, а слог Набокова огого какой...увы, не светит. Дааа, язык Набокова-отдельная песня. Песня! Вот ведь о шахматах говорит, в коих я не солбражаю, а будто чай заваривает. Легко да не так просто. Что-то притягательное есть в этом. Надо читать книгу для полного понятия других текстов автора, он сам говорит, что наделял персонажей тем-то и тем-то. А я так и не возьмусь. Хочется и колется, хорош автор, но мне тяжело уследить за ним. P.S. Странный факт: Набоков сам считает неудачной книгой так горячо любимую многими "Машеньку".

Читать автобиографию Владимира Набокова было сложно. Но об этом немного позже. Начну с признания, что до сих пор я не читала ни одного его произведения, а только слышала о них самые противоречивые отзывы. Самым явным, что меня впечатлило в его мемуарах, стал его слог и стиль. Вряд ли это будет откровением для тех, кто читал Набокова. Однако для тех, кто впервые открыл книгу, написанную его рукой, будет неожиданным открытием его литературный талант, его умение «очеловечить природу, придать предметам человеческие черты, и обесчеловечить человека». Писатель происходил из старого дворянского рода Набоковых. Сам он приписывает начало своего рода по мужской линии некоему татарскому князю Набоку, но документальных свидетельств тому нет. Все ближайшие родственники Набокова были людьми с положением: бабушка по отцу – баронесса Корф из древнего немецкого рода, дед по матери – золотопромышленник Василий Рукавишников, дед по отцу – министр юстиции Дмитрий Набоков, отец Набокова – известный общественный деятель. У семьи даже имелся свой собственный герб. Писатель на страницах своей книги расскажет о причастности своей семьи к знаменательным эпохальным событиям. Так, к примеру, предки Владимира Набокова имеют косвенное отношение к историческому событию 1791 года, произошедшему во Франции во время Французской революции. Вышеупомянутая баронесса Корф одолжила паспорт и дорожную карету для бегства королевской семьи Людовика XVI в Варенн. А дядя Набокова (брат его отца) – Константин Дмитриевич должен был отплыть на том самом «Титанике», который впоследствии столкнулся с айсбергом, но, по счастливой случайности, возвратил билет. Ему (дяде) несколько позже предстояло принять участие в подписании Портсмутского мира. Эту сцену с участием своего дяди Набоков в 1940 году увидел запечатленной на фресковой стене в вестибюле музея Американского естествоведения в Нью-Йорке. Набоков много пишет о своем детстве, родовом имении, о быте семьи, о многочисленных гувернантках и гувернерах, оказавших на него влияние, о юности, когда его начали волновать девушки, но главной страстью Набокова были… бабочки. Он был увлечен энтомологией до такой степени, что даже открыл один из видов бабочек, обитавших в Юте в 1943 году. Этот вид был назван в его честь. Любовь к бабочкам заслужила целую отдельную главу в автобиографии Набокова. Советская революция разделила жизнь Набокова и его семьи на «до» и «после». Они бежали в Крым, а оттуда в Англию, где Набоков учился в Кембриджском университете. В этом начавшемся изгнании в писателе начинает зарождаться тоска по России, по утраченному миру. Лучше всего описать чувства Набокова его же словами:

«Я был в состоянии человека, который, только что потеряв нетребовательную, нежно к нему относившуюся старую родственницу, вдруг понимает, что из-за какой-то лености души, усыпленной дурманом житейского, он как-то никогда не удосужился узнать покойную по-настоящему и никогда не высказал своей, тогда малоосознанной, любви, которую теперь уже ничем нельзя было разрешить и облегчить».

Казалось бы, такое длинное и сложное предложение с кучей оборотов должно бы читателя запутать, сбить с мысли. Но у Набокова этого не происходит. Между мной и талантливым писателем лежит почти целый век. Но мы по-прежнему говорим на одном языке. Сегодня его читаю не только я, но и мои ровесники и следующее поколение. Его книги продаются в современных крупных книжных магазинах. В чем его успех? Думаю, я не смогу ответить на этот вопрос, не ознакомившись с его самыми удачными работами. Тут стоит упомянуть, что в составе моей версии книги «Другие берега» помимо самой автобиографии содержится еще приложение «В поисках Набокова», которое написала французская писательница русского происхождения Зинаида Шаховская, которая была современницей Набокова и была знакома с писателем лично. Она выделяет три самых главных произведения у Набокова: «Защита Лужина», «Дар» и «Приглашение на казнь».

«Собственно говоря, в этих трёх книгах уже заключается весь Набоков, весь его талант, весь его блеск, вся его виртуозность и все его тайные мысли, весь он сам».

Зинаида Шаховская в своих воспоминаниях опирается на свои 64 письма от Набокова, которые он написал лично ей, а также на копии его писем к другим людям, знавшим его в России и в эмиграции. Все его книги так или иначе пронизаны темой бегства, одиночества и тоской. Да сами строки автобиографии пропитаны печалью.

«Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке и самая рука с глянцем на уже веснушчатой коже кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Всё так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрёт».

Меня это тронуло. Эта жизнь, описанная так детально и реалистично, так знакома. Потрясающе. Однажды, будучи в Европе, Набоков купил на книжном рынке подержанный толковый словарь Даля в четырех томах. Он читал по несколько страниц каждый вечер, пополняя словарный запас и насыщая свою речь новыми оборотами. Его слова приобретали изящество и отточенность. В итоге обычные словосочетания приобретают новую окраску в его словах. Я бегло выбрала несколько словосочетаний из его автобиографии, которые могут служить тому примером: уютное покашливание (в поезде), сеньорита сомнительного звания (о проститутке), ртутный блеск луж, приторная похвала, человечнейший человек, маленькая морская звезда (о ладошке младенца). Владимир Набоков был не только талантливым писателем, но и спортсменом; он увлекался футболом и шахматами. Причем шахматы его увлекали в первую очередь как логическая загадка, требующая решения. Ему нравилось составлять шахматные задачи.

«Дело в том, что соревнование в шахматных задачах происходит не между белыми и черными, а между составителем и воображаемым разгадчиком (подобно тому, как в произведениях писательского искусства настоящая борьба ведется не между героями романа, а между романистом и читателем), а потому значительная часть ценности задачи зависит от числа и качества «иллюзорных решений», - всяких обманчиво сильных первых ходов, ложных следов и других подвохов, хитро и любовно приготовленных автором, чтобы поддельной нитью лже-Ариадны опутать вошедшего в лабиринт».

Понимаете, какой подход к делу? Шаховская вспоминает Набокова с теплотой и уважением, порой даже с восхищением. Она пишет о европейских литературных вечерах, куда Набокова приглашали читать его книги. Он в совершенстве владел французским, и даже в русской версии его автобиографии частенько проскакивают французские выражения. Писательница вспоминает тяжелое положение семьи Набокова. Сложности касались не только финансового достатка, но и религиозных моментов, - жена писателя была еврейкой, а в Европе того времени зарождался антисемитизм. Тем не менее, сложные времена не мешают Шаховской и Набокову состоять в активной переписке и обмениваться критикой в адрес произведений друг друга. По её словам, Набоков производил на людей неоднозначное впечатление. Одни находили его приятнейшим интеллигентом, остроумным рассказчиком и интересным собеседником, другие напротив, считали писателя высокомерным, закрытым и сложным человеком. Такая «двуличность» выдает в нем ранимого интроверта, который тщательно оберегает свои личные границы от посягательств извне, но, одновременно, и «душу компании» среди круга «своих людей». Владимир Набоков и Иван Бунин были знакомы лично. Между ними прослеживается дух соперничества на литературном поле. Тем не менее, заслуженный уже в то время писатель Бунин даёт высокую оценку работам молодого Набокова. Об этом пишет и сам Набоков, и затем подтверждает Шаховская. Воспоминания Зинаиды Шаховской заканчиваются в тот момент, когда Набоков с семьей в поисках лучшей доли отбывает в США в 1940 году. После этого отношения их терпят разлад, во многом «благодаря стараниям» жены писателя. Сам же Набоков как будто ставит точку в «отношениях» с Европой, убегая всё дальше от России, и признаваясь:

«Кроме скуки и отвращения, Европа не возбуждала во мне ничего».

Есть замечательная фраза, посыл которой подходит Набокову, как девиз всей его жизни. Но я прошу обратить внимание не на её формулировку, а на сам контекст: «можно вывезти человека из деревни, а вот деревню из человека не вывести никогда». Она, конечно, очень грубо сказана, но сам посыл ясен. И, применительно к Набокову, которого «вырвали» из его сладкого беспечного детства и юности, а затем «поместили» в чужую «взрослую» среду, она подходит как нельзя лучше. Он всю жизнь пытается освободиться от воспоминаний о той, «его» России, которая навсегда изменилась, и ему больше нет в ней места. Он думает о возможности возвращения со страхом, что «узор памяти мог бы не сойтись с узором вновь увиденного». Эти переживания побуждают его к постоянному «бегству» и находят отражение абсолютно в каждом его произведении. В своём изгнании он эмоционально одинок и потерян, как голый король на шахматной доске. В заключение своей рецензии я хочу предупредить читателей о спойлерах. Если Вы будете читать «Другие берега» с приложением Шаховской «В поисках Набокова», то будьте готовы узнать о сюжете многих его книг, так как анализ его произведений и их героев занимает подавляющее большинство страниц в её книге. «Другие берега» читаются сложно, местами затянуто, а иногда мысли автора уходят и вовсе не туда, но надо понимать, что это прежде всего автобиография, а не бестселлер для «рядового читателя».