Kitabı oku: «Смотритель старой переправы», sayfa 4

– Если кровь есть, значит человек, – холодно заметил лжекапитан, – и ранить можно, и убить. Так же, как и мы – ест и спит. Вот тут его и надо брать!

Его глаза блеснули, он на секунду вышел «из образа», но старик, погружённый в свои воспоминания, кажется, этого не заметил.

– Ваша правда… Так о чём бишь я? Ах, да… Изловили партизаны немца, молоденького совсем мальчишку, вместо бороды ещё пушок светлый… забили насмерть, но остановиться уже не смогли. Будто лихо какое-то их попутало. – он чуть понизил голос. – Да, приколотили его обезглавленный труп, набитый соломой к пню, а голову в руки уложили… М-да… Молва ещё долго потом ходила, что по-страшнее фашиста в том лесу нечисть завелась. Говорят, какой-то даже специальный отряд из Берлина приезжал, что-то там с оккультными науками связано.

– С чем-чем? – подался вперёд Янковский.

– С оккультными, – повторил Серов. – Ну, знаете, чертовщину всякую изучали, короче.

– Тьфу, ты! У этой белиберды и название своё есть?

– А как же! Немец, говорят, на этой бесовщине ужас, как помешан был.

– Ну, и что же тот спецотряд?

– А ничего… Пожгли округу, без остатка. Даже маломальские сёла в пепел превратили. Чтоб им в аду жарко было, – он плюнул на пол и, чуть успокоившись, продолжил. – Дык, вот. Братишка мой случай рассказывал. До войны ещё ходил с односельчанами на охоту, там-сям кабанчика пострелять, може и волк попадётся. Значит идут по лесу, а тут плач детский, да такой пронзительный, аж сердце щемит. Всю округу облазили – никого! И вот уже под вечер, как смеркаться начало, братка мой шорох услышал, глядь, а там волчонок. Тот кулёма в капкан лапкой попал, кровищи вокруг, говорит, неужто в нём могло столько уместиться?! И глаза такие, говорит, как у ребятёночка, ну не бросать же, а добить – рука дрожит. Ну, выходил втихаря, да в лес отпустил. Волчонок тот, правда, меченным остался – на левой передней лапке двух пальцев не хватало, но здоровьем мать-природа его не обделила.

– И что же волчонок? Тоже какой-нибудь волшебный оказался?

– Хе-хе. Это как сказать, – крякнул старик, – дык вот. В сорок первом, когда всю мою семью на тот свет отправили эти нехристи, братка в окружение попал. Сижу, говорит, ночь-полночь, к деревцу прижался, патронов нема, только две гранаты остались, ну, думаю – всё! Но хоть парочку с собой в могилу унесу. Сжал их покрепче и затаился. Со всех сторон свинцом поливали, голову не высунешь, а потом в одночасье раз – и всё! Как испарились. Я, говорит, еле-еле до рассвета дотянул, пальцы потом на ногах кое-как спасли. Из норы своей выглядываю – молчок! Уж неужто немец сам ушёл?! Ну, братка, значит, ползком-бочком, глядь, а немчура вся перебитая валяется. От крови снега аж не видно. Кто? Что? Зачем? Главное в полной тишине. Подошёл к трупу патронами разжиться, смотрю, говорит, а рядом волчьи следы! И на некоторых отпечатках пальцев на хватает!!

– Да не может такого быть, – недоверчиво пробубнил Кова. – Тот самый волк?

– Вот те крест! – выпалил Серов. – Братка с тех пор ни дня его не забывал! Всё благодарил судьбину. И я вон не забываю, – он указал скрюченным пальцем на стеллаж, – вот и почитываю книжечки-то.

Он подался вперёд, как будто помолодев ещё сильнее. Глаза его сверкали от возбуждения, щёки пылали румянцем, он уже открыл рот, чтобы дополнить свой рассказ какой-то репликой, которая так и повисла в воздухе, когда на улице раздался душераздирающий крик. Вопль, который ни с чем не спутаешь, истошный вопль человека, который увидел нечто, что не укладывалось в его голове и могло свести с ума. Животный крик!

***

Савельев насквозь уже продрог и почти приплясывал стоя на дощатом полу.

«Сколько можно там возиться?!»

Он скурил уже все припасённые сигареты, к тому же сильно хотелось жрать. Осмотр сарайчика ничего не дал. Вообще глухо! Казалось им и не пользовались никогда – словно театральная бутафория. Ни лопат, ни вёдер – словом ничего, что могло бы пригодиться по хозяйству.

Чуть поодаль располагалась ещё одна постройка, на вид уже гораздо основательнее сарая. Каменная кладка, доходившая ему почти до пояса, массивная дверь из плотно подогнанных друг к другу тёмных досок и что самое любопытное – полное отсутствие хоть какого-либо окна. Сава провозился с замком не меньше десяти минут, но наконец услыхал вожделенный короткий щелчок – дело было сделано. Аккуратно убрав отмычки в мягкий кожаный футляр, с которым он не расставался лет с десяти, окоченевшими пальцами схватился за блестящий металлический набалдашник ручки, и потянул на себя. Непроглядная мгла неохотно впустила в свои владения, когда он зажёг спичку и, часто моргая глазами, зашёл внутрь. Знакомый, тошнотворно-сладкий запах еле уловимо витал в воздухе, поднимая сотни пылинок ввысь к неразличимому сейчас своду потолка. Выставив ладонь вперёд, он шаркая подошвами и шумно дыша, несмело продвинулся к ещё более тёмной бездне в полу. Пыльные каменные ступеньки лестницы закручиваясь по часовой стрелке вели в самое сердце холода и темноты, которые казалось, обволакивали его тело, но при этом он ощутил какое-то почти благоговейное спокойствие, такое, о существовании которого он не задумывался ни на секунду своей бурной жизни.

Звуки его шагов многократно отражаясь, через миг стихали, словно боясь нарушить царивший здесь покой. Он ступил на песок, сойдя с последней ступеньки и, привыкшими к мраку глазами, окинул комнату, в которой он теперь находился: массивные брёвна окованные обручами вместо колонн, непроглядные закутки с нишами и полуистлевшими ящиками в них, и буквально струившаяся атмосфера тлена и упокоения. Он никогда не видел ничего подобного этому. Сава, зажав нос рукавом, осторожно подошёл к ближайшей из ниш и около странного ящика, напоминавшего в близи огромный гроб, увидел россыпь монет. Подняв одну из них и стерев толстый налёт пыли, он еле-еле различил портрет какого-то неизвестного ему мужчины в маленькой круглой шапочке и с тонкой бородкой, аляповатые гербы, которые словно люди в очереди, локтями распихивающие друг друга, мешали соседним, странные надписи, и меленькие цифры около аверса – 16 и 66.

– Вот это я удачно зашёл, – присвистнул Сава, и жадно начал сгребать монеты в карман.

«Если Кова их увидит, тут же отберёт, – пронеслось у него в голове. – Да, хрен ему в обе руки!»

– Это я нашёл! Не зассал и спустился. Это мои!

Он хищно зыркнул по сторонам в надежде на новые подарки судьбы и был-таки вознаграждён: ещё с десяток звонких кругляков, куда менее искусных в исполнении и гораздо менее увесистых, но всё же!

Он прошёл в соседний каменный закуток и приценился. Спичка догорев, больно обожгла пальцы, и он, выругавшись на чём свет стоит, на ощупь принялся чиркать спичкой по коробку. От возбуждения тряслись руки и не меньше трёх спичин пошли в расход, но вот, с мягким ш-ш-ш-ш по мизерному древку заплясал огонёк.

У ящика, что лежал справа от него не хватало куска ближайшей к нему стенки, в кучке земли и древесной пыли покоилась окостеневшая скрученная ладонь, чересчур длинные пальцы, в изобилие покрытые серебристыми волосками, словно шерстью навечно застыли в одном. На среднем пальце мертвеца Сава увидел толстенное кольцо с громадным камнем. Забыв про брезгливость, он схватил его, но потребовалось немало усилий, чтобы забрать своё по праву. Пришлось упереться в постамент ногой и дёрнуть кольцо что было сил, одряхлевшее дерево не выдержало напора, с хрустом проломилось. Сава потерял равновесие и в полной темноте повалился на задницу; судя по треску костей и грохоту – труп вывалился из своей последней колыбели и сейчас лежал где-то у него в ногах.