Kitabı oku: «Мертвые души Онегина и Печорина», sayfa 2
Вдруг я ощутила на своем пальце колечко, на котором держались ключ от моей каюты и брелок с ее номером. И это как-то сразу привело меня в чувство, после чего я, не оглядываясь, побежала по палубе, но не по той, по которой я пришла, а по той, что с другой стороны теплохода, мигом оказалась в своей каюте, заперла дверь и все-таки опять посмотрела в окно.
А там те же четыре фигуры все так же продолжали нависать над водой. Ну, уж нет! Я задернула занавески, быстро разделась, достала из своей аптечки, которую я всегда беру с собой в путешествия, три вида таблеток, а конкретно, валерьянку, пустырник и глицин, запила их водой из бутылки, потом бросилась на койку и скоро уже заснула.
Утром же, когда я проснулась, через щель между занавесками прогладывали солнечные лучи. На телефоне было 6 часов. Я посмотрела на разбросанные упаковки таблеток, но собирать их не стала, а быстро оделась и вышла на палубу. Матросы как раз драили ее швабрами. Я постояла, посмотрела на небо, на воду за бортом и вернулась к себе в каюту.
Что же это сегодняшней ночью было? Дурной сон? Нет, я их явно видела! И Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя, и … ну, еще кого-то. Может, это Ленин был? А что? В городах на Волге – Ульяновске, Казани и Самаре – началась его революционная деятельность. И его псевдоним Ленин, кстати, он взял от имени великой реки.
Только что все это значит? Понятия не имею! Но какая вокруг ширь! Какой простор! Волга, объясни мне, что сегодня ночью было?
Ленин, Ленин… Фамилия «Онегин», между прочим, тоже от названия реки происходит. Как и «Печорин» … Онега и Печора!
Так, стоп! Евгений Онегин! А Евгений – это имя одного из братьев, с которыми я тут путешествую. А как звали Печорина?
Я вернулась в каюту и взялась за телефон! Интернет ловился плохо, но все-таки ловился. Так вот Печорина звали Григорий Александрович, а какое отчество у Евгения Онегина? Не понятно, потому что в романе оно не названо. А Павел тогда кто? Герой какого произведения? Ну, конечно, «Мертвых душ»! Потому что Павлом Ивановичем звали Чичикова!
И что? Мамаша Паши, Жени и Гриши была любительницей русской литературы? И в этом вся тайна? А я должна заинтересоваться ее судьбой, что ли? И ради этого я сегодня ночью чуть в волжскую воду не грохнулась? Нет, надо сходить и поискать Павла.
Но тут по радио туристов позвали на завтрак, после которого настроение у меня значительно улучшилось, тем более, что погода была прекрасной. А тут и Павел Иванович вышел позагорать на верхнюю палубу. Я села рядом с ним на стул, не стала тянуть время и прямо спросила, о том, что меня очень волновало.
– Извините, но вас и ваших братьев назвали в честь героев книг классиков?
– Что? Это вы о чем?
– О Евгении Онегине, Григории Печорине и Павле Чичикове?
– Да? Понятия не имею, и никогда о таком не задумывался.
– Но ваша мама любила читать?
– Это да! А что ей еще оставалось делать, она же всю жизнь не работала, домохозяйкой была.
– Интересно!
– Но, честно говоря, вы меня удивили! Я даже не знал о таком. Чичиков – это из какого произведения?
– «Мертвые души» Гоголя!
– Ах, да! Перечитать надо! И братьям сказать!
– Как они, кстати?
– Они? Спят.
– Не завтракали, что ли?
– Завтракали, но сейчас опять спят.
– Понятно. А вы сегодня на экскурсию едете?
– Конечно. А вы?
– Я нет, буду гулять самостоятельно, потому что в этом городе я уже была много раз. А вам удачной вам поездки!
– Спасибо.
Я поднялась.
– Вы уже уходите? Разве загорать не будете?
– Нет, я и так обгорела, теперь только в футболках на солнце выхожу.
– Ну, да, рыженькие они быстро загорают.
– Вот именно.
Словом, я вернулась к себе в каюту и опять начала размышлять о событиях прошедшей ночи. Ко мне пришли… Нет, я не знаю, как их назвать… Призраки, духи или души четырех людей из прошлого только для того, чтобы сообщить мне, что одна женщина назвала трех своих сыновей именами литературных героев?
Нет! Такого быть не может! Тогда для чего? Я должна разгадать какую-то тайну, связанную с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем и еще кем-то? Предположим, что это так! Но какую? Я легла на койку и уставилась на люстру на потолке, которая была очень красивая и однозначно не современная, а где-то середины двадцатого века.
Забавно, но я тоже, как и Павел, почти ничего не помню из того, что проходила в школе по литературе, то есть что-то связанное с этими тремя писателями. Хотя… Меня когда-то очень удивляло, что Пушкин и Лермонтов оба погибли на дуэлях, написав перед этим о дуэлях в своих произведениях.
«Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни…» – стихи, которые перед дуэлью с Онегиным написал Ленский…Интересно, он тоже назван в честь реки Лены, как и Ленин? То есть одна река в Европе, а другая в Азии, словом, такое противопоставление Онегина и Печорина, как «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень» … Может быть, может быть…
Так, что я еще помню? Ах, да… «Кудри черные до плеч» … Так, стоп! Вот она тайна! Почему Пушкин, поэт, убил молодого Ленского, который тоже был поэтом? Не странно ли? Мог вообще-то его ранить, что бы это изменило в сюжете? Ничего! Но он его убил!!! Поэт убил поэта! Да уж!
Ладно, идем дальше. Насколько я помню, в школе меня также очень интересовал вопрос, почему Лермонтов повторил в «Княжне Мэри» сюжет с дуэлью? Печорин ведь тоже мог Грушницкого не убивать, а лишь ранить, ан нет… Впрочем, роман «Герой нашего времени» был написан в 1840 году уже после ухода Пушкина в 1837. И что? Пока ничего.
Ну, и возникает еще одна загадка. Считается, что Пушкин предложил Гоголю сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ». Вопрос – почему? Почему он сам не написал на эти темы? И почему Гоголь сжег второй том «Мертвых душ»?
Да уж… Также непонятно, кто же этот четвертый дух со светлыми волосами, который с первыми тремя, по всему выходит, как-то связан? И он был дальше всех, и я его толком не разглядела…
Впрочем, мы уже прибыли в город, и пора было спускаться на берег. А так как жара никуда и не думала отступать, то я решила передвигаться по набережной короткими переходами от одной скамейки под деревьями до другой. Кончилось же все тем, что я нашла место у самой воды в тени на пляже, посидела там часок, смотря на воду, и вернулась на теплоход. Затем побыла какое-то время в каюте, а потом вышла на палубу и стала наблюдать за тем, что происходит внизу около трапа.
А жизнь там кипела! Сначала на машине привезли продукты, которые матросы в оранжевых жилетах быстро перетаскали внутрь теплохода. Потом приехала новая развлекательная команда с большим багажом, которая уже на причале стала приплясывать. Их тоже быстро пропустили на теплоход. А вот большую группу новых туристов, которые должны были с нами отправиться в круиз, пока не пропускали. И они стояли внизу с чемоданами и с любопытством рассматривали свой будущий временный дом на воде. Наконец, и их запустили, а на берегу остались только провожающие.
Также к теплоходу быстрым шагом подходили туристы, которые были в городе. Неожиданно я увидела Павла с двумя пакетами, который тоже спешил к трапу.
Но вот мы и отправились… До свидания, город, который я так люблю…
Туристов сразу же после отправления позвали на обед, а я потом нашла место на корме, где была тень, и села туда с книжкой, надо же ее все-таки дочитать. Хотя думала я совсем о другом…
Так, если сегодня при наступлении темноты ничего странного не произойдет, то я правильно определила круг вопросов, которые мне надо разрешить. Впрочем, с большой долей вероятности можно сказать, что вчерашней ночью мне все это просто приснилось…
А если нет? Вдруг для душ четырех людей объяснение всех этих тайн очень важно? Хотя разве я смогу ответить на столько вопросов? Да тут целые институты должны годами работать… Но они пришли ко мне… И, значит, я должна попытаться что-то сделать…
Словом, до ужина я читала книжку и наконец, ее закончила. Павел же на палубе так и не появился.
А, тем временем, уже начинало темнеть… Зазвучала музыка, а это значит, что на корме началась развлекательная программа. Я решила все-таки выйти на палубу и туда прогуляться. В крытой пристройке на корме шел концерт, и через окна я увидела среди зрителей братьев. Они сидели в окружении дам и иногда перекидывались с ними фразами, которые мне, конечно, не было слышно. Затем начались танцы, но скоро и они закончились, и все стали расходиться. Я вернулась в свою каюту, села у окна и стала смотреть на темное небо.
Приближалась полночь, и я уже начинала волноваться, потому что даже представить себе не могла, что еще может произойти. Словом, я вот так сидела-сидела, смотрела в окно, но где-то в час ночи не выдержала и осторожно вышла на палубу. Свежий воздух мгновенно меня взбодрил. На небе же светила луна, от которой по волжской воде прямо ко мне бежала лунная дорожка. Ни ветра, ничего… Почему-то мне даже показалось, что наш теплоход совсем не движется. Я осмелела, подошла к ограждению и неожиданно для самой себя начала тихо говорить, глядя на Волгу
– Александр, Сергеевич, Михаил Юрьевич и Николай Васильевич, верьте мне! Я постараюсь разгадать тайны, с вами связанные. И понять, кто же тот четвертый человек, которого я не узнала. Обещаю!
И тут вдруг раздался хохот. Я отшатнулась от перил и прижалась к стене теплохода. И сразу подул сильный ветер, неизвестно откуда взявшийся. Я метнулась к двери, забежала в коридор, закрылась в своей каюте и только потом глянула в окно. Там никого не было. Я села на койку и постаралась себя убедить, что это просто какой-то человек, стоящий на палубе под нашей, услышал мои слова и так отреагировал.
Но мне-то что делать? Спать ведь надо… Поэтому я опять выпила свои таблетки – пустырник, валерьянку и глицин… И скоро заснула.
Утром же так же, как и все эти дни, опять ярко светило солнце, облаков на небе не было, и думать о прошедшей ночи совсем не хотелось.
Но, как известно, все хорошее когда-нибудь заканчивается, поэтому сегодня вечером мы должны были вернуться в родной город, и никаких стоянок в этот день больше быть не должно. Я быстро уложила свои вещи, и опять пошла на корму. И первый, кого я там увидела, был Павел, загорающий на лежаке. Увидев меня, он поднялся. Мы отошли с ним в сторону и стали смотреть на воду. Я спросила, понравился ли ему круиз.
– Не то слово! Спасибо, что вы нам о нем рассказали. Это нечто!
– Знаете, я хочу вам предложить сделать обложку для моей новой книжки.
– Да?
– И, между прочим, именно вы с братьями вдохновили меня на ее написание. Словом, на обложке должны быть изображены Пушкин, Лермонтов, Гоголь и еще кто-то, хотя кто именно, мне пока неведомо, но это человек с русыми волосами.
– И все? А этот некто мужчина или женщина?
– Мужчина, и вы можете делать с этими четырьмя образами все, что хотите. Они могут во что-то играть, могут просто разговаривать… Словом, чем больше идей, тем лучше. Если хотите, то добавьте к ним изображения каких-то символов, какие-то загадки… И до начала осени меня, пожалуйста, не беспокойте!
– Да легко! Мы собираемся продолжить наш отпуск, и у моих братьев бездна планов.
– Кстати, вы рассказали им о «Герое нашего времени» и «Евгении Онегине»?
– О, да! Теперь они так и представляются, когда с дамами знакомятся. Герои романов, короче! Женщины смеются, в школе-то все учились, поэтому понимают, о чем речь.
– Бред какой-то!
– Да ладно вам! Все намного проще, и, главное, теткам нравится.
– Может, быть. А вы тоже, что ли, при знакомстве с ними Чичикова вспоминаете?
– Ну, нет уж.
– Понятно. Словом, отдохнули вы плодотворно?
– Это да.
– Значит, мы договорились?
– Конечно. Обещаю вам, что до осени вы о нас не услышите.
– В таком случае до свидания.
Я ушла к себе и увидела братьев только тогда, когда мы высаживались с теплохода. Я помахала им рукой, дошла до остановки, села в свой троллейбус и скоро была уже дома.
День я отдыхала от отдыха, но о своем данном классикам обещании ни на минуту не забывала. Поэтому следующим утром я решила, что пора уже во всем начинать разбираться. Но с чего? Или с кого? Ответ очевиден! Конечно, с Пушкина, он же наше все!
И первым делом я приступила к вопросу, почему Онегин убил поэта Ленского? Именно убил, а не ранил! И кто, в конце концов, был его прототипом?
В интернете быстро нашлась информация, что «в 1848 г. (16 февраля) друг Пушкина Плетнев писал Якову Гроту: «В понедельник мы все трое были у Балабиных. Я прочел там 2-ю главу Онегина. Это подало мне повод рассказать, как мастерски в Ленском обрисовал Пушкин лицейского приятеля своего Кюхельбекера. Когда я рассказал о последнем несколько характеристических анекдотов, Варвара Осиповна сожалела, что я не составляю записок моей жизни».
Что же это получается? Ленский списан с декабриста Вильгельма Кюхельбекера, который учился вместе с Александром в лицее и дружил с ним? Нет, что-то мне как-то в такое не верится…
Хотя бы потому, что еще до появления в 1831 году «Евгения Онегина» Кюхельбекер в 1826 году был арестован за участие в восстании и долго находился в заключении, а в 1846 году умер в Тобольске от чахотки.
Вот что писал Ю.Н. Тынянов – «1828 г. Пушкин, как известно, встретился в последний раз с Кюхельбекером на станции Залазы, когда того перевозили из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую».
Есть такая картина у Олега Коровина «Пушкин и Кюхельбекер. Встреча». Конечно, она написана уже в наше время, но, взглянув на нее, даже мысль о том, что в вышедшем романе «Евгений Онегин» в образе Ленского мог быть изображен лучший друг Вильгельм, он же Кюхля, кажется кощунственной и категорически мной не принимается. Тогда кто же прообраз молодого поэта?
Попробуем подойти к вопросу с другой стороны.
То есть еще раз рассмотрим то, что Плетнев в 1848 году сообщает людям, что Ленский списан с Вильгельма Кюхельбекера, прекрасно зная, что того уже нет на свете, и последние годы его были просто ужасны. Да не мог он такое про него сказать случайно! Тогда почему? И что нам вообще известно о Петре Плетневе? Ага, оказывается, он был не только другом Пушкина, но и Гоголя!
И перенесемся тогда в 1828 год, когда в Петербург полный светлых надежд приезжает Николай Васильевич и идет к Александру Сергеевичу, но его к тому не пускают, и слуга говорит начинающему писателю, что хозяин почивает, потому что всю ночь «в картишки играл». И по воспоминаниям критика Павла Анненского Гоголь такого совсем не ожидал, потому что всегда представлял себе Пушкина «окруженного постоянно облаком вдохновения», а тут вот такое разочарование случилось.
И что же дальше? А дальше в 1829 году в Петербурге некто В.Алов издает поэму «Ганц Кюхельгартен» и рассылает ее анонимно разным людям, имеющим отношение к литературе, и, в частности, тому же Плетневу. И хотя сведения о том, что это поэтическое произведение читал Пушкин, не сохранились, но просто невозможно поверить в то, что Петр Плетнев, получив его, не показал поэму Александру Сергеевичу, потому что, во-первых, название очень созвучно фамилии друга того Кюхельбекера, а, во-вторых, на обложке написано – Алов, и так как о человеке с такой фамилией никто ничего не знает, то в голову вполне может прийти мысль, что автор – поклонник поэта, потому что «А-лов», это, скорее всего, намек на «Александров».
Поэтому можно с большой долей вероятности сказать, что поэма Александром Сергеевичем была прочитана, но она ему не понравилась и не в малой степени из-за ее названия. И я даже не удивилась бы, если бы он в сердцах воскликнул, что да этого автора убить мало!
Тем временем В.Алов получает на свое творение только отрицательные рецензии в «Северной Пчеле» и «Московском телеграфе», и Пушкину, наверное, тоже об этом известно, потому что он находится в самой гуще столичных литературных событий. И вот один из анонимных отзывов – «это произведение его восемнадцатилетней юности»; но скажем откровенно: сии господа издатели напрасно «гордятся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданием юного таланта». Обратим внимание на возраст В.Алова, ему восемнадцать лет!!!
И вследствие такого конфуза с поэмой автор объезжает вместе со слугой книжные лавки, забирает все непроданные экземпляры и сжигает их в своем номере.
И кто же был тем несчастным поэтом? А это Николай Васильевич Гоголь-Яновский, именно такая у него по документам была фамилия! И почему-то считается, что никто тогда об этом позоре не знал, только сам автор, слуга Яким и… его друг, тоже поэт, Николай Прокопович, с которым он учился в Нежинской гимназии и с которым потом вместе жил в Петербурге. А если секрет знают двое, а тут уже даже трое, то это, по всему выходит, уже и не секрет… Так что вполне возможно, что то, что автор «Ганца Кюхельгартена» – Гоголь-Яновский, дошло и до ушей Пушкина. Запомним это, а пока опять вернемся к Плетневу.
Потому что после сокрушительного провала своей поэмы Гоголь понимает, что для того, чтобы добиться в России славы, признания и, в конце концов, денег, то есть всего того, ради чего он и приехал в Петербург, ему надо познакомиться с Пушкиным и войти в его круг. Но как это сделать? А завести знакомство с Петром Плетневым, другом поэта, что и происходит в 1830 году, после чего тот начинает рассказывать Александру Сергеевичу, какой Николай Васильевич талантливый – "Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Ты, может быть, заметил в "Северных цветах" отрывок из исторического романа, с подписью 0000, также в "Литературной газете" "Мысли о преподавании географии", статью: "Женщина" и главу из малороссийской повести: "Учитель". Их написал Гоголь-Яновский».
Но Пушкин почему-то совсем не спешит встречаться с этим чудом природы, и, может быть, все-таки оттого, что уже знает, кто такой поэт Гоголь-Яновский, то есть, что он автор поэмы «Ганс Кюхельгартен». Словом, Плетнев мне друг, но истина дороже! Но в мае 1831 года они все же случайно знакомятся на даче Плетнева.
А в этот год выходят «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» без указания авторства. Это первое завершенное прозаическое произведение Пушкина, и тут он использует новый прием литературной маски, когда пять повестей написаны как бы от лица некого молодого помещика Белкина. Впрочем, авторство Пушкина было быстро раскрыто.
Но что же делает в это время Гоголь?
После неудачи с «Ганцем Кюхельгартеном» Гоголю кажется спасительной идеей написать что-то о Малороссии, потому что в Петербурге просто бум увлечения этой темой. На сцене ставятся оперы на малороссийские сюжеты и выходит много книг о ней, в частности, «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» Антония Погорельского, автора до сих пор очень известной сказки «Черная курица, или Подземные жители». Поэтому Гоголь, чтобы успеть за литературной модой, просит мать прислать ему поскорей как можно больше подробностей о тех землях, например, разные таинственные истории и всякие заговоры. И еще обязательно нужно доставить ему комедии отца, довольно-таки известного в свое время поэта и драматурга Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского на эти же темы, хотя о нем мало кто в наше время помнит.
И вот в 1831 году Николай Гоголь-Яновский печатает «Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные пасичником Рудым Паньком», то есть использует прием Пушкина с литературной маской. И тот, конечно, это понимает, впрочем, списывает все на молодость и амбиции автора, ну, и все-таки он ведь только форму украл у него, а не содержание!
Но в этом же году выходит «Евгений Онегин», и там среди действующих лиц появляется погибший на дуэли восемнадцатилетний поэт Ленский с черными до плеч кудрями, а известно, что Гоголь-Яновский или просто Николай Яновский носил длинные волосы, чтобы скрыть свой опять-таки длинный нос. Правда, однажды он обрил их, чтобы укрепить, потому что считалось, что в Петербурге у тех, кто из Малороссии, волосы выпадают. Но все-таки основная его стрижка была та, которая изображена практически на всех его портретах – а la moujik, или по современному «каре». Ну, и окончания фамилий «Ленский» и «Яновский» на «-ский», тоже о чем-то говорят…
Словом, Пушкин и Гоголь все друг про друга поняли, и конкретно то, что никакой дружбы между ними нет и никогда быть не может… А Плетнев, как верный товарищ обоих, через десяток лет постарался, как я понимаю, сделать так, чтобы после ухода Александра Сергеевича никто и подумать не мог, что прототип Ленского – Николай Васильевич, пусть уж лучше думают, что это несчастный Вильгельм Кюхельбекер!
А теперь поговорим об известной всем пьесе «Ревизор», которая был написана в 1835 году и напечатана в 1836. Считается, что ее сюжет Гоголю подарил Пушкин. Но так ли это? Ведь сам Александр Сергеевич никогда об этом никому не говорил и нигде не писал.
Хотя в черновиках Александра Сергеевича, которые были опубликованы в начале двадцатого века, и правда значится план некого произведения.
«Криспин приезжает в Губернию на ярмонку – его принимают за < нрзб>… Губерн< атор> честной дурак – Губ< ернаторша> с ним кокетнич< ает> – Криспин сватается за дочь».
То есть случай из реальной жизни, когда кого-то принимали за высокопоставленную особу, имел место, и о нем многим было известно, но из двух строчек пьеса не появится, значит, для этого Гоголю понадобился еще какой-то материал.
