Kitabı oku: «Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи», sayfa 80
Он взял её за локти.
– Качели?
– А удержишь меня?
– Ногами упрись. И за локти меня возьми.
И когда она обхватила тонкими сильными пальцами его локти, Эркин медленно откинулся и, посадив её на себя, лёг поперёк кровати, коснувшись головой стены. И так же медленно стал подниматься, укладывая её на свои колени. И новый кач. Уже быстрее. И ещё. И ещё. Она смеялась:
– Ну, силён.
– А ты чего ждала, а?
Он всё ускорял и ускорял движения и, когда в очередной раз лёг, упёрся лопатками в постель, быстро перебросил руки на её бёдра и, прижимая её к себе, ударил, и ещё раз, и ещё, и ещё…
Она ахнула от неожиданности и повалилась на него, но тут же выпрямилась, села, упираясь обеими ладонями в его грудь, и поймала его удар встречным движением. И ещё раз, и ещё, и ещё… Она, смеясь, всё гладила и гладила его грудь, ключицы, то и дело пробегая пальцами по заветным точкам. Эркин чувствовал, что начинает терять контроль над мышцами, и, не желая поддаваться ей, сам напрягся, выбрасывая струю. Но она не поняла, решив, что просто поторопилась, и, уже успокаивая, погладила его плечи и грудь.
– Отдохнёшь?
Эркин засмеялся.
– С чего бы это ты устала?
– Я?! – возмутилась она. – Ты ж кончил!
– Ну и что? – открыто насмешничал Эркин, не давая ей встать. – А сама-то? Чего запоздала? Не подстроилась, а? Отвыкла ловить?
Она покраснела и недоверчиво исподлобья всмотрелась в него.
– Так ты что, сам можешь?
– Могу, – спокойно ответил Эркин, мягко покачивая её на себе. – Но ты хорошо работаешь, правда.
– Так ты ж горел!
– Давно. Горел, перегорел… Пять лет уже прошло. И вот… всё могу.
– Сколько ж тебе?
– Двадцать пять полных.
– Нет, подожди, ничего не понимаю…
– А чего тут понимать? – он, улыбаясь, смотрел на неё, на её растерянное, ставшее по-детски обиженным лицо. – Ну, надоело так, давай по-другому. Вставай.
Она послушно встала с него. Эркин снова сел, снизу вверх заглянул ей в лицо.
– Ну, что?
– Ничего, – она тряхнула головой, разбрасывая по плечам волосы. – Тебе понравилось?
– Да, – ответил он, не задумываясь. – Всегда я ублажал, а как ты… хорошо.
И она улыбнулась, нерешительно положила руки ему на плечи.
– Я… это я тебя выбрала. Сама.
– А я сам согласился, – обнял её за талию Эркин. – А хочешь… я с тобой поработаю? Тебя доведу?
– Ага, – кивнула она. – Качели?
– А ты больше ничего не знаешь, что ли? – засмеялся Эркин и уже серьёзно сказал: – Мне качаться здесь узко. Головой упираюсь.
– А ты вдоль ложись, – она ловко вывернулась из его объятий, захлопотала, взбивая подушки. – Вот, хочешь к стенке…
И не договорила, потому что Эркин уже стоял за ней и прижимал её к себе, водя руками по её грудям, животу, трогая соски, перебирая кудряшки на лобке, ощупывая щель и снова возвращаясь к грудям. Она запрокинула голову так, чтобы он смог найти губами её рот, раздвинула ноги, но он медлил, горяча её, чтобы стать желанным, чтобы удар был жгучим. Её руки забились в воздухе, ловя пустоту, потом схватили его руки, прижали к лобку. Он высвободил левую руку, чтобы не дать остыть грудям, ставшим совсем твёрдыми… соски острые, а правой на выступ в начале щели… Ну вот, вот и входить можно. Присесть придётся немного, её уже ноги не держат, а долго на весу он её не удержит, налитая… да нет, долго не придётся. Ну, вот так… и ещё чуть-чуть… ну и струю, чтоб поняла…
Она обмякла так внезапно, что он едва не выпустил её: не ждал такого. Но кровать рядом, и он положил её на кровать, отодвинул к стене, лёг рядом и перевёл дыхание.
Она всхлипнула и потянулась.
– Как ты… я уж не помню, когда и было такое… с питомника, наверное,…
Эркин улыбнулся, закинул руки за голову.
– Мы же не для себя, для других…
– А пошли они все, беляки чёртовы… – она повернулась набок лицом к нему, приподнялась на локте. – А теперь ты лежи, я тебе всё сама сделаю.
– Да ну, – Эркин усмехнулся. – Давай уж друг для друга. Чего мы по очереди будем? Только время тянуть.
– Ага, – она засмеялась. – Мы ж знаем всё. Ты руками хочешь?
– Не оцарапаю тебя там?
Она взяла его руку, повертела перед глазами, потрогала мозоли.
– Знаешь, я их совсем не чувствовала, правда.
– Тогда давай. Голова к голове?
– Ага. А потом я повернусь.
Эркин лёг поудобнее, повернулся набок.
– Локоть убери.
– Забыл? Вторая под голову.
– Под мою. Вот так. А ты на мою ложись. Ногу подвинь, начало закрыла.
– Ага. Ага. Как тебе так? Не больно?
– Нет, – он сильно выдохнул через стиснутые зубы, потому что её пальцы уже хозяйничали в паху умелыми безошибочными касаниями. – А тебе так?
– Ага. Оно и есть…
И только учащающееся, становящееся неровным дыхание…
Около полуночи на луг стали возвращаться уходившие в уединение парочки, и бал разгорелся с новой силой. Оркестр и радиорубка работали попеременно, и, хотя репертуар был уже исчерпан и повторялся по третьему разу, танцующих это не смущало.
Старцев пошёл к радиорубке. Как раз играл оркестр, и возле автобуса прямо на земле сидели люди. Подойдя поближе, он узнал солдат из комендантского взвода.
– Сидите-сидите, – предупредил он возможное движение. – А радист где?
Ему ответило многоголосое объяснение:
– Занят он, капитан… у него там… поклонницы… Его тут поблагодарить пришли… точно… за работу, дескать… целая депутация, – смеялись солдаты. – Садитесь с нами… Ага, а то вы всё ходите… Отдохните с нами.
– Спасибо, – Старцев с удовольствием сел рядом с ними, достал пачку сигарет. – Курите.
– Спасибо, капитан… когда угощают, грех отказываться…
– Ну, и как вам бал? – спросил Старцев.
– По правде? Нормальная гулянка.
– Ага. И люди… нормальные.
– А к вам как?
– Тоже… нормально.
– Кто как, но… нормально.
– Ага. Как калачей русских отведали, так враз нормальными стали.
– А кто сам не пробовал, так наслышан.
– Это точно. Мартынов калач на весь мир знаменит!
– А уж Сидорова кулебяка так с ног валит.
Все дружно рассмеялись. «Мартынов калач да Сидорова кулебяка – незваным гостям угощение. С ног валят, уйти не велят. А кто и уползёт, так второй раз не заявится», «Русские калачи в любом деле хороши», – сразу вспомнил Старцев фронтовой фольклор с невольной гордостью за земляков: Мартына и Сидора Калачёвых, потомственных оружейников, создателей «калача» – автомата и «кулебяки» – гранатомёта.
– Всё, значит, нормально, – Старцев улыбнулся, – всё хорошо, так?
– И не скажешь, что только война кончилась.
– Воевали-воевали, сколько себя помню, столько и война была, а вот полгода прошло, капитан, и будто и не было ничего.
– Это здесь войны, считай, и не было, а ты бы посмотрел, где бои были…
– Ну, бои, понятно, здесь-то верно, ни бомбёжек, ни ещё чего такого.
– А чего здесь бомбить? Загоны бычьи?
– И не полгода, а побольше прошло.
– Да, как жили, так и живут люди.
– Капитан, а когда мы жить будем?
– Ты про дембель, что ли? Хорошо бы.
– Кто б спорил. Так когда?
– Знал бы… – невольно вздохнул Старцев.
Вздохнули и остальные.
– Фредди, ты по какому заходу?
– Буду я себе ещё голову счётом забивать!
– Оно-то так…
– Так, Роб, так. Иди, тебе уже мигают.
– Подождёт и радостнее встретит. Давай выпьем, Фредди.
– Отчего ж нет, давай.
– Пошли, я тут у одного русскую водку видел. Говорят, с глотка укладывает.
– Говорят, – кивнул Фредди.
Ты смотри, Роба развезло, давно такого не было. Его сейчас не только водка, любой глоток уложит. Ну, раз решил водку, так пусть водка.
– За что пьём, Фредди?
– За нас, Роб.
– Эт-то ты верно, без нас ничего не будет, нич-чего. И ник-кого… Ух! Хороша. Плясать пойдёшь?
– А чего ж ещё на балу делать?
– Крепок ты, Фред. А я посижу.
Сиди, Роб, тебе и полежать уже можно. А меня что-то совсем сегодня не берёт. Даже странно. Но хорошо. Ну, так и ладно. Джонни со своей очередной ушёл. Обратно уже не пойдёт, эта на всю ночь. А парни где? Эркина как утащила та мулаточка, так, видно, он с ней и ушёл. У Эндрю другая уже, а может, и третья. Эк разошёлся парень! Ну и ладно. А та мулаточка хороша. Лихо плясала. Но Эркина не переплясать. И ладно у них получалось. Видно, тоже… из того же табуна кобылка. Такую объездить… ну ладно, может, и вернутся они ещё. А нет – так тоже не беда… Ты смотри, русский капитан тоже… Это кто же его подцепил? Ого, у неё язык с перегон длиной, ну, заговорит она капитана. А вцепилась-то как, клещом висит, лишь бы не перехватили у неё.
– Фредди, забыл меня?
– Тебя?! Да ни в жизнь!
– Забыл-забыл. Все ковбои беспамятные, а ты во всём ковбой. Самой подойти пришлось. Ты кого выглядывал, Фредди? Неужели ту крашеную?
– Смотрел, кто меня от неё спас.
– Ну, всё, ковбой. Больше я тебя от себя не отпущу.
– Да неужто?
– Ну, не сердись, Фредди, ну, ладно, пошутила я. Давай, потанцуем хоть. Хоть в танце обниму тебя.
– Можно и после танца.
Вот влетел! Ну ладно, по-быстрому, а там видно будет. Надоест – отвяжусь, не проблема.
– Ну, милочка, не надо так расстраиваться. Это же сущие пустяки.
– Да, у них всё раскупили, а у нас…
– Ну-ну, детка, цветных много, а киоск с мулатками один. Вот и всё.
– Да, миссис Энтерпрайс, но разве мы не старались? Я даже не танцевала. Ни разу. Я только один раз отошла. Посмотреть. Вы… вы видели, миссис Энтерпрайс?
– Как они танцевали? Да, милочка, я вас отлично понимаю.
– Это было так… так красиво! Ну, когда они, все десять, встали в круг и выходили по очереди, вы видели? Один за другим.
– Да, удивительное чувство ритма.
– Да-да, мы тоже видели. Завораживающее зрелище.
– Да, вы знаете, это было так прекрасно, что… что было просто прекрасно.
– Вы правы, – миссис Энтерпрайс улыбнулась своим мыслям, – это было просто прекрасно.
– И эта девушка, мулатка…
– Которая утащила индейца?
– Да. И ведь ничего особенного, а он ушёл с ней.
– Ну, она очень даже симпатичная, чудные волосы, фигура…
– Фигура, кстати, не очень. Такая… утрированная женственность…
– Ну, мужчинам это нравится.
– Но двигается она бесподобно.
– О да, этот бросок на индейца…
– Прыжок пантеры.
– И наша бесподобная осталась с носом.
– Да, а вы заметили, она своим напором прямо-таки втолкнула индейца в объятия мулатки.
– Как и всех остальных. Вы заметили, миссис Энтерпрайс, со всеми одна и та же история.
– Ну, вот вы и утешились, – миссис Энтерпрайс рассмеялась. – Давайте собирать оставшееся. Кстати, не так уж много и осталось.
– Да, на осенний бал не хватит.
– А можно… ну, об осени потом?
– Да-да, сейчас уже наше время, правда? Ну, миссис Присси?
– Конечно, детка. Разумеется, идите танцевать. Это ваше время.
– Яблока хочешь? – она потёрлась щекой о его плечо.
– Давай.
Эркин приподнялся на локтях, но она уже перелезала через него.
– Сейчас принесу. Да, а шоколад?
Он рассмеялся.
– Давай и шоколад.
Она ловко бросила плитку ему на грудь.
– Открывай. Я яблоки обмою.
– У тебя здесь вода?
– В ведре за занавеской.
Да, вон занавеска в углу. Как… в паласной кабине.
– Без душа живёшь?
– С душем мне не по карману. Так. Обтираюсь. Вот выгородила себе.
Эркин развернул обёртку и наломал плитку. Она вышла из-за занавески, на ходу обтирая яблоки белой тряпочкой. Два на тряпочке положила на стол, с двумя подошла к нему и села на край кровати.
– Держи.
– Мг-м. Шоколад бери.
– Ага. Хорошо.
Под яблоки легко умяли полплитки. Хотелось ещё, но он протянул ей остаток.
– Убери на утро.
– Не устал, значит? – лукаво улыбнулась она, вставая.
– А с чего тут уставать? – засмеялся Эркин. – Тяжело, когда один работаешь и о токе думаешь, а тут…
– Верно.
Она положила шоколад на стол, аккуратно завернув в обёртку, и потянулась, сцепив руки на затылке. Оглянулась на него через плечо. Эркин улыбнулся:
– Хороша, хороша.
– То-то.
Эркин попробовал тоже потянуться, но кровать оказалась коротка, и он встал. Как и она, сцепил пальцы на затылке и потянулся, выгибаясь. Она засмеялась:
– И ты… хорош.
– Ага, – Эркин быстро прогнал по телу волну, напрягая и расслабляя мышцы, посмотрел на неё. – Стоя хочешь?
– Давай, – легко согласилась она, подходя к нему. – Слушай, но как же ты в двадцать пять… Может, будет только?
– Нет, есть. Двадцать пять полных.
Она привстала на цыпочки, давая ему войти, и плотно опустилась на всю ступню.
– Есть, держу.
– Бью.
– Ага. Ох, как ты…
– Отвыкла, что ли?
– Да ни хрена эти беляки не умеют. Только разгорячишь, так он уже спит. Ага, ну…
– Торопишься? Давай побыстрее, раз спешишь. За плечи держись, я тебя сам подсажу.
Крепко сжав её талию, Эркин приподнимал её над полом и с силой опускал вниз, приседая и вставая, чтобы усилить встречный удар. Она, держась за его плечи так, чтобы большими пальцами нажимать ему на ключицы в нужных местах, пружинила ногами, помогая его толчкам. Оба молчали, чтобы не сбивать дыхание. Только резкие выдохи сквозь стиснутые зубы да изредка её тихий всхлипывающий стон…
… она обхватила руками его за шею и стояла, прижавшись щекой к его груди, он обеими руками придерживал её за ягодицы. Оба дышали медленно, восстанавливая дыхание. Наконец она тихо рассмеялась и расслабила внутренние мышцы, давая ему выйти.
– Ну и силён ты! Слушай, а чего ж тогда треплют, что в двадцать пять всё, выработан срок и ни на что не годен?
Эркин рассмеялся.
– Треплют, что мы на всех без разбору кидаемся, лишь бы трахнуться. Ну и что?
– Тоже верно.
Она откинула голову, рассматривая его грудь, потрогала соски.
– Смотрю, бедовый был. Тока много получил.
– Хватило. У тебя вон тоже… осталось.
– На всех не угодишь, сам знаешь. Полежим?
Он пожал плечами.
– Давай лёжа, – и улыбнулся. – Не придавлю тебя?
– Я твёрдая, – рассмеялась она. – А боишься, так давай я сверху, или на боку.
– Покатаемся.
– Ага, чтоб за раз уж всё, – она высвободилась из его объятий, оглядела постель, деловито расправила смятую простыню, поправила подушки и скатанное валиком одеяло в ногах. – Такие… стеснительные есть. Им обязательно под одеялом надо.
– А может, мёрзнут?
– Так не зима же. От окна не тянет, кровать высокая, да и я горячу… и чего так? Ну, давай.
– Хочешь всю программу за ночь? – Эркин лёг, поёрзал лопатками, чтобы было удобнее, и медленно напряг мышцы, выгнулся в пояснице. – Садись, поехали.
– Ой, в лошадки, давай, конечно, – обрадовалась она, – и подщекочу тебя. Так? Поехали, поехали! Ох, здорово!
– Тебе-то самой сколько?
– Двадцать полных. Ложусь.
– Назад откинься, потереблю тебя.
– Ага, ох, хорошо-о-о…
Она медленно села, положила руки ему на грудь, мягко оперлась, собираясь опускаться на него. Эркин высвободил правую руку и подставил обе ладони под её груди. И рассмеялся.
– Ты чего? – удивилась она.
– Да смотри. Всегда мои руки темнее были. Даже странно.
Она недоумевающее посмотрела на него, потом оглядела свои руки на его груди и засмеялась.
– И впрямь. Смотри, ну, почти одного цвета.
– Это я на выпасе без рубашки ходил, загорел.
– Ну, – смеялась она, – ну, такого у меня точно с питомника не было. Помнишь, когда учились только?
– Конечно, помню. А что, я первый цветной у тебя?
– Да нет, случалось зимой, да я их не рассматривала. Ну, ложусь.
– Давай.
Она распласталась на нём, поцеловала в шею, в углы рта. Он обхватил её за спину, поглаживая, нажимая на точки. Она тёрлась об него, мягко заваливаясь набок. Ну, набок – так набок. Покатаемся.
Бал угасал и расползался. Закрылись киоски, ушли музыканты, уехали грузовики и радиоавтобус. Злые языки потом говорили, что несколько парочек так и проснулись в гараже комендатуры и никак не могли понять, как там очутились, но это, конечно, сплетни и выдумка, конечно, кузова и кабины проверили перед отъездом, а если русские кого и прихватили с собой, то… ну, брехня, конечно. Догорали костры, вокруг некоторых ещё топтались самые упрямые танцоры под собственное пение.
Джерри с видом утомлённого победной битвой полководца оглядел луг под предрассветным небом и повернулся к своим помощникам.
– Кто пьяный, кто мёртвый, потом разберёмся. Можете отдыхать.
Они молча кивнули. Говорить уже не было сил. Джерри тоже еле стоял на ногах, но держался.
Тяжело волоча ноги, расходились последние. Всё закончилось. И скоро рассвет. Даже ковбойский загул имеет конец.
Перед рассветом они задремали, не разжимая объятий и даже не разорвав замка, но чувство времени, чувство смены, невытравимое у всех спальников, не дало им заснуть.
Эркин мягко высвободился, и почти сразу она открыла глаза и отодвинулась.
– Устал?
– Не знаю, – он усмехнулся, – давно не работал.
– Давно? – недоверчиво переспросила она. – Да нет, у тебя была женщина. И недавно.
– С чего взяла? – спокойно спросил Эркин.
– А с того, что ты знал, чего и как можешь. Значит, работал, раз знаешь.
Она лежала рядом с ним на боку и рассматривала его. Эркин закинул руки за голову, потянулся.
– Комплекс делал перед скачками. И попробовал, – он говорил очень спокойно, даже лениво. – И получилось. Встало. Вот и знаю.
– Ну, не хочешь говорить, так и не надо, – она тоже легла на спину. – Я, зимой ещё, встретила одного. Горел как раз. Я говорю ему, давай, дескать, помогу. Сольёшь – отпустит. Прогнал, дурак такой. Загнусь, говорит, а спальником не буду. Я сама сначала тоже думала… А поглядела, как его корёжит… нет, думаю, не по мне. А ты…
– Я не спальник, – перебил он её.
– Э, всё равно. Это ж как номер, на всю жизнь.
– Заткнись, – тихо попросил Эркин.
– Ты не злись. Я-то думала, просто… останешься здесь, сможем на пару работать… ну, и для себя…
– Врежу, – пообещал он.
– А пошёл ты, – отругнулась она и вздохнула. – Не хочешь, не надо. Ты всё равно… Всё равно я сама тебя выбрала.
Она снова повернулась к нему, погладила по груди.
– Не злись, не надо. Так хорошо было. Ну, не то сказала, ну…
– Ладно, – Эркин усмехнулся и повернулся к ней. – Ладно. Ещё разок успеем, и мне пора.
– Ага, – она поцеловала его в губы, шею, ямку между ключицами.
– Так хочешь? Ладно. Повернись. Только с зубами осторожнее.
– А что, кусали?
– Было дело.
– Ладно. Я умею.
Она гибко повернулась рядом с ним, свернулась клубком. Снова поцелуй в губы, и теперь оба одновременно двинулись цепочкой поцелуев по телу другого, по шее, груди, животу… Эркин напряг мышцы, встречая её, нащупывал губами и языком её щель, придерживая руками её за ягодицы. Ловя её удары языком, работал синхронно удар в удар, лизание в лизание, чувствуя, что она спешит, ускорял работу, вжимая лицо…
– Ну, вот и всё, – выдохнула она, вставая над ним на колени.
Он откинулся на спину, вытер локтем залитое слизью лицо.
– Всё. Спасибо тебе.
– А то полежал бы. Или старший заругается?
Эркин усмехнулся.
– А как же. К утренней уборке будет.
– А хочешь… взбодрю тебя? Ну, массаж.
Эркин улыбнулся и рывком сбросил себя с кровати.
– Спасибо. Оботрусь и пойду.
– Ну, так поедим давай.
– От еды не отказываются, – рассмеялся Эркин. – Полотенце есть?
– А как же! Там висит.
За занавеской ведро с водой, лоханка рядом, на гвоздике холщовое полотенце, за ведро зацеплен ковшик. Облиться? Ладно, после уборки душ приму. Он зачерпнул воды, намочил край полотенца, тщательно обтёрся, умылся над лоханью и растёрся сухим краем. Занятый этим, не заметил, как всё изменилось. И только выйдя из-за занавески, присвистнул от удивления. Она погасила лампу и убрала штору. Так что серо-голубой рассветный сумрак заполнил комнату.
Она, по-прежнему голая, сидела у стола, и Эркин, найдя взглядом свою одежду – её переложили на кровать – тоже не стал пока одеваться и сел рядом.
– Воды-то оставил мне?
– Один ковш взял, – он разломал яблоки. Пополам и ещё пополам. – Ешь.
Шоколад за ночь стал совсем мягким и таял во рту. Фольгу и красно-золотую обёртку она разгладила и положила на тарелку.
– Потом приспособлю для чего-нибудь.
Эркин молча кивнул, хрустя яблоком. Она подвинула ему тряпочку, которой обтирала яблоки. Он вытер руки, губы и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ и, сидя у стола, молча смотрела, как он одевается. Быстро, явно не думая о красоте движений. Но всё равно получалось красиво. Потому что учили так. И выучили на всю жизнь. Натягивает трусы, джинсы, надевает и застёгивает рубашку, заправляет её в джинсы, застёгивает молнию и затягивает пояс, повязывает шейный платок, идёт в угол и там, обтирая ступни и легко балансируя на одной ноге, натягивает носки и обувается, снимает с гвоздя, набрасывает на плечи куртку и тем же плавным движением надевает её, берёт шляпу.
– Ты ещё когда будешь здесь?
Эркин уже отодвинул засов и взялся за дверную ручку, но обернулся на её голос.
– Может, когда и буду.
– Заходи тогда.
– Тогда зайду.
– Бывай. Удачи тебе.
– И тебе удачи. Спасибо.
Он плотно, но без стука закрыл за собой дверь и не оглядываясь пошёл, почти побежал по улице.
Чтобы не плутать – ночью как-то не разобрал, куда она его вела – Эркин нашёл взглядом водокачку и уже тогда понял, что идти ему через весь город. Опоздаешь – засмеют. Андрею только попадись на язык, да и Фредди своего не упустит.
Бифпит спал. Эркин бежал по пустынным улицам мимо тёмных окон. Ну и гульба была! Весь город как… после смены, все умотались. Ну, уборка, душ, и завалится он тогда… и пошли они все… Вот и поворот к гостинице, ворота ещё закрыты. Вроде успел. Ах ты, чёрт!
Они столкнулись у ворот. Все трое. Переглянулись и заржали. Так, смеясь, и вошли во двор. И за чисткой и уборкой балагурили и смеялись, а от солёных шуток Фредди припоздавшие ёжились и даже отругиваться не пытались. И смачное ржание Андрея гуляло эхом под крышей, поднимая на крыло конюшенных голубей.
Управились они раньше всех, а многие вообще не пришли. «Из-под юбки, как из-под куста, не поднимутся», – прокомментировал Фредди. Сам он держался так, будто и не было ничего, и Андрей с Эркином тянулись за ним. Молодцевато поднялись к себе, вошли в номер, где как всегда на столе уже поднос с завтраком под салфеткой, а на диване стопка чистого белья.
Фредди со стуком задвинул засов.
– Ну, парни, моемся, едим и в отруб.
– Нагулялся? – съязвил Андрей.
– Что-то ты неувёртливый сегодня, – Фредди ловко поймал его за шиворот. – С чего бы это? Эркин…
– Он в душе уже, – просипел Андрей, пытаясь высвободиться.
Фредди удовлетворённо кивнул и отпустил его.
Эркин держался вбитой с детства привычкой не показывать слабости и усталости. Он и работал, и шутил, и смеялся над чужими шутками, но это делали его руки, его язык и губы, но не он сам. А он даже спать не хотел, ничего не хотел, словно это не он, а кто-то другой чистил лошадей, таскал и засыпал овёс, выгребал из денников навоз, шёл по лестнице, толкался у колодца, переругивался с какими-то хохочущими людьми, а он сам только с равнодушным любопытством следил за этим. И в душе стоял и мылся не он. Хотя ощущал и тугую тёплую струю, и запах мыла.
– Подвинься, – Андрей встал рядом и тоже стал яростно мыть голову, раздирая слипшиеся от пота завитки.
– Бриться не будешь?
– Спать и небритым можно. Завалюсь сейчас…
– Не жравши?
– Охренел? Еду не оставляют. Играться не вздумай.
– Отстань.
– Эркин, не трогай кран. Добавлю.
– Фредди, ты?
– А кто ещё? Ух, хорошо!
– Ты ж сам говорил, что холодный душ наутро…
– Вот будет утро, тогда и холодный.
– А сейчас что?
– Раз спать будем, значит, вечер.
– На ночь тоже холодный душ хорош. Чтоб бабы не снились.
– А ты что, не наелся?
Эркин с трудом заставил себя открыть глаза и проморгаться. Ну вот, смыл всё. Теперь поесть и спать. Одеваться неохота только.
Это же испытывал и Андрей. Как и Эркин, он долго вытирался в мучительном раздумье: грязное они уже сбросили в ящик, так что… Их сомнения разрешил Фредди, деловито обмотавшийся по бёдрам полотенцем.
– Всё, пошли есть.
И только когда сели за стол, Эркин обратил внимание на щетину, проступившую на щеках Фредди. Ты смотри, значит, и его умотало, раз не побрился. Эркин под столом толкнул Андрея. Тот кивнул, но ничего не сказал: рот занят. Но Фредди заметил и ухмыльнулся.
Когда поели, Фредди закурил и начал распоряжаться:
– Так, парни, забрали чистое? Значит, ложитесь и накрывайтесь. Я сейчас коридорного вызову, чтоб в стирку забрал. Завтра как раз получить успеете. Потом запрёмся и спим.
– Ага, – кивнул Андрей, сонно моргая.
От еды его разморило, и он засыпал на ходу. Эркин молча улыбнулся, собрал, как всегда, посуду на поднос и ушёл в спальню, на ходу сматывая с себя полотенце. Нагнав в дверях Андрея, сдёрнул и с него. Андрей вяло отругнулся, смешивая русские и английские слова.
Фредди докурил, встал и заглянул в спальню. Спят. Эндрю, как всегда, завернулся, только макушка торчит. Эркин по грудь укрылся. Порядок.
Фредди прошёл к двери и выглянул в коридор. Ну, Прыгун уже маячит. Расторопный парень. Заметив Фредди, бодрой рысью побежал к нему с тележкой.
– Давай, забирай своё.
Прыгун быстро переставил к себе поднос с грязной посудой, накрыл его салфеткой и прошмыгнул в ванную, зашумел там. Быстро вытащил из ящика и сложил в стопку сброшенное ими, завернул в большую салфетку с выведенным на ней двадцать первым номером. Выходя из ванной с узлом, стрельнул было глазом на спящих парней, но Фредди выпятил нижнюю челюсть, поэтому Прыгун ограничился улыбкой и, пожелав хорошего отдыха, выскочил из номера.
Фредди закрыл за ним дверь, постелил себе на диване, на секунду задумался и всё-таки заставил себя отнести полотенце в ванную. Проходя обратно, глянул на парней. Нет, спят. Даже Эркин не подглядывает. Ну, если его умотало… И ложась, привычно проверил, удобно ли лежит под подушкой кольт…
Услышав скрип пружин, Эркин расслабился, сдвинул одеяло с груди, чтобы только живот закрывало, закинул руки за голову. Ну, вот и всё… тело ломит знакомой паласной усталостью, сон после смены… он вздрогнул. Палас? Койка широкая, тяжесть на теле. Он открыл глаза. Нет! Нет, не камера, вон Андрей рядом, Фредди храпит… Можно спать. А то уж почудилось. Спать…
Сонно вздохнул, потянулся и снова свернулся калачиком Андрей. Эркин лёг было набок, но едва закрыл глаза, как тело само приняло привычную с питомника позу, а на лице застыло выражение усталой покорности.
Джонатан быстро шёл по гостиничному коридору. Понятно, что после такой ночи все трое завалились спать, но, чтобы всё успеть, к трём они должны быть в форме. И вообще… надо посмотреть, в каком они состоянии. Инцидент с Дикси мог быть и не единственным.
Джонатан остановился у двадцать первого номера, прислушался, выбил костяшками пальцев на двери сложный ритмический узор и стал ждать.
Стук в дверь разбудил всех. И первая реакция была одинакова: затаились, не открывая глаз и ничем не показывая, что проснулись.
Джонатан снова постучал, но уже по-другому.
Фредди мягким плавным движением вытащил кольт из-под подушки и встал.
Дверь в спальню так и оставалась открытой, и Эркин сквозь ресницы видел, как Фредди пошёл к двери, бесшумно скользя босыми ступнями по полу и держа кольт у бедра.
– Кто?
Спрашивал Фредди, стоя у правого косяка двери, и тут же перешагнул к левому, чтобы если выстрелят на звук, не оказаться на пути пули. Он узнал оба стука. Джонни извещал, что один и всё в порядке, но осторожность никогда лишней не бывает.
Ответ Джонатана мог услышать только он. И понятен он был только ему. Третий сигнал безопасности. И всё же Фредди открыл дверь так, чтобы оказаться под её прикрытием и за спиной вошедшего.
Войдя, Джонатан оглядел голого небритого Фредди с кольтом в руке и улыбнулся.
– График оказался слишком плотным, так?
– Ради этого разбудил? – возмущение в голосе Фредди было искренним.
Джонатан заглянул в спальню и снова повернулся к Фредди. Глаза его смеялись, но тон был жёстким.
– Ленч вам подадут в два. Быть в норме. После ленча идём в комендатуру.
– В норме, в форме… – пробурчал Фредди. – Ленч хоть нормальный?
– Не оголодаете, – усмехнулся Джонатан. И опять прежним тоном: – Сейчас десять. В два ленч. Понятно?
– Ты нам поспать дашь? – очень спокойно спросил Фредди.
– А разве ты проснулся?
Фредди пробурчал что-то невнятное, закрыл за Джонатаном дверь, прошлёпал к дивану и не лёг, а рухнул на него.
По подрагиванию кровати Эркин понял, что Андрей смеётся, и улыбнулся, окончательно засыпая.
На этот раз Палас отпустил его. Он спал спокойно, без снов, и улыбка, с которой заснул, так и оставалась на его лице…
…И всё то же чувство времени разбудило его вовремя. Но Андрей и Фредди ещё спали, и Эркин лежал неподвижно, ощущая, как просыпается, наливается силой его тело. Испытанное ночью ушло куда-то вглубь, оставив странное чувство… не то, чтобы недовольства собой, нет, он был доволен и собой, и ею. Он всё смог, владел своим телом, всё было по его воле. И она… красивая, ловкая, умелая. Не сравнить с беляшками. Было легко, приятно… И… и что-то не то. Не так. Не так как… Женя! Нет, не надо сейчас. Потом. Завтра в имение. День в дороге. И там пять дней. Всего шесть дней. А раньше он считал… сколько они уже здесь? Да, шестой день сегодня, и если две недели, то остаётся восемь дней, а теперь получается шесть, на два дня меньше. Нет, Андрей прав. Надо считать больше. Вдруг что сорвётся. И всё равно. Восемь дней – это неделя и один день… Зачем они нужны сегодня вечером? Нет, никак не сообразить, беляк такое может выдумать, чего и в страшном сне не увидишь. Но вряд ли это будет… хуже того, что было. Женя говорила, что самое страшное теперь позади. Пока, да, пока так и получается. Ладно, там увидим. А пока… пока пора вставать. Потянуться немного.
Эркин осторожно откинул одеяло и встал с кровати. Сцепив пальцы на затылке, потянулся, выгибаясь, и широким махом наклонился вперёд. А теперь так же вправо, влево…
Как ни тихо он двигался, но Андрей проснулся. И сонно спросил:
– Что, пора?
– Наверное, – ответил, не прекращая движения, Эркин.
– Пора, – совсем не сонный голос Фредди в гостиной заставил их вздрогнуть. – Без четверти два, парни. Как раз. Побриться, умыться, одеться. Ясно?
– Угу, – Андрей вылез из-под одеяла, зевнул и пошёл в ванную, перешагнув через отжимающегося Эркина. – И куда ты качаешься? И так вон…
Он не договорил, потому что вошедший в спальню Фредди ловким пинком втолкнул его в ванную. Эркин встал, потянулся ещё раз, потряс руками, сбрасывая напряжение, и, критически оглядев смятую постель, стал её убирать. Сложил одеяла, подушки, накрыл всё сверху покрывалом и тогда уже пошёл в ванную.
Они уложились. Фредди как раз свернул свою постель на диване, когда в дверь осторожно постучали.
– Ленч, масса.
Фредди выпрямился и кивнул Андрею.
– Открывай.
Андрей отодвинул задвижку и впустил Прыгуна с его столиком.
– Приятно вам аппетиту, масса.
Прыгун обращался к Фредди, не замечая парней в его присутствии. Фредди ухмыльнулся, увидев, что ленч заказан на четверых. Точно, вон и шаги.
Джонатан вошёл в номер, когда Прыгун накрыл на стол и с пожеланием приятного аппетита покатил свой столик к двери.
Джонатан посторонился, пропуская его, закрыл дверь и ловко набросил свою шляпу на вешалку.
